О старости

Арсений Родин
Раз уж зашёл разговор о старости, то жалко его прерывать: хорошая тема.
Даже само слово «старость» - красивое. «Молодость» рядом с ним – бедный родственник.
В самом деле, кто скажет, почему старость обозначается словом высокого, церковного, стиля, а молодость – разговорным? «Старость» и «младость» - такова, по идее, должна быть пара, но почему-то закрепилось: «старость» и «молодость».
Убедительное объяснение даёт, по-моему, Клайв Льиюс: в старости больше поэзии. Поэзия не бывает без тихой грусти. Блажен, кто смолоду знал поэтическую грусть, но в основном молодость – это клубок грубых страстей. Вот и не понимает молодой старого. Не понимая, раздражается на него.
Зато старика понимает ребёнок. По этому признаку и можно отличить ребёнка от подростка. Когда наступает непонимание старости, это значит, что ребёнок превратился в подростка.
«Человеческая жизнь бывает так, как взять верёвочку и перевязать её узелками на три равные части. Последняя часть жизни человеческой будет как первая, а середина может быть как попало» (Прп. Лаврентий Черниговский).
О том же и поговорка: «Старый – что малый». Те средне-взрослые, которые живут «как попало», одинаково высокомерны и к старым, и к малым. Малыми пренебрегают ради самоутверждения. А старыми почему?
Я тоже пренебрегал, но вот не могу вспомнить, за что. Помню только: не верил, что сам доживу до старости, - и примерял на себя из «Онегина»:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочёл её романа…
Неужели юность пренебрегает старостью, тяготится самим видом её лишь потому, что старость дожила до старости?
В первобытных племенах стариков отводили к обрыву и, любовно расцеловав на прощание, предлагали им броситься вниз на камни. После этого их считали святыми. Земная жизнь племени упрощалась. Минус один узелок. Только детство и молодость. Если веришь в загробную жизнь, получается: детство, а за ним сразу вечная молодость.
Продвинутая наука в лице последователей Леви-Стросса и Леви-Брюля утверждает, что современный цивилизованный человек ничем принципиально не отличается от первобытного, за исключением лицемерия. А что, может, и правда: юность, не отдавая себе в этом отчёта, хочет, чтобы старости вокруг неё вовсе не было?
Старик, чтобы оправдать своё существование в глазах подростка, должен ему угождать. Речь не обязательно о корысти. Если, скажем, подросток эстетически развит и имеет потребность в приобщении к красоте, то какая-нибудь старушка может ему угодить своим чисто внешним благообразием. Например, тем, что напоминает ему девятнадцатый век. Он будет ценить такую старушку до тех пор, пока не узнает её поближе. Убедившись в том, что она не постаревшая Наташа Ростова и от 19 века у неё только пробор в волосах, он её запрезирает. Ценить старика ни за что, так, как он ценит большинство своих сверстников, подросток не в состоянии.
Старикам бывает трудно с этим смириться. Но когда они задорно пытаются доказать молодым, что душа у них по-прежнему юная, то тем ещё больше роняют себя, становятся совсем уже жалкими.
И старческой любви позорней
Сварливый старческий задор.
Лучше Тютчева и не скажешь.
Да, уж если суждено тебе было дожить до старости, живи тихо, скромно. Забейся в свою нору, стучи по клавиатуре и не суйся туда, где страсти бурлят. Радуйся, если рядом с тобой так же тихо живёт человек, с которым ты вместе состарился, который не устал от тебя за многие годы и способен тебя жалеть. И которого ты тоже способен жалеть, потому что это очень важная потребность – кого-то живого жалеть.
Опасаюсь, однако, что те, кому за пятьдесят, сурово осудят меня. На Западе, который для нас во всём образец, активисты «третьего узелка» активно борются за свою эмансипацию. Тамошние «культовые» режиссёры снимают фильмы о том, что и в семьдесят лет можно любить так же страстно, как и в шестнадцать. Человек всегда звучит гордо – что в старости, что в юности, так что не робей, старпёр, перед приёмом виагры уважь дряхлое сердце двойной дозой валериановых капель и крути себе на здоровье хвостом, как вентилятором.
У нас до такой геронтологической демократии массово, слава Богу, пока ещё не дошло, но продвинутые старики тоже уже вовсю молодятся. Но больше всё-таки тех, чьим душам всё ещё внятна прелесть поэзии старости.
Превратить жизнь в песню – таков смысл всякого возраста, но в старости для этого меньше помех. Потому что в старости меньше заботит слава, легче отвлекаться от суеты.
И пусть никто не слышит тебя, не замечает, как твоя жизнь превращается в песню, ты всё равно крути вал своей старой шарманки. Потому что тебя слышит Бог. Раз Он тебе судил дожить до старости, значит Он хочет от тебя этой песни. Ты, может быть, слишком мало пел Ему в молодости. Верни Ему долг.

2018