Всякий раз перед Пасхой Вера Филипповна наставляла своих отличников, хорошистов и лодырей этикой общения с исповедующими родственниками, мол дадут тебе яичко крашеное – не отказывайся, можешь и скушать, а вот Христа славить, принижая тем самым светлый образ юных октябрят и самого Володи Ульянова – не нужно. Второклашки и второгодники глупо улыбались, оборачивались друг на друга – последний субботний урок, сумки собраны, ноги в нетерпении бежать вон, какие еще яйца?
Пасхальные дни завершаются Троициным днем, а перед ним – Деды, родительская суббота. Лида с бабушкой пришли на кладбище прибрать дедову могилу, помянуть доброго старика. Как только они прошли за ворота, увидели группку старушек в темных платочках и мужиков без шапок, с прилипшими к не знавшим солнца лбам чубами, стоявших над разверстой ямой с недавно преставившейся одинокой вдовой. Среди платочков Лида узнала Филипповну и похолодела – ведь она знает про Дедов, соблюдать родительскую субботу – это тебе не пасхальное яичко вежливо скушать, тут дело на целую исповедь. Или проповедь. Филипповна пришла отдать последнее уважение своей соседке, а Лида – только за дедовой субботой.
Хуже того, среди других прочих столбиком стоял Коленька, в чистой рубашечке, застегнутой на все белые пуговки, с ангельской печалью в распахнутых глазах. Ах, Коленька! Он был соседом по парте, до самой той недоброй субботы перед каникулами, когда Лида уронила его наземь портфелем по стриженной макушке.
Весь год они играли по своим выдуманным правилам, в обзывалки. Было очень смешно, когда Коленька соглашался быть то ежиком, то жирафом, таращил глаза, высовывал язык и вытягивал, сколько мог, шею, а Лиде нравилось заламывать руки и выгибать спину, представляя богомола уже по воле Коленьки. Особенные фантазии им удавались по дороге домой, хотя Коленьке надо было совсем в другую сторону. Однако однажды, когда Лида придумала для Коленьки навозного жука, тот сразу как-то поник, опустил задрожавшие вдруг ресницы, лицо его обмякло, отсырело, рот покривился, Коленька закрылся руками и горько заплакал. Это не прошло для некоторых злых октябрят незамеченным, а Васька крикнул дразнилку про жениха и невесту и еще кто-то повторил. Дураки!
После уроков за углом школы Лида натолкнулась на томящегося ожиданием Коленьку, она не раздумывая раскрутила портфель и обрушила его на не успевшую ничего сообразить Коленькину голову. Коленька упал, а Лида убежала не оглядываясь.
Бабушка прошла к прощавшимся, а Лида! Лида осталась стоять в ужасе у всех на виду, как будто раздетая в зиму, а затем, когда рослая среди других скорбящих Филипповна стала выбираться к тропинке, рухнула в сухую траву меж старых могил, прижалась серенькой ящеркой к земле и поползла за холмиками в глубину кладбища, подальше от Филипповны, если та увидит – сразу все поймет про субботу. Банты в Лидиных косах развязались, старые торчащие из развалившихся клумб корни жестко царапнули живот и коленки, а запах от земли шел неживой. Понизу вид изменился, покосившиеся кресты раскидали свои высохшие руки на все небо, в упор показали свои имена с отчествами, всякий раз над самым ухом перешептывая - вот Ниловна, это Сергеевич, там Орестович. Из под камня сбоку выполз черный блестящий жук, поводил усами во все стороны, ощупал Лидин мизинец, отворотился и зашагал всеми шестью сверкающими лапами навстречу Филипповне, распугав по пути троих клопов-солдатиков с устрашающе удивленными масками на спинах. Что он делал там, под камнем? может быть он и есть навозный? или вылез издалека, от самого Орестовича? Надо бежать отсюда, бежать хоть бы и мимо Филипповны, пусть думает, что пришла похоронами! Вот и забор в прошлогодних крапивных зарослях, ползти дальше некуда, Лида поднялась, отряхнула снующих по ситцевому подолу красных муравьев и быстро перелезла на другую сторону, сторону чертополоха, каникул и Володи Ульянова.