Вот так чучело

      

Не хмель беда – похмелье.
(русская поговорка)

Взяв отпуск за два года, Иван вот уже пятый день был в загуле. Каждое утро просил у жены опохмелиться и клялся, что это в последний раз, на этом, мол, ставлю точку. Вместо точки получалась жирная запятая. Настя, жена Ивана, целый день работала на свекольном поле, была звеньевой, даже на обед не приходила. Двенадцатилетний сынишка гостил у родителей жены. Иван же целый день был предоставлен самому себе. Утром шёл в центр села, спешил к открытию магазина, там находил друзей по несчастью. Лишь к вечеру добирался домой, до прихода жены с работы. Чтобы не слушать критику и насмешки в свой адрес, заваливался спать на сеновале.
Мужик он был мастеровой, любая работа спорилась у него в руках. Работал механизатором, всякую поломку находил и устранял своевременно, за что и ценило Ивана начальство. Очень искусно клал печи – все сельчане обращались к нему за помощью. А на гармошке играл так, что, казалось, она не играет, а выговаривает. В компании так задушевно пел, что иные бабы слезу пускали. По характеру спокойный, даже когда выпивал. «Муху не обидит», – отзывались о нём сельчане. С Настей он дружил ещё со школы, так и поженились. «Моя Настёна», - так ласково он называл её всегда.
…Иван спал на сеновале, проснулся от назойливой мухи, завозмущался:
- Отвяжись, проклятая, не видишь, я в отпуске. Не веришь, слетай в контору, проверь в кадрах.
На улице чуть брезжил рассвет. Голова болела так сильно, что, казалось, расколется пополам, как спелый арбуз. Вспомнил события вчерашнего дня. «Как оправдаться перед Настей? Ведь ещё вчера обещал покончить с пьянкой. Да и на сеновале не так комфортно, как с женой в постели».
Слез с сеновала. Любимый пес посмотрел на хозяина с недоверием, слегка вильнул хвостом и отвернулся.
- Всё, Мухтар, завязываю. Не сердись. Ты напоминаешь мне нашего инженера, - оправдывался Иван. – Видишь как мне тяжело с похмелья?..
Зашёл в летнюю кухню. Достал из холодильника банку с квасом, стал жадно пить большими глотками. Затем побрёл в палисадник к бочке с водой. Увидев своё отражение, ужаснулся:
- Мужик, какой же ты страшный! Ужас! Как тебя такого земля держит? Нажми на тормоза, иначе свалишься в кювет.
На крыльце появилась Настя с подойником в руке.
Светло – русая, стройная женщина средних лет, с приятными чертами лица, румяными щёчками и вздёрнутым носиком. Она совсем не умела сердиться. Даже тогда, когда хозяин выпивал. В это время она обращалась к нему по фамилии.
- Привет, Степанов! Ну что, веселишься на сеновале с мышами и воробьями? А о тебе подушка плакала, - и засмеялась.
- Настёна, выручи последний раз, налей стопочку. Иначе помру.
- Последний раз был три дня назад. А помирать нельзя – похороны дорогие, Так что, Степанов, живи на здоровье.
Иван присел на крыльцо. Каждое утро он клялся бросить пить, когда просил опохмелиться. Руки тряслись. А голова так просто трещала, стучало в висках, словно сердце перебралось из груди в голову. Когда Настёна уходила на работу, Иван опять попросил, почти – что загробным голосом:
- Помоги, слышишь, ну умираю.
- Возьми деньги да сходи в магазин за лекарством.
- Пока магазин откроется, я возможно помру.
- Ну, тогда, Степанов, обратись к нему, - и указала на чучело. Только проси сто граммов. Слышишь? Не больше.
В палисаднике стояло чучело, которое мастерски изготовили Иван с сыном. Первое время вся улица рассматривала сооружение, особенно от ребятни отбоя не было. В ветреную погоду оно махало руками, поворачивалось. Периодически открывался рот, издавая непонятный звук. Даже глаза мигали.
Хлопнула калитка, и его любимая Настёна ушла на работу. Иван догадывался, что запас самогона где-то есть, но тайник был известен только жене. Он сидел с грустной миной на лице, не брит. Периодически бросало в жар, глаза застилал холодный пот. Дул тёплый летний ветер, предвещающий знойный день. Иван смотрел на чучело, правая рука у которого поднималась и опускалась, как бы подзывая хозяина. Левая была опущена, будто что-то ей мешало, висела как в гипсе. Рот у хозяина палисадника приоткрылся, но не хватило ветра, чтобы засвистеть.
- Ну, говори, что случилось. Кто обидел?
Правая рука по-прежнему махала. Болезненной, вялой походкой Иван побрёл на зов хозяина палисадника. Подойдя, нащупал в рукаве что-то твёрдое. Трясущимися руками развязал рукав, извлёк из него двухлитровую банку, заполненную прозрачной жидкостью. Трусцой последовал в летнюю кухню. На крышке было написано – «Не трогать. Расчёт за дрова». Дрожащей рукой наполнил стопку и тут же выпил залпом. По телу пошло тепло. Лицо стало проясняться, как небо после дождя. Пропала дрожь в теле. Хозяин ожил. Его одиночество нарушил пришедший кум Василий, страдавший тем же недугом, что и Иван.
- Э-э, брат! Хорошо ты живёшь. Где взял лекарство на все случаи?
- Прочитай и наливай, – показал Иван на крышку банки. – Настёна дала, но только сто граммов.
Рассказал куму историю. Оба хохотали до слёз.
- Ну, молодец у тебя Настя. Завидую я тебе, Иван. Моя Ольга, хоть умри, не даст опохмелиться.
- Так нечего было за городскими бегать. Теперь живи и не жалуйся, не мужское это дело – плакаться в жилетку.
- Ну ладно, Иван, вылечились, теперь поедем за дровами. Не будем подводить Настю – спасительницу.
Придя с работы, Настя увидела у двора кучу дров. Топилась банька. По двору ходил Иван, выбрит до синевы, совершенно трезв.
- Привет, отпускник! Вылечился, бедняга?
- Да вот друг помог мне и куму хворь одолеть, за это привезли дров.
- Ах ты, хулиган, - пригрозила Настя чучелу.
Оба рассмеялись. Иван обнял Настю, прижал к себе.
- Извини. Немного расслабился за два года. Какая же ты у меня умница, самая лучшая на свете. И поцеловал жену…