Листовки сыпались с неба дождём, и бежать не надо, чтобы поймать. Девушки разом наклонились — каждая за своей. Что там? Самолёт издевательски кружил над ними — смотрел, дошло ли послание.
- Ага! - сказал капитан, поднимая в свою очередь, листовку. -Так что за дрянь нам пишут?.
«Милые дамочки! Не ройте ваши ямочки! Всё равно наши таночки переедут ваши ямочки». Фу, гадость! - Нинка смяла и бросила листовку, утирая пот. Стояла жара, и копали в майках и шароварах. - А ведь кто-то русский им писал, подонок!
- Девочки, сменяемся!» - крикнула Анна Ивановна. - У вас перерыв!
С облегчением побросали лопаты и рухнули на землю. «Сахар кончился» - пробормотала, засыпая, Ирочка. Вторая смена уже лихо махала лопатами. «Соль соси!» - посоветовала Нинка, растирая шею. Только сегодня её допустили к работе, а то в первые же часы копания у неё защемило шейный нерв, и она не могла повернуть шею — так и поворачивалась всем телом, когда звали. Анна Ивановна растирала её какой-то вонючей мазью, и Нинка вместо землекопа стала кашеваром. Старенькая Анна Ивановна, а всем вместо матери.
Все студентки Института связи, только сдавшие экзамены за второй семестр первого курса, отправились копать противотанковые рвы к Смоленску. Анна Ивановна, мать Ирочки, приехала отвезти дочь домой в Баку, а тут... Война тут. И Анна Ивановна пошла в НКВД приписываться к отряду, мотивируя это тем, что она учительница, что девочки имеют свои женские проблемы, и ей необходимо участие в группе в помощь замполиту отряда. Поблагодарили и направили. Сюда, к ним.
- У кого деньги есть? - крикнула Нинка. - Мёду бы купить, а то в поту утонем!
- В деревне денег не берут! - отозвалась из ямы Валентина. - Говорят, платье крепдешиновое давай за стакан мёду. А где я возьму платье? Тося! Это ты у нас барахло с собой притащила? Плясать с солдатиками думала? Копать в шароварах сподручней! Давай твоё платье обменяем на мёд!
Красная физиономия Тоськи, усыпанная веснушками, показалась над краем рва. Вдалеке послышался рёв бомбардировщика. Тоська спряталась во рву и просипела: «Бери у меня там, в мешке. Однова живём. Хоть по ложке мёду съедим перед этими... бомбами».
Бомбардировщики летали регулярно, но их пока не трогали, улетали дальше. В первый раз Нинка с Ирочкой пошли за дорогу, под кустики. Бомбардировщик пролетел над ними — и вернулся. Страху-то было! Упали на живот в траву и поползли в канаву на обочине прятаться... Ползут-ползут рядышком, и утыкаются носами в кучку дерьма! Бомбардировщик летает, пугает, а они вдруг откатились на спину— и ну хохотать! Может, и от страху, а может, от нелепости ситуации весь страх избыли. И истерика, и настоящий смех вкупе. После прятались, конечно, но страх ушёл как не было.
Потом уж стали бомбить соседнюю деревню, но как-то вяло и не по домам — тоже, видно, пугали баб деревенских. А те выходили с белыми платочками, махали верноподданнически — мол, ждём, немцы дорогие. И продукты продавать девочкам перестали. Вот мёд за платье согласны. Что же. Придётся Нинке идти одной, Ирочка спит.
Платье хозяйка у неё вырвала, сунула стакан с мёдом и прошипела: «Ууу, копальшыцы проклятые! Из-за вас нас бомбять!».
Потом по дороге потянулись отступающие войска. Многие ранены, в бинтах. «Девочки дорогие! Бегите, мы последние! За нами немцы!»- прокашлял майор и поспешил вслед за своими солдатами.
И они ушли вослед. В памяти остался истошный труд, возникшее товарищество, тот суровый майор и их «родители» - капитан и Анна Ивановна. А ещё дурацкие листовки, бомбёжки и — деревенские бабы с белыми платочками.
Свой покой берегли. А как немцы пришли — смоленские партизаны были одними из лучших... Такая вот история.
Сейчас, когда мы поражаемся чёрствостью украинок, что не видели смертей на Донбассе, вили свои гнёзда в кругу нового фашизма по кличу «Моя хата с краю» и даже теперь стенающих «За что?», я вспоминаю рассказы матери — Ирочки — о противотанковых рвах и девчонках Института связи. В жаркое лето 1941 под Смоленском.