Рассвет

                *****
Был обычный декабрьский вечер. Вернее, долгая полярная ночь. Вот уже почти полтора месяца мы, курсанты четвертого курса ВВМУРЭ им. А.С. Попова, проходили практику на атомных подводных лодках первой флотилии Северного флота.

Боевые АПЛ размещались рядом с поселком Западная Лица, в бухте Большая Лопаткина. Сам посёлок подводников, Североморск-150, был расположен примерно в четырех километрах от акватории, бухты Большая Лопаткина.

На берегах этой бухты находился штаб флотилии, штабы дивизий, учебно - тренировочная станция, казармы экипажей и много еще чего. На боеготовые лодки и в учебный центр расписали курсантов двух наших классов.

Но боевых лодок на всех курсантов не хватило. Более половины лодок постоянно находилось в море. Поэтому неохваченные, безлошадные, курсанты были расписаны в том числе и на ремонтирующиеся лодки.

Ремонтирующиеся лодки тогда находились в бухте Малая Лопаткина, километрах в пяти- шести от Большой. В то время в гавани находились всего две или три подводные лодки. Они проходили здесь навигационный ремонт.

Экипажи подводных лодок в губе Малая Лопаткина размещались на кораблях для лесорубов. Мы их называли плав казармами (ПКЗ). Эти корабли были финской постройки.

На вновь построенной ПКЗ было тепло и уютно. Говорили, что в запертых каютах, где наши моряки пока не жили, на столах сохранились даже финские записные книжки и ручки от производителя.

Нас, пятерых курсантов, не вошедших в основную группу, разместили на плав казарме в одной из таких «конолевых» носовых кают, указали камбуз и время приёма пищи. Один раз нас даже сводили на лодку.

Отсеки лодки, напоминали мне гигантский часовой механизм. Особенно турбинный и электротехнический отсеки. Освещение слабое, тусклое. По бортам в тени чернели гигантские замасленные агрегаты в разобранном виде.

Отовсюду торчали кабели. Многие приборы были вскрыты. Личный состав вместе с гражданскими спецами в страшной тесноте светили лампами в приборы и чертыхаясь копались в них. Визжали пилы шлифовальные машинки, пахло краской, немытыми человеческими телами, потом, нечистотами и соляркой.

В ЦП, то есть в центральном посту лодки, шло какое-то совещание. Худощавый человек в облегающем комбинезоне, засунув руки в карманы толстовки, сверкая колючими глазами постоянно хмурил лицо. Окружившие его люди послушно, как заведенные, вежливо-настороженно кивали головами.

Через центральный мы как бледные тени, не создавая лишнего шума, просочились на цыпочках. Из грязных трюмов под пойлами настила белыми искрами брызгала сварка.

Огненные сполохи на доли секунды выхватывали из сумрака испуганные глаза курсантов. «А вдруг и нам достанется от этого человека?», - было написано в эти мгновения на наших испуганных лицах.

Ошалевшие матросы что-то тащили, через переборочные двери и беззлобно матерились. «Главное ни к чему не прикасайтесь», - в который раз инструктировал нас сопровождающий офицер.

Словом, много курсантам увидеть так и не удалось. В рубку гидроакустики, на пост связи и в штурманскую рубку нас, будущих специалистов по радиоэлектронике, не пустили. «Там все секретно», - со значением произнес кто-то из группы курсантов вполголоса. И все послушно закивали.

После посещения курсантами лодки, офицеры экипажа посчитали свою миссию выполненной. После чего благополучно забыли о нашем существовании. «Наплаваетесь еще», - напутствовали нас на прощание помощник командира лодки и начальник РТС. Больше, они у нас в каюте не появлялись.

Главным требованием к курсантам было, что бы мы не отлучались в поселок, не слонялись по тех территории базы, и главное, не ходили на лодку. Одним словом, не мешали подводникам нести их тяжкий крест.

Что же? Мы, испуганные первым посещением, сначала разделяли мнение наших временных командиров. Однако такое жвачное состояние быстро курсантам надоело.

Однажды мы, томимые бездельем, даже поссорились и едва не передрались друг с другом.

- Вот хорошо то, как! - с горечью думал я, - не надо ни во что вмешиваться. Не надо нюхать вонь отсеков и соляры. Одним словом на практике не надо ни учится, ни служить.

Просто ходи на камбуз и переводи добро в гальюн. Набирай себе спокойно вес! А как же совесть? Совесть, такая блин загогулина, которая не позволяет жрать в три горла, причем на дармовщину!

К слову, кормили нас на ПКЗ просто замечательно. Ну прямо как скотину на убой. После училищной пшёнки, добротный подводницкий паек, показался нам манной. Толи небесной, толи райской.

Но скука, блин, на корабельной практике просто смертная! Такая жизнь не многим понравится. Особенно молодым, деятельным ребятам. Их энергии нужен был выход.

И находили. Кто окунался в освоение специальности, кто оказывал помощь начальнику РТС в оформлении документации, кто предавался совершенствованию в знаниях математики или радиодела.

Ходили слухи, что некоторые курсанты, пользуясь бесконтрольностью, даже уматывали дня на три-четыре, в Питер.

Помнится, что в том декабре 1973 года, погода северян не баловала. То ветер со снежными зарядами зарядит на неделю, то лютые морозы вкупе с северным сиянием раскрасят серебристыми отблесками мрачные скалы.

Поэтому наша маленькая команда курсачей практически все время не покидала ПКЗ. Более того мы целыми неделями не выходили из каюты №5, стуча костяшками домино либо расписывая пулю. И трижды в день, до одури смотрели черно-белые фильмы под треск узкопленочного киноаппарата «Украина».

И вот, когда, я уже собрался в очередной раз отрубить Вадику Бурову баян, в нашу каюту зашел потный, весь в снегу младший куратор нашей практики, преподаватель кафедры автоматики, капитан второго ранга Данилов.

- Здорово орлы! – произнес он не отдышавшись, и непрерывно стряхивая многосантиметровую мантию снега прямо на покрытую линолеумом палубу.

- Здравия желаем! – Вскочили мы, - не успев убрать со стола колоду карт, которые рассыпались офицеру прямо под ноги.

- Разлагаетесь? – Недвусмысленно скосил глаза преподаватель на ближайшую к нему карту, семерку пик - томную красавицу в неглиже, нагло подмигнувшую ему из-под стула.

- Самую малость, товарищ кавторанга, - ответил старший по нашей группе, главный старшина Калашников, - прикупили карты, понимаете, два месяца назад в Ла-Валетте. Так они нам уже надоели. Сейчас соберу и выброшу! – вопросительно посмотрел глав старшина на офицера.

- Да ладно. Чего уж там. Собирайте свои картинки да костяшки. И присаживайтесь. Небольшой разговор к вам есть.

Мы сели и заинтересованно уставились на Данилова. Видеть его у нас было непривычно. Обычно преподаватели посещениями нас особо не жаловали. А тут Данилов отмахал из Большой лопатки столько километров, да в такую непогодь. Вон до сих пор обмерзшие щеки оттирает.

Как правило практикой заправлял один из старшин-курсантов. Он вел учет выходов в море и заполнял какой то журнал. Еженедельно отправлял телеграммы в училище, сводку о людях и прохождении практики.

А преподы, как правило, расползались в Североморск, Гаджиево и другие близлежащие поселки, и в расположенные в них базы, по друзьям и знакомым. Где они, оторвавшись от жен, беспощадно, как в молодости, «керосинили».

Сейчас же Данилов, по сути заместитель руководителя практики, лично посетил наш отдаленное учебное полу отделение. Наверное, кто-то в очередной раз залетел, решили мы.

- Вам страшно повезло папуасы! Места в пироге освободились! Кто хочет в море?!

- В ответ, - наше дружное молчание. А что? Стрёмно, как-то. Ведь до конца практики оставалась всего неделя. Выйти в море на лодке сейчас - это значит сильно рисковать. Бывало, что и через два месяца после окончания практики некоторые курсанты не возвращались с морей.

- А вдруг лодка идет не на неделю, а на полгода? – думаем мы, - и что, потом самим добираться до Петродворца? И доучиваться? Такие случаи у нас в училище уже не раз бывали.

Поэтому на всякий случай задаем преподавателю наивный встречный вопрос, – а, что случилось?

Как нам поведал Данилов, ничего особенного. Просто четыре аборигена из ВВМУРЭ опять залетели.

- Напились? – поинтересовался Калашников?

- Ничего особого они не нарушили, - уныло отзывался Данилов, - просто после небольшой пьянке попали в Мурмашах в милицию.

- И что, их не отмазали? – Удивились мы.

- Нет, - дежурный лейтенант милицейский их в сводку происшествий за ночь уже подал. Вот ничего у нас и не получалось. Так что теперь, наш начальник практики Федоров везёт этих папуасов на разбор! Прямым ходом в училище. Потому, как у нас теперь, вместо Крупского, будет новый начальник училища. По фамилии Рулюк.

- Понятно, - отозвались мы,- без особого энтузиазма.

- Так вот, - продолжил Данилов уже жестче, - как на зло это была последняя группа, предназначенная для выхода в море на боевой подлодке. И вот теперь надо будет эту группу заменить. Естественно вами.

- Честь училища, так сказать, отстоять, - спросил Буров Вадик?

- Не мешай! Хотя сказано правильно. Будем считать, что один папуас у нас уже есть! Так Буров?

- Так – согласился Вадим.

- Кто еще? Может Вы главстаршина Калашников?

- Нет тов. капитан 2 ранга. Я не могу. У меня кости еще побаливают, - решительно отмёл свою кандидатуру глав старшина.

- Постойте. Это не Вы ли попали под электричку? – Заглянув в бумажку, спросил Данилов.

- Я, - потупив голову, - скромно признался Калашников.

- Так, тогда вторым будете э…э…Вы Волошин!

- Есть, - ответил я, приподнявшись.

- Ну и наконец, третьим, будет…. Михеев!

- Товарищ капитан второго ранга, я сильно укачиваюсь, - скороговоркой пробормотал Женя, - меня и на «Гангуте» и на «Бородино» мутило. Я конечно могу выйти в море. Но боюсь, что так и не привыкну.

- Тогда отставить! Я вспомнил тебя Михеев по зеленой физиономии еще на втором курсе, когда мы шли в шторм на крейсере по Бискайскому заливу.

- А можно мне, вернее можно я пойду - неожиданно раздался тихий голос Васи Мазова?

Все заулыбались? А некоторые даже за хихикали. Вася по прозвищу «Зайчик» был известным слабаком, но и не менее известным ходоком. Он даже отбил у заместителя начальника кафедры, той самой автоматики, самую симпатичную лаборантку.

- Отставить смех, - рявкнул Данилов, и зло продолжил, - вы тут все дисциплинированные? Или как? Нормальные папуасы или все же ненавистные людоеды?

Мы поперхнулись, от неожиданной смены настроения у Данилова. И сделали на всякий случай серьезные лица.
 
- Так вот. Третьим будет курсант Мазов! И точка! Калашников. Лично отведете этих троих на 11-ую дивизию. Доложите исполнение моего приказа — вот по этому телефону, и как игральную карту бросил на стол бумажку .

- А нельзя ли…, - начал было Вадим, но офицер его резко остановил.

- Курсант Буров! – прикрикнул Данилов, - отставить разговоры! Слушайте, что я вам говорю,- снова прервал уточнение Вадима Бурова взъярённый Данилов.

- И чтоб завтра к десяти ноль, ноль, все трое были в казарме экипажа в/ч 69130. Это третий этаж, в корпусе рядом с камбузом. Там представитесь старшему помощнику, а затем начальнику РТС. И далее действуйте по их указаниям. Вы все всё правильно поняли?

-Так точно. Поняли Вас. Завтра прибыть к 10 00 в казарму в/ч 69…, э как там, 130 и доложить старпому. После поступить в распоряжение начальника РТС! – повторил за нас Калашников.

- Вот так, - сказал Данилов, и нахлобучив шапку на перекосяк, как всегда крабом на левую сторону, спешно пожав нам руки, вышел из нашей каюты.

                *****
Ранним утром четверо курсантов тронулись в путь. Мороз крепчал.

- Четыре человека и менее, строятся в колонну по одному, - начальственным голосом произнес Калашников уставную фразу, - когда мы попытались пойти просто парами.

Мы шли гуськом по обочине извилистой заснеженной дороги, которая вела в Большую Лопатку. В западной части неба тусклыми огоньками поблескивали звезды.

На северо-востоке вспыхивали сполохи северного сияния. Линии горизонта и покрытой льдом морской глади не было видно. Её скрывали нависшие над дорогой угрюмые северные скалы. Ветер со снежной пылью, что вполне естественно, дул нам прямо в лицо.

Когда поравнявшись с одной из скал, мы на доступной высоте едва рассмотрели знакомую надпись «ДМБ-1972», то поняли, что половину пути мы уже прошли. Первым, против ветра, наклонившись вперед, двигался Калашников. Я замыкал колонну.

- Вот блин как наш главстаршина старается, - подумал я, - ведет нас к цели и ни разу не передохнул! Всё правильно, а то вовремя не успеем. И лодка уйдет без нас.

Обидно будет. На лодках никто из присутствующих до этого в море не выходил. На крейсерах, десантных кораблях, легких и океанских катерах и даже за границу на учебных кораблях да ходили. Было дело.

Даже в морской пехоте мы были, нас танками обкатывали и из пулеметов и гранатометов мы тоже мочили. Тоже было дело.

А вот на лодках - нет. Да к тому же на атомных! Потому, все курсанты выделенные на этот кратковременный выход в море, уже настроились на новые приключения. Надо было все попробовать.

- Главстаршина нормальный парень, - мысленно охарактеризовал его я, - не строит из себя начальника, как Богданов или Кириллов. Его, как и Богданова, в своё время выкинули из университета, за какой-то проступок. И вот он уже четвертый год с нами.

- Поэтому, к курсантам, Калашников относится по человечески. Ведь по возрасту он старше нас года на четыре или даже пять. Жизненного опыта у него явно больше.

- Опять же, он страстный читатель, - продолжал размышлять я о глав старшине, именуемым просто «Калашом», - сколько художественной литературы прочитал он на лекциях, будучи в строю и даже в столовой. Вот и про Штирлица мы от него узнали впервые. И только много лет спустя мы воочию увидели историю разведчика уже на советском экране.

- И друг у него тоже под стать, - думал я о старшине, - курсант Ковалёв. Простой курсант. Даже не старшина 2 статьи. На погонах у него не было ни одной «сопли». Он тоже большой любитель художественной литературы. И ведь дружат. Да ещё как!

Когда «Калаш» попал под электричку, то Ковалёв все три месяца, в каждое увольнение навещал закадычного друга. Поэтому, мы всегда были в курсе о том как ему ломали и снова склеивали кости.

Как он терпел и как учился ходить! Сначала с костылями, затем с палочкой, а потом и в вразвалочку. Как настоящий мореман. Именно благодаря Ковалеву, «Калаш» не раскис и не бросил училище!

У меня же таких преданных друзей как Ковалев кажется не было. Приятели конечно были. Такие вон как Вова Скляров и Колька Рыков, например. А вот, что бы настоящий друг? На всю жизнь. Что там думать, конечно не было.

И я ещё больше задумался, - может быть друзей не было, потому что и я из себя как настоящий друг ничего не представлял и знаки дружбы к своим приятелям не проявлял?

Заданный самому себе немой вопрос, остался без ответа. Передо мною, скользя ботинками по снежному насту, двигался другой курсант. Вася Мазов. Он уже задыхался от быстрой ходьбы. Но всё же торопился, не желая отстать.

Воротник шинели у Мазова был поднят. Её полы развевались, оголяя тонкие ноги Васи, когда порывы встречного ветра были особенно сильными. За ним, то есть за воротником шинели, помимо «сопливчика», угадывался не уставной шерстяной мамин шарф.

Вася, по моему мнению был самым физически слабым курсантом. Помню, как курсанты смеялись, над Васей, когда он беспомощно топтался на вышке бассейна и пытался заставить себя преодолеть страх и прыгнуть в воду.

А преподаватель ФИЗО подполковник Гибадулин, делая из него мужчину, терпеливо ждал, пока Вася наконец не ухватился за мостик руками и повиснет ногами вниз над бездной. Бездна была всего то высотой в пять метров! Но ведь спрыгнул все таки. Как и все. Пусть и таким необычным способом.

По моему мнению, Вася как военный человек, ничего из себя не представлял. На лодку или на корабль он и не стремился. Учился Вася тоже еле-еле. Бывало подойдет и попросит, скажем у меня.

- Серега. Завтра экзамен. Расскажи мне, что ни будь про физику?

- Ты что, охренел Вася. В третьем семестре, на трояк как минимум половину толстого учебника Зисмана и Тодеса надо знать! Ну и дополнительно, какой ни будь «решебник» по физическим задачкам проработать. Ты упомянутые книжки читал?

- Нет конечно. Я физику учил по Ландау-Лифшицу. Одна книга и гораздо тоньше рекомендуемых.

- Блин этот учебник действительно тоньше! - Я был страшно горд, что сам действительно читал его! И даже что-то в нем понимал. А оказалось, что даже Вася читал Ландау с Лифшицем.

Поэтому придя в себя от изумления я добавил, - что учебник Лифшица в тысячу раз сложнее. Это, дескать, не для наших с тобой средних умов. Нам нужен простой учебник. Например, Савельевой. Читать же Лифшица, не пройдя перед этим курс «общей физики» – вредно.

- Чего там? Ничуть не вредно. А Лифшиц к нам даже домой приезжал. Хороший дядечка. И все понятно объясняет, в отличии от тебя, - укоризненно произнес Вася.

- Вася, ты что, Лифшица знаешь?! – Удивился я, - он же наверное давно умер!

- Ну нет. Старик конечно глубокий. Но не умер. Напротив, навещает нас часто. И ум у него всё ясно видит. Я имею ввиду физику. Дедушки уже давно нет, это правда, - признался Вася, - так этот Лифшиц часто мою маму навещает. Помогает нам и советуется с ней.

Мало по малу я наконец узнал, что дедушка Васи, на самом деле отец советской гидроакустики – профессор Соколов. Степень родства нанесла мне, курсанту Волошину, любимому ученику профессора Пугачева из нашего училища, урон моей исключительности. Я был уверен, что в классе никто не знает физику лучше меня.

А мама этого балбеса, неприкаянная еврейка, потеряв отца, а затем и мужа, всё тащит Васю на своем горбу, пытаясь дать ему высшее образование, действуя через своих знакомых офицеров из нашего училища. Тащит, потому что понимает - университетский курс ни по физике ни по математике ему не осилить.

Причем Вася оказался не таким непроходимым тупицей, как представлялось нам. Про физику я тогда ему не смог ничего рассказать. Слишком большой материал.

Но во второй раз когда он ко мне обратился с подобной просьбой, объяснить что-нибудь про индикаторные устройства, я ему что-нибудь вкратце и поведал.

В класс на экзамен мы с Васей зашли вместе. И я с удивлением ожидая своей очереди у доски наблюдал, как Мазов, искусно комбинируя почерпнутые у меня два понятия: «парафазный усилитель» и «спусковая схема», уверенно вырулил на твердую тройку. Я был поражен гибкостью его ума!

Но главным увлечением у Васи были всё же девушки. В этом деле он почти всем нам мог дать фору. Я не понимал, что в нем было такого, чего не было у нас.

Да высокий, смуглый парень. Да приятной наружности. Да тонкие руки и ноги и чуть широковатые бедра. Не очень стройный, и даже чуть сутуловатый.

Я догадывался, что он умел выбирать сексуальных и опытных партнерш. Постарше. Кроме того, когда он начинал говорить, девушки навсегда прикипали к нему душой,

Он не только вешал перезревшим девушкам, как сейчас говорят «милфам», лапшу на уши. Вася на самом деле искренне любил каждую из них. А когда девушка ему надоедала, то он по собственной инициативе ни одну из них не бросил.

Девушки и молодые женщины чувствовали с его стороны особое к ним отношение и проникались его речами. Он прямо как удав «Ка-а-а» заговаривал этих мартышек.

- За свою жизнь, я не обидел ни одну девушку. Если мне захочется расстаться, надо сделать так, чтобы они сами бросили меня, - говорил нам самодовольный Вася, - и мы все в тайне завидовали его таланту донжуана.

Зачем Вася сам вызвался выйти в море на атомной лодке, для меня большая загадка. Служить то он собирался вовсе не на кораблях, а как его дедушка, - на кафедре. Или ему себя надо было проверить, или представление о морской службе получить? Кто знает? Сие мне не ведомо.

Тем временем мы вышли из низины, одолев последнюю горку. Перед нами раскинулся просыпающийся поселок. С права от поселка с подслеповатыми окнами, в черном мраке угадывалась бухта, и на ней редкие огни. Мы сгрудились в кучку. Закурили.

- Наверное наша лодка выходит?! - воскликнул кто-то из нас.

- Не выходит, а заходит, - возразил ему Буров, - рано еще нашей лодке выходить. Это другая лодка. Она возвращается с морей.

- Откуда узнал? Невидно же ни хрена!

- Как не видно? По огням надо ориентироваться. Видишь «зеленый» огонь? Значит лодка левым бортом движется – авторитетно промолвил Калашников, - а вон там, еще левее на берегу, створный знак. МПСС-72 не изучал, что ли?

- А вот уже и окна в крайних офицерских многоэтажках светятся. До базы и пирсов осталось совсем немного. Поднажмем ребята! – это Вася Мазов вставил свои пять копеек.

- Хорошо сейчас Михееву, - спит наверное, как сурок, - позавидовал товарищу Буров Вадим.

- Не а, - пошутил я, - Женя Михеев сейчас на ПКЗ, можно сказать в тюрьме. Там тепло и на завтрак макароны дают!

Мы все счастливо рассмеялись. И прибавили ходу.

                *****

Команду 452-ой в казарме мы не застали. Она уже переселилась на подводную лодку. На третьем этаже у тумбочки скучал дневальный и что-то ковырял штык-ножом. Увидев нас он подтянулся, отдал честь и поинтересовался у Калашникова.

- Товарищ главстаршина. Вы с нами в море? Дежурный по части предупредил о Вас.

- Я то нет. А вот эти трое пойдут. Как на лодку позвонить?

- Да вон по тому полевому телефону, что на дальней тумбе. Наша лодка находится на пятом пирсе, продолжил дневальный, - вторым корпусом стоит. Выход нам перенесли. Так что размещайте своих людей в нашей казарме и ждите. Места много. На обед можете пройти вместе со мной. Я покажу куда.

После этого он потерял к нам всякий интерес и вновь попытался открыть штык-ножом банку компота.

Калашников поднял трубку и завертел ручку динамо-машины на коричневом аппарате. Минуты через две ему наконец что-то ответили. «Калаш» с ходу попросил помощника командира. Спустя несколько минут ожидания, он переговорив с кем-то, довольный положил трубку.

Мы же всё это время мялись у столика дневального. У «Калаша» за спиной, дожидались его дальнейших указаний.

- Ребята слушайте сюда, - наконец важно сказал наш глав старшина, - вы в списки выходящих в море внесены. И на подводную лодку и на контрольно-дозиметрический пост, то есть на КДП.

- И где искать этот КДП? - Поинтересовался Мазов, - мы же здесь ничего не знаем и в этой Большой Лопатке еще не были.

- Не волнуйтесь ребята, я покажу, - вмешался в наш разговор дневальный, - кто хочет в море, держитесь возле меня. Мне вечером на лодке еще картошку чистить.

- Так «помоха» же сказал. Отход в 14 00! И ещё. Каждому курсанту при себе иметь военный билет, - возразил ему Калашников.

- Ну бл..дь. Северная специфика. Наша лодка никогда ещё в назначенный срок из базы не выходила. Посмотрите сами. Ветер то какой! Так можно и трое суток в казарме прождать. Всё же в казарме лучше, чем на лодке. Там на лодке - суета и нервотрёпка. Вы всем мешать будете. А здесь благодать.

- Так что братва размещайтесь на матрацах, следите за дневальным, и ждите звонка с лодки, - напутствовал нас Калашников, - я сейчас забегу к Данилову, доложу ему что вы пристроены и обратно в Малую Лопатку. А то солнце уже взошло и теперь скоро сядет!

- Так телефон же есть! – подсказал я, не удержавшись.

- Какой ещё телефон? Надо лично Данилову доложить. И убедиться, что Вы на лодке в море, а не на Невском проспекте! Так что большой привет, - и убежал в низ по бетонным ступеням, на прощанье крикнув с лестничной площадки, - Оревидерчи!

Мы остались одни. Бросили свои рюкзаки на панцирные сетки коек, в облюбованном нами углу. И на несколько минут присели на койки. Надо было отдышаться после быстрой ходьбы. Говорить было не о чем.

- Вы как хотите, а я спать! – первым нарушил тишину Вася. И тут же занялся своим любимым делом.

Наш «зайчик» с помощью дневального матроса пошарил в офицерской каюте. Там он нашел полосатый матрас и соорудил подобие койки. Потом вполне себе счастливый, он подстелил себе мамин шарф, тут же улегся на импровизированную постель и укрывшись шинелью, мгновенно уснул.

Вадим подошел к замерзшему окну и начал дышать на него пытаясь отогреть в стекле проталину. Из неё в казарму с улицы проник тонкий луч серебристого света.

- Солнце заходит. Вернее, почти зашло, - произнёс Вадик задумчиво и грустно. Я в детстве жил в Видяево.

- Да, - отозвался я и произнес не впопад, - оно кажется и не всходило. Только собралось взойти и сразу в низ. А что видно в полярной ночи? Как назло, северное сияние пропало еще когда мы шли к посёлку.

- Оно же не светит, а просто светится! – улыбнулся Вадим, со знанием дела.

- Так что же видно через проталину на стекле? – спросил я.

- Как что? Пирсы. Возле них черные лодки. Разные. Не разглядеть. На одном из пирсов автомобили. Кажется, два. А вон там, далеко, у предпоследнего пирса наверное находится и наша лодка, - прокомментировал Вадик, - от неё плавкран, судя по огням отходит.

- Где?! Покажи, - припал я к проталине на стекле оттеснив Вадика, - блин, мало что видно. Огни крана и правда вижу. А вот лодку? Вряд ли. Разве, что там на дальнем пирсе. Ну где, газик под фонарем. Там кажется две лодки ошвартованы.

- Ну да, две- посмотрев через новую проделанную проталину в стекле подтвердил Буров, - нам туда и надо. Когда на выход в море позовут. Видишь какой у нашей лодки нос? Широкий и чуть приподнят.

- Ну и что из этого? – Поинтересовался я.

- Широкий нос, потому что основная антенна большого диаметра. Стреляет лодка ракетами по данным от нашего гидроакустического комплекса «Керчь». Который мы с тобой изучали. А приподнятый - потому, что там в носу лодки, ракеты «Аметист». Восемь штук. С подводным стартом. Как жахнет по авианосцу. И нет его.

- А этот, как его, пункт, - КДП. Он какой?

- КДП не помню. Давно это было, - промолвил Вадим, - думаю, что это не типовое здание. У нас в Видяево подобных зданий не было. Во всяком случае когда я там жил. Точно не было. В нашей базе только дизелюхи стояли.

- Вадик. Так ты жил в Видяево?

- Конечно. Я же тебе говорил. Лет до пяти. А потом мать с Севера перевелась в Питер. Так, что из детства я мало чего помню.

- Про атомные лодки откуда знаешь?

- Это уже от отца. Он когда со мною изредка общался, то иногда на лодки и корабли разговор переводил. Просто жил и бредил этими блин лодками. Вот я и запомнил. Например, наша лодка в Горьком строилась. Для Средиземного моря. Конструкция интересная. Там в носу такие «восьмерки».

- Ракеты? Что ли? Так я понял тебя. Восемь штук.

- Нет. Это уже другие «восьмёрки». Особенности конструкции носовой части корпуса. Что бы ракеты в наклонных контейнерах можно было разместить. И еще, когда проектировали нашу лодку то обитаемость лучше обеспечили. Женщина за обитаемость отвечала.

- Понял, - кивнул я головой, - хотя на самом деле у меня никак в голове не укладывались и не связывались эти «ракеты», «восьмерки», «обитаемость» и какая то женщина, - а кто твой отец?

- Начальник военного института. Очень занятой человек. Я его неделями не вижу. Но иногда мы с ним беседуем.

- Он что у тебя, офицер? Как Данилов?

- Да. Офицер. Вице-адмирал, - скромно уточнил Вадим.

- Я поперхнулся и почти прекратил разговор.

- Да ты не тушуйся Серега. Отец мужик нормальный. Только эти лодки мне не очень нравятся. Мрачные, угрюмые какие-то. Другое дело корабли. Красивые. Легкие стремительные. Такие как БПК-ашки или СКР-ы. Вот например проект 1135. «Альбатрос» называется….

На этом наш разговор прервал дневальный.

- Ребята. Я сменился. Будите товарища и пойдемте на камбуз. «Забакланим «птюху»!

                *****

После обеда, повеселевшие, курсанты возвратились в пустую казарму. На улице опять наступало темное время суток. И только багрово-красный закат, напоминал нам об получасовом полярном дне. В проталину на окне ничего не было видно.

Я улегся на койку, положил руки за голову и стал ждать звонка с лодки. В ожидании, мне вспомнился конфликт с оставшимся на ПКЗ Женей Михеевым.

- И от чего я так завелся? – мысленно сокрушался я.

Женя Михеев, по кличке «железный», был самым обычным парнем с «псковщины». Однако те с которыми он сгоряча здоровался потом дули на руку. Его предки в давние времена наверное разгибали подковы.

Жилистый, крепко сложенный с невозмутимо-насмешливым выражением смуглого лица, он обладал недюжинной физической силой.

Например, Женя мог сделать на перекладине штук пятьдесят подъёмов с переворотом. При этом он не уставал. И даже после трехкилометровки, дышал ровно и спокойно.

Я же был только вторым по силе в классе после него и мог сделать этих упражнений на десяток меньше, чем он. К тому же и бегал я хуже, чем Женя. И на короткие и на длинные дистанции.

Благодаря незамутненной памяти и гибкому крестьянскому уму, Жене легко давались предметы экзамены по которым он легко мог сдать на «отлично».

Но он не всегда сдавал блестяще и не огорчался если у него волей случая получалась оценка «хорошо». «Да и бог с ней, этой оценкой», махал рукой он. Я же думаю, что у Женьки начисто отсутствовало честолюбие.

Неделю назад, томясь в каюте на ПКЗ, мы завели спор по вопросам технического устройства гидроакустического комплекса «Керчь», экзамен по которому мы сдали два месяца назад.

Спор шел уже минут пятнадцать. Я с пеной у рта доказывал преимущества режима «мелодии» перед режимом «аккорд» в кодовой связи. По моему мнению эти преимущества основывались на том, что зондирующие импульсы были разнесены во времени. Мой оппонент доказывал обратное.

Женя в нашем техническом споре не участвовал. Когда же у меня наконец закончились аргументы, «железный» неожиданно и очень заинтересованно спросил у меня.

- Серега. А блок ПМ-151? Какую роль он играет в формировании «мелодии»?

- Ну он кажется…, - и тут я начал лихорадочно вспоминать, где этот блок установлен в четвертом тракте гидроакустического комплекса «Керчь».

- Ну ну? Ну ка вспоминай, - подзадоривал меня Калашников.

- Точно не помню, но кажется с помощью этого блока задается время между импульсами.

- А может этим блоком задаются частоты излучения «мелодии», а управление осуществляется с пульта четвертого тракта? Как думаешь?

- Нет. Теперь я точно помню, - сделал я умное лицо, - точно, время между импульсами.

- Тогда почему у блока такая странная нумерация. Номер должен начинаться как минимум на четверку, не унимался Женька.

- Я пристыженный молчал. Курсанты были правы. Не может быть у разработчика ГАК такого беспорядка в названиях блоков! Хотя, может быть это покупной блок?

Пока я думал в каюте №5 не на долго воцарилось молчание.

- Серега! Подойди сюда, - позвал меня Женька, и ткнул пальцем в иллюминатор, - что ты видишь?

Я подошел и уставился в иллюминатор, - как что, ПМ-ку, то есть плав мастерскую! Мы с тобой её каждый день видим.

- А на носу у ПМ-ки, что написано? – Настаивал Женька.

- Я повел взглядом по борту судна и на носу увидел выведенные белой краской огромные буквы ПМ-151!

- Ах ты блин! Дырищ хренов! Насмехаешься на до мной, - моё дыхание перехватило от бешенства и мой кулак просвистел перед головой отпрянувшего в сторону противника.

Женька мгновенно принял боевую стойку. Однако на его, да и на моих руках уже повисли курсанты, стреножа нашу прыть.

Мы потрепыхались немного и затем хрипя от ненависти и прокричав несколько оскорблений друг другу, затихли.

Я тяжело и ещё долго переживал своё личное и притом публичное унижение. Женька же к концу дня, как мне показалось, отошел от ссоры и невозмутимо играл с курсантами в карты.

А я ещё пол дня лежал на койке, отвернувшись лицом к зеленой переборке, пока не уснул.

Уснул я и здесь, в гулкой пустой казарме, во время воспоминаний о «железном» Женьке. А проснулся уже от того, что меня за плечо тряс препод Данилов.

Я всё никак не мог прийти в себя, пока Данилов наконец не закричал мне прямо в ухо.

- Волошин! Где остальные! Не вижу их, но знайте. Выхода подводной лодки сегодня не будет. Его перенесли на 12 00. На завтра. Так что давайте. Походите по казармам дивизии. Найдите этих двоих. Позвоните мне по телефону. Номер 450! Как поняли?

- Есть. Понял, - наконец проснулся я, - и ёжась начал натягивать шинель, - сейчас поищу других курсантов.

- Я если что в соседней казарме в на втором этаже в офицерской каюте с надписью «Руководители практики курсантов» - прокричал офицер мне во след.

Я вышел на улицу. Шел снег. Было свежо. Но заметно потеплело. Со стороны моря дул легкий ветерок. Доносился запах солярки.

- Тоже мне атомоходы, - подумал я, не понимая откуда до меня запах долетел.

Бурова и Мазова я нашел в одной из казарм 33-ей дивизии. В прокуренной офицерской каюте, курсантов набилось наверное человек двенадцать.

Я передал им обоим слова Данилова и начал было следить за карточной игрой. За столом играли механики. Курсанты из «Голландии» с курсантами из «Дзержинки». Игра называлась «Пушкинская дуэль». Она шла не на жизнь, а на смерть!

Я уже видел, чем обычно заканчиваются игры в «Пушкинскую дуэль» у будущих «механических» офицеров. Проигравшие становились согнувшись и выставляли свои зады. Что бы не производить лишних ран, на спинах и головах их накрывали шинелями.

Выигравшие же с дуэльной дистанции в шесть метров, со злорадством и с размаху метали в зады проигравших стрелы или острые перышки-крылатки. Продавались тогда такие. Число бросков зависело от счета в карточной игре.

Я предложил ребятам, возвратиться в свою пустую казарму. Но оба от меня отмахнулись, как от назойливой мухи.

- Здесь весело. Мы остаемся в этом экипаже. Койки мы нашли. Так что иди обратно, если хочешь. Вещи наши кстати по бережешь. Хотя нам, право, на них наплевать на них с высокой колокольни. Документы то у нас с собой.

Мне не нравились скопища людей и почему-то претило какое-то нездоровое «гусарство» курсантов-механиков. Потому я вернулся в казарму своего экипажа.

                *****   

Дневальных матросов в экипаже уже не было. Наверное, они тоже ушли на лодку. Но помещение было не закрыто на висячий замок. Значит лодка ещё не ушла и в казарме точно кто-то все-таки есть.

Я не стал испытывать судьбу и голодным лег спать. Было холодно. Батареи в казарме остыли. И даже воды попить в казарме экипажа было неоткуда. Кроме шинели я укрылся матрацем Мазова.

На утро, когда я явился на камбуз позавтракать, то никого из знакомых не увидел.

Я поинтересовался у старшины камбузного наряда, азиата с хитрыми глазами.

- А почему не накрыты места для экипажа 452-ой? Я к ним приписан на выход в море. Вчера только завтракал и обедал с ними.

Он мне ответил, что экипаж 452-ая, мал мало снят с берегового котлового  довольствия.

Экипаж, дескать, там на лодке по-морскому давно питается. Уже два дня. Вчера на камбузе правда кушал мал мало несколько моряков. Так на них расход был заказан. А сегодня уже ёк. Твоя поезд чух-чух ушел….

Голодным я вернулся в казарму и рухнул на койку. Решив еще поспать пару часов.

Потом, когда чуть забрезжил рассвет я опять продышал в окне проталину. Присмотрелся.

Лодка по-прежнему была на месте. Наверное, в боевой учебе объявили перерыв. Потому что в торце пирса моряки сбились в кучу и, по-моему,курили.

Лежа под матрацем на койке я стал думать о том, как нехорошо отрываться от коллектива. Мои то друзья вот где-то пересеклись с курсантами, стоящими на довольствии! И их наверняка накормили!

В компании единомышленников всегда лучше. Надежнее и вернее. А я вот остался один на один с собою и указаниями Данилова, и в итоге голоден.

- Вот и выполняй после этого в точности все распоряжения начальников. Всяких там Даниловых. Так умереть с голоду можно, - беззлобно подумал я, осознавая, что причиной всему, лично моя лень и апатия.

Обед я тоже пропустил. Что толку выпрашивать еду у чурки? На меня, брошенного всеми навалилось отчаянье. Холод одолевал меня. Искать по всей флотилии Мазова и Бурова, мне тоже не хотелось.

- Зачем! Сами придут! И что сука за жизнь, такая! Беспросветная, - подводил я её итог. Мне иногда казалось, что только выход в море может спасти мои бренные останки.

Наконец я погрузившись в свои страдания всё же немного согрелся и уснул. Когда же проснулся, то обнаружил, что вещей курсантов на соседних койках не было. Было около 17-ти часов.

- Вот гады! Взяли вещи и куда-то умотали. Оставили меня одного! А как же я?! Я же один, как в пустыне!

Я сначала метнулся к проталине в окошке. Блин! Она опять замерзла. Я стал быстро дышать на проталину. Её контуры после третьего выдоха вроде как проявились.

Приник к ней глазом. В темном мраке легко угадывалась наша лодка. Узнал её сразу. Славу богу, хоть лодка пока на месте.

Потом я поспешил к телефонам, что на столике у дневального. Сперва долго звонил Данилову – не отвечает. В это время брякнул коричневый телефон. Я схватил трубку и поднес к уху.

- Кто у аппарата, - раздался требовательный повелительный голос?

- Это я! Курсант Волошин Сергей!

 Кто, кто в казарме? – голос прозвучал, как мне показалось, еще более грозно.

- Старшина 1 статьи Волошин!

- А где Бибиков?

- Не знаю, - я начал въезжать в тему, - ваш дневальный наверное на лодке. Он со вчерашнего дня на камбузе работает.

- Понял. А Вы кто? Курсант?

- Я к Вам на выход приписан. Моя фамилия Волошин. Товарищ дежурный, что мне делать?

-Я не дежурный. Я помощник командира этой лодки. Курсант! Слушай сюда. Отсоедини полевой телефон. Возьми в тумбочке ключ и навесной замок. Погаси свет. Закрой дверь на замок. И бегом на лодку. С ключом и с телефоном!

- Я не знаю, как идти через зону на лодку? Через какой КДП?
Минуту ждать. Оставайся на связи, - и уже до меня доносится приглушённая фраза сказанная, по-видимому в другой телефон.

- Федя. Когда твой бойцы тронутся на лодку? - и затем, пару секунд спустя, – я понял тебя Федя. Через минут пятнадцать,- а потом он уже говорит мне.

- Слушай курсант меня внимательно. Через десять минут по центральному трапу казармы прогрохочут сапоги команды соседней с нами лодки.

- И что? Во, что мне переодеться?

- Во, что хочешь. Да не перебивай ты! А слушай. Эта команда живет в нашей казарме, но этажом выше. Командует этой воинской частью капитан второго ранга Петров. Закрой нашу казарму на третьем этаже и встраивался в команду Петрова. В строю с ними и пройдешь. Прямо на их, тьфу, на нашу лодку. Мы же вторым корпусом за ними стоим. Понял.

- Так точно! Понял! Разрешите выполнять!?

- Ты ещё здесь блин? … ха-ха-ха….

Я накинул вместо своей шинели какую-то куртку и стал ждать стука матросских сапог….

…Минут через тридцать я был уже в центральном посту 452-ой и протягивал полевой телефон и ключ от казармы какому-то офицеру.

Офицер искренне удивился, неожиданным подаркам с берега, но когда понял, что перед ним курсант, то вызвал по «Каштану» какого-то Демидова и приказал ему взять у меня ключ от казармы. А полевой телефон предложил отнести лично самому в рубку радистов.

Я без труда отыскал дверь с характерной надписью красной краской в круге, и передал туда телефон. Радист попытался закрыть дверь.

Но я нагло сунул в дверную щель рубки свой ботинок и попросил накормить меня.
Радист не удивился моей просьбе. Он посоветовал мне пройти в жилой отсек, а сам связался с кают компанией и приказным тоном напряг вестовых, что бы они меня накормили в неурочный час.

Я перешёл в жилой отсек. Без труда, по запаху, отыскал кают-компанию и важно уселся за стол. Вестовой смахнул с моего стола крошки и посетовал на то, что все продукты на ужин у него уже закончились, но это не беда.

Он предложил мне на ужин: пол буханки свежего белого хлеба, миску сметаны с творогом, три куриных бедра с жаренной картошкой, пол банки варенья, банку сгущенки, сахар, кофе и чай.

После суток голодухи в казарме, ужин на лодке мне очень понравился. Я уплетал хлеб с творогом и сметаной за обе щеки. Наконец, когда я насытился, то отвалился от стола, и стал осматриваться.

Кают-компания в целом мне понравилась. Маленькая, свеженькая и стерильно чистая. Панно с картиной среднерусской природы. Вечный атрибут всех кают-компаний: радио приемник «Волна».

Кроме того, от меня не ускользнул известный портрет Ленина с газетой «Правда». Какие-то его изречения. Тип изречений, например: «Учится военному делу настоящим образом», - я не запомнил.

Я поблагодарил приветливого вестового, и вышел в отсек. Мне захотелось прогуляться по лодке. Реактор на лодке был выведен на мощность уже двое суток назад.

На лодке было задействовано большинство оборудования. Во всю работала система вентиляции. Воздух в лодке был свежим. Матросов в коридорах лодки не было.

Сельсины и синхронные пары навигационного комплекса тихо жужжали. Переборки, подволоки и трубы в отсеках лодки были выкрашены преимущественно желтой слоновой краской.

Трубопроводы, воздуха, воды, гидравлики были отмаркированы свежей краской. Приборы были компактными, не выпирали в отсеках и при страшной тесноте в лодке в целом не мешали людям.

В кормовые отсеки лодки я не пошел и вернулся обратно в жилой отсек. Наконец, в коридоре этого отсека, я с столкнулся лицом к лицу, с Вадимом Буровым.

- Извини Серега. Неловко как-то получилось, - обрадовался Вадим, - мы с Васей было пошли обедать с экипажем 33 дивизии. Там курсантов много и никто их не различает. Кормят всех.

- Короче, - пробурчал я.

- Так вот. У штаба мы наткнулись на Данилова. Он нас взял за цугундер и отвел на лодку. А как тебе в казарму позвонить, мы не знали.
 
Я хотел было презрительно и многозначительно промолчать, но не сдержался и бросил, - тоже друзья называется!

- Да ладно. Не обижайся. Хочешь покажу тебе наши спальные места?

- И где они? Эти наши места?

- Да здесь. Рядом, во втором отсеке. В «скворечнике».

- Где, где?

- Не спрашивай. Просто иди за мной.

Мы через люк поднялись на палубу выше. «Скворечник» представлял собой довольно просторное для лодки помещение непосредственно в верхней части прочного корпуса. Оно было затемнено. Откуда то сбоку пробивался синий свет, в котором я рассмотрел несколько тел храпящих матросов-подводников.

- Ищи на ощупь пустую лежанку, и падай, - прошептал мне Вадим.

Я попытался было на ощупь найти свободное место. Но мои ладони постоянно натыкались то на бока, то на лица спящих моряков. Один из них грязно, и как-то жалобно, выругался.

- Давай, давай сюда! Пролезь между лежанок с права от фонаря. И двигайся поближе к борту, - вполголоса позвал меня Вадим, - тут кажется есть местечко. И даже для нас двоих.

Я последовал совету товарища и оказался зажатым между тёплым телом Вадима и холодной отпотевающей обечайкой борта, покрытой пробкой.

- Ну как тебе местечко? Уютное? Мы с тобой пока еще выше ватерлинии.

- Нормально, - прошептал я, - главное не вскочить по тревоге, когда проснешься! Иначе морду разобьешь. Да и конденсат чуть капает прямо на лицо. Но терпимо.

- Ничего. Ты струбцину то, курточкой протри. Некоторое время капать с неё не будет. А когда включат калорифер, так у нас и вовсе Ташкент будет.

- Давай включим! Где калорифер пускается, - загорелся я, протирая рукавом ребро обечайки?

- Нельзя. Тогда морякам в центре «скворечника» будет душно. Вентилятор раз в час и всего то на пять минут пускают. Это оптимальный для всех режим. Кстати матрос – выключатель, ну тот, кто пришел последним, спит во-о-н на той коечке.

Вадим еще что-то еще говорил про горьковские лодки, опять про «восьмерки» и про удачную их компоновку. Однако я его плохо понимал и неудержимо, но плавно, проваливался в сон.

                *****

Проснулся я от коротких рыков ревуна и страшного шума. Нет, не гудения, а просто от обвала и уханья. Одним словом, от бешеного бурления воды в цистерне, которая была скрыта за переборкой, – что такое со мной? – Спрашиваю в вполголоса я, сам у себя, спросонья.

- Что, что, - вместо Бурова ответил мне откуда то из недр скворечника кто-то из моряков, - мы воду в среднюю приняли. Вот что! Погружаемся!

- Что. Уже? А тревога!? А как же я?

- Проспал ты свою тревогу дружище. Твой приятель просил тебя не будить. Вот я и не бужу. А сам он, твой друг, просил передать, что, находится у акустиков, в первом, - передал мне вахтенный матрос, - с койки у выключателя.

Спустя несколько, минут, по громкоговорящей связи звучит следующее сообщение, - Погрузились на глубину пятьдесят метров. Слушать в отсеках!

Потом опять что-то хрюкнуло, и в отсек ворвался уверенный, не терпящий возражений командный голос, по-видимому тоже из центрального поста, - есть первый!

- Второй отсек осмотрен. Замечаний нет! - Прокричал откуда то с низу, задорный молодой голос лейтенанта – командира отсека.

- Есть второй! – Деловито произнес тот же уверенный голос из репродуктора, усиленный электроникой, - и динамик отключился.

Я окончательно проснулся и осознал. Я ведь в море! Рассказать кому - не поверят. Блин! Я же я нахожусь сейчас в Баренцевом море, под толщей его темных вод!

Сейчас надо мною гуляют черные волны. А над морем, почти касаясь окутанной пеной поверхности, встречают бледную зорю чайки.

И с космической высоты, на меня, такого маленького, равнодушно смотрят звезды! Да микроскопическими льдинками, вспыхивает северное сияние!

Я вылез из нашего закутка в центр скворечника и по почти вертикальному трапу спустился на палубу второго отсека.
 
В носовой части отсека, опершись спиной о дверь каюты, присел на корточки, напротив громкоговорителя «Каштана», его командир. Судя по возрасту такой же, как и я. Наверное лейтенант.

В кормовой части отсека, ещё один подводник, чуть постарше. Скорее всего мичман. Он аккуратно наматывал, шлаг к шлагу, резиновую трубку на катушку ВПЛ.

Я попытался пройти мимо мичмана в третий отсек и уже ухватился за кремальеру переборочной двери. Но мичман остановил меня.

- Задраено. Проход всем запрещен. Пока не дадут отбой тревоги! – равнодушным тоном произнес он.

Я отдернул руку, и тоном бывалого моряка спросил.

- Ну а в гальюн то мне можно?

- Можно, - улыбнулся мичман, - спустись на нижнюю палубу и в корме отсека увидишь железную дверь. Сейчас в гальюне никого нет.

Я спустился и впрямь увидел дверь гальюна. Зашел. Заперся и осмотрелся.

Вижу - обычный унитаз. Только железный и с деревянным сиденьем. Заглянул внутрь унитаза. Там отполированная до блеска нержавейка. На дне воронки клапан. Ну как на поезде.

Смущали правда манометры на магистралях, показывающее глубину погружения лодки и давление внутри баллона и еще что-то. На память мне пришли россказни курсантов о сложных правилах пользования подводным гальюном. Мол чревато непредсказуемыми последствиями.

И по всему выходило, что я вроде как неопытный новичок, должен был попасться на удочку матросов-насмешников. Потому что была опасность, будто в баллоне гальюна существует избыточное давление.

Поэтому я сильно рискую быть облитым фекалиями, если воспользуюсь, этим чудом конструкторской мысли.
 
И внезапно тут, прямо на этом месте, как назло, мне сильно захотелось справить нужду. Давление в моем животе и мочевом пузыре, начало возрастать с геометрической прогрессией.

- Блин, что делать, - лихорадочно соображал я, - не хватало выйти из гальюна в засранном виде, что бы весь экипаж смеялся надо мною!?

К счастью, прямо перед моим носом, я обнаружил инструкцию по пользованию гальюном. Она висела на переборке, Сначала я, переминаясь с ноги на ногу, начал лихорадочно её читать. Но эта инструкция, увы, мало чего давала.

В ней было написано всё. И как трюмному продувать гальюн. И на сколько оборотов открывать его клапана и много ещё чего.

А вот о том, как отправлять естественные надобности, только что прибывшему на лодку курсанту, в инструкции не было ни слова.

- Вот гады! Издеваются суки! – думал я, - но терпеть мучения дальше, уже не было никакой мочи!!!

Тогда я решил. – Будь, что будет! Воспользуюсь гальюном в обычном порядке. Но раздельно.

Сначала, сука, освобожу мочевой пузырь. А то, как говорит Вася, -  у меня полный член воды, - а потом можно и по большому!!! Иначе я совсем лопну.
 
Когда наконец моя моча перетекла из пузыря на дно унитаза, я испытал блаженство и облегчение и затем, не закрывая крышку, отклонился от него и нажал на педаль в низу.

Ничего страшного не произошло. В унитазе что-то щелкнуло и моя моча куда то по-видимому стекла в низ. Потому что перед моими глазами, внутри воронки унитаза опять блестел клапан. Но уже покрытый водой.

Я обрадовался, и неистово, как конь, оседлал унитаз. Никогда бы и не подумал, что во мне за трое суток накопилось так много дерьма. - и вправду, как от коня, - подумал я вполне довольный собой. После чего, одним нажатием на педаль я перевел фекалии в баллон.

После чего, там же в гальюне, я обнаружил маленький рукомойник. Я даже догадался, где надо повернуть маховик клапана подающего воду. Цистерна правда оказалась не полностью нагруженной. Но вода из гусака все же пошла. Правда тоненькой, тонюсенькой струйкой.

Этой воды оказалось достаточно, чтобы вымыть руки. Поэтому я гордый и повеселевший поднялся в скворечник и упал на свое место. При этом командир отсека и мичман не обратили на меня никакого внимания. Жизнь определенно стала мне удаваться!

Тем временем наша лодка выполняла какие-то эволюции под водой. По корабельной системе связи «Каштан» то и дело звучали отрывистые команды. На них отвечали подводники из отсеков.

Я снова начал проваливаться в сон. Сквозь пелену сна до меня периодически, раза два за минуту, в районе бортов доносились какие-то непонятные скрипы. Словно тупым гвоздем по металлу.

- Что это за звуки, - спросил настороженно я, у вахтенного матроса?

- Не обращай внимания. Это приводы носовых горизонтальных рулей так скрипят. Лодка глубину, как рыба плавниками, удерживает.

И я опять заснул. Мне снилась мама в строгой одежде учительницы, которая привстала на стул, чтобы закрыть дымоход в печке. Я попросил её не закрывать заслонку, - мама, я проснусь и проверю, прогорел ли торф.

- Ладно Сережа, делай как знаешь, а я побежала в школу, - и растаяла в сумраке отсека. Дышать становилось все труднее. Я уже находился между сном и бодрствованием. На грани иллюзии и реальности. Во мне все чувства смешались в единое целое, которое рваными краями захлестывало моё сознание.
 
Вдруг что-то в лодке, как живом организме, зашипело, заревело и забилось как в судорогах. На какое-то время мои ноги в «Скворечнике» даже поднялись чуть выше головы.

Я это точно почувствовал по биению крови в висках. Лодка шумно выдохнула и наконец закачалась на волнах. Всплыла значит.
 
Дышать стало значительно легче. Я прямо нутром почувствовал, как лодку заполняет свежий воздух.

Еще примерно через полчаса, прозвучала команда: «Готовность два надводная! Первой смене заступить»!

Когда несколько ног, гремя сапогами, прошли по средней палубе, я убедился, что переборочную дверь в третий отсек, теперь можно открыть. Больше ждать у моря погоды было бессмысленно.

Я пристроился за матросами несущими в пластиковых мешках как оказалось мусор, проник под резиновый тубус и поднялся вслед за ними по вертикальному трапу в ограждение рубки.

Какой-то подводник сосчитал меня, как бычка из мультфильма, и я тут же вымок. Потому что сразу обеими ногами оказался по щиколотку в набежавшей и раскатившейся по деревянным рыбинам, волне!

Волна при очередном крене лодки схлынула, но через несколько секунд подошла другая волна. На этот раз она окатила мои ноги по голень.

 - Чего стоишь моряк, - крикнул мне один из подводников? - Промокнешь ведь! Цепляйся за протектор и залезай повыше. А то простудишься. Хочешь сигарету?

- У меня свои, - произнес я с достоинством, - держась одной рукой за соседний протектор, какое чудное слово, однако, - и встав ногами на ребро ограждения, - только прикурить дай!

- На, - протянул мне свой окурок заботливый доброжелатель.

Я прикурил от его бычка и пытался что-то рассмотреть, через щели. Напрасно. Кругом чернота. Меня окружал мокрый холодный металл. Казалось, что этой холодной сырости нет предела.

В ночи слышались периодические удары волн о корпус лодки. А затем их шуршание, хлюпанье и прокатывание, уже в ослабевшем виде, по рыбинам ограждения рубки. Слава богу теперь до моих ног волны не доставали.

Количество огоньков от папирос и сигарет всё возрастало. В ограждении стало тесно. Люди были прижаты друг к другу, как кильки в банке. Все хотели накуриться. Слабо угадываемые в темноте фигуры, о чем-то переговаривались. До меня доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз.

С лева от меня один подводник делился с товарищем воспоминаниями о службе на другой лодке. Где как известно, ему было намного лучше.  -и старпом наш, не такой зверь, как у Вас….

С другой стороны, какой-то моряк доказывал, что команда на изменение плана должна прийти из штаба флота не в основной, а в промежуточный сеанс связи. – А как же иначе, - повторял он, - скажи Леша… Вот тогда и доложим….

- Что-то у них с потенцией не лады, - почему-то подумалось мне, - как говорят гусары, - жомини да жомини, а о «бабах» ни пол слова.

Мне казалось, что моряки-подводники должны были быть необыкновенно сексуально озабоченными. Ан нет! Все разговоры только о службе, о технике и о погоде. Может это только моё первое, а потому незрелое, впечатление о подводниках?

- Эй мусорщики! Давайте в низ, - зычным голосом объявил нам крепкий подводник средних лет с усами и в куртке-альпаке, - через десять минут подъем третьей смены. И далее по утверждённому плану, -  короче, - Все в низ!

Мы друг за другом попрыгали в люк и рассосались по отсекам.

                *****

Через час после отбоя тревоги я прошел в первый отсек и постучался в рубку гидроакустиков. Мне открыл дверь старшина команды.

- Кто ты и что тебе нужно, - спросил он слегка сдвинув наушник.
 
- Я курсант. Гидроакустик. Приписан к Вам.

- А ты часом не ракетчик, из учебного отряда? - Недоверчиво покосился на меня мичман.

- Нет. Говорю же. Я гидроакустик. Из ВВМУРЭ Попова. Четвертый курс.

- А-а. Тогда понял. «Группман» Шестаков вчера кажись про вас курсантов что-то говорил, - оживился мичман, - только вас по идее должно было быть целых три человека.

- Разве еще, те двое сюда не приходили, – удивился я?

- В мою смену нет. Может до тревоги, например, в третью смену они и были. Но я их не видел, - отозвался мичман и попросил меня.

- Послушай, как тебя?

- Волошин. Курсант, вернее старшина 1 статьи, Волошин Сергей, - подсказал я

- Не надо так официально. Я Федор Иванович. У нас всё просто, - махнул мне рукой и улыбнулся мичман, - найди пожалуйста и приведи в рубку всех курсантов. А я вызову «Групмана». Он то Вас и распишет по боевым сменам. Лады?

 - Хорошо Федор Иванович, - сказал я, - и направился обходить носовые отсеки лодки в поиске курсантов.

На средней палубе, когда я проходил мимо поста предстартовой подготовки ракет, один из матросов БЧ-2 (на лодке они зовутся «китайцами») как-то странно на меня посмотрел.

Но увлеченный розысками друзей я не заметил явного интереса к моей персоне.

Мои друзья нашлись в той же кают-компании, где накануне ужинал я. Куда ж они денутся с подводной лодки? Курсанты вполне освоились на ней. В ожидании завтрака Вадим с Васей играли в кошу.

- Пацаны. Где Вы были? Пошли в рубку акустиков! «Группман» зовет.

- Где, где? В шхерах! Между какими-то ящиками, или приборами. Потому что в рубку гидроакустики по тревоге мы так и не добежали. Не в ту сторону понеслись, - засмеялся Вадим, - вот в центральный пост и попали.
 
- Так штурман нас выгнал, а радисты и вовсе не пустили. Так, что теперь мы вблизи камбуза обретаемся. Садись Сергей. Позавтракаем. А потом уж пойдем, - добавил Вася.

- Что ж, и правда, давайте позавтракаем, а то уже пол двенадцатого на тикало, - сказал я и в подтверждение твердости намерений произнес любимую поговорку моей матери,учительницы белорусского языка, - ну небажаты, будзем снедаць, у людзей садзяцца ужо абедаць!

Когда мы вернулись в рубку гидроакустики, вахту за комплексом нес тот же Федор Иванович. Один из матросов возился с блоком вынутым из недр «Керчи». Сильно пахло канифолью. Командир группы так и не появился.

- Вот товарищ мичман. Привел всех! Когда Вы будете нас по боевым сменам расписывать?

- Я же сказал, что командир группы распишет.

- Так нет его.

- Будет. Ты лучше скажи. Третий тракт «Керчи» хорошо знаешь?
 
- Я что ли? Экзамен по ней мы вроде сдавали, - вмешался Вася.

- Вот ты курсант и помоги нашему морячку с блоком разобраться. А то мучает его вторую неделю. А толку всё нету, - улыбнулся Федор Иванович и посоветовал им обоим.

- Когда будете разъем повторно перепаивать, ставьте блок на попа. Так сподручнее.
Вася с умным видом начал помогать матросу спрашивая у его. – Перепаять то разъем, не проблема. А что это за блок?

- Да блок низкочастотных усилителей, - охотно отвечал ему матрос, - БУС -321 называется. Фонит зараза.

- Нет. Не знаю в ГАК «Керчь» такого блока. На экзамене мне он не попадался. Может быть Волошин знает, - выразительно посмотрел на меня Вася, желая перевалить на меня всю возню с железом.

- Да, да. Товарищ мичман. Наш Сергей даже блок ПМ-151 знает. А уж ваш то блок, он запросто исправит, - ехидно ухмыльнулся Вадим!

- Разговорчики! – шикнул на Вадика мичман, не вникая в суть наших отношений, - я же сказал один курсант на ремонтные работы? Значит он один и выделен! Ну и ты разумеется матрос Большаков. Куда же без тебя? Горе ты мое. Вторую неделю блок отремонтировать не можешь!

- Сделаем товарищ мичман! Блок будет как новый! – пообещал матрос, в основном себе самому, ободренный неожиданным привлечением дармовой интеллектуальной рабсилы.

- Не сомневаюсь. Забивайтесь ребята в угол рубки. Вон туда, где столик под лампой. Места много не занимайте. И шнур от паяльника из-под ног уберите.

Тут в рубку протиснулось ещё одно, теперь значительно большее, двухметровое тело. В рубке сразу стало очень тесно. Не повернуться. От упитанного командира группы несло уверенностью. Его тело пахло табаком и потом.

- Товарищ старший лейтенант, - чуть привстал мичман, - на вахте первая боевая смена. Обстановка. Цель номер один по пеленгу – 156 градусов. Цель номер два по пеленгу – 173 градуса. Классифицированы как СРТ. Движутся в право. Дистанция по данным БИП, примерно 60 кабельтовых. В остальном горизонт чист!

- Есть акустик! – принял доклад Шестаков и затем уже менее официально и почему-то примирительным тоном произнес, - ну что Иваныч? Вникают ли курсанты в обстановку? Ну то есть во флотскую, я хотел сказать, в нашу подводницкую, жизнь?

- Так точно. Вникают, - нарочито сухим тоном почти официально доложил мичман «Группману», - Сергей Леонидович, просьба расписать курсантов по боевым сменам. Вы же предупреждали, что лично всех распишете.

- Ах да. Действительно. Предупреждал. Вот Вы товарищ старшина 1 статьи, - указал на меня пальцем Шестаков?

– Волошин Сергей,- представился я.

- Будете нести вахту в первую смену.

- Есть!

Палец Шестакова переместился на Вадика Бурова, - а Вы товарищ старшина 2 статьи, будете работать с мичманом Кругловым, то есть во вторую смену.

Вадик тоже ответил, - есть во вторую смену, - и улыбнулся, а я подумал.

-"Группман" наверняка бывший ученик препода Данилова, уж больно повадки похожи!

А Вы товарищ курсант, который в углу с блоком и с Большаковым возится?

- Курсант Мазов! – отозвался Вася, - и покорно упредил «Группмана», - я буду в третью, с матросом Большаковым, - и тут же задал Шестакову встречный вопрос.

- Товарищ старший лейтенант! Извините конечно. Но почему третий тракт работает без блока усилителей первого диапазона. Я же сам только что видел выбросы на индикаторе третьего тракта!

- Подойдите ко мне курсант. Я объясню, - и наклонившись, что-то прошептал Мазову на ухо. При этом Вася понятливо закивал головой.
 
Когда за могучим Шестаковым закрылась дверь в гидроакустическую рубку, мы с Вадимом несколько раз интересовались у Васи Мазова, что ему конкретно сказал Шестаков.

Вася отшучивался, что мол Шестакову интересно какие трусики будут в моде у петергофских красавиц в июне следующего гола. А то у него мол в июне отпуск. А такому здоровяку как наш «Группман», дескать надо основательно приготовиться к встрече с ними!

Мы не верили в эту отмазку, пока Вася наконец признался. – Да отстаньте вы. «Группман» просто ответил на мой вопрос. Почему видны шумы на индикаторе тракта обнаружения гидроакустических сигналов именуемого - ОГС.
 
- И почему, - хором переспросили мы.

- Потому что когда я с матросом Большаковым чиню сгоревший блок усиления, настоящий блок стоит, там, где ему и положено. То есть в рабочей стойке.

- Наверное Шестаков готовит матроса в сверхсрочники. Старшине команды в помощь, - предположил Вадим, - вот иногда и проверяет матроса на вшивость по ремонтной подготовке.

- Похоже так, - согласился Василий.

Распределение курсантов по боевым сменам не возымело своего действия. Всё равно мы большую часть рабочего времени толклись в рубке или отсыпались в «скворечнике». Только в кают-компанию, где питались, мы ходили по расписанию.

Технически каждый из нас был более-менее подготовлен. Об гидроакустическом комплексе, то есть ГАК «Керчь», мы имели какое-то общее представление. Но об организации боевого применения комплекса, во взаимодействии с другими системами непосредственно на лодке мы имели смутное представление. Ведь курс боевого использования радиоэлектронных средств в училище был у нас еще впереди.

Помню, как Вася Мазов, когда его поставили держать связь с центральным постом, растерялся. Через коричневый банан микрофона, вспотев от возложенной на него ответственности, он пеленг считываемый оператором-гидроакустиком всякий раз называл курсом, забывал произносить текущую минуту пеленгования и путался в номерах целей.

Дело закончилось тем, что  из центрального поста в рубку ворвался «Группман» и заорал что есть мочи.

- Бля….ь! Большаков! Какой на…уй курс, если вы цели пеленгуете?! Почему номера замеров не называете!? Но увидев совершенно ошалевшего от напора и оскорблённого до глубины чувств, Васю, беспомощно вращающего в руках микрофон, Шестаков всё понял и смягчился.

- Смотрите оба, напоминаю Вам, - ткнул пальцем в экран «Группман», - вот выброс – это цель. Подводишь визир к середине отметки цели и на слух снимаешь отсчёт с круговой белой шкалы – это пеленг. Смотришь на красно-зеленую шкалу, ну блин, это куда лодка двигается, и куда указывает метка «0» - а на той же шкале пеленгов видишь курс. Чего Вам не понятно?

- Да понятно мне все, - отвечает Большаков, - что, я цели пеленговать не умею? Просто я говорю Васе «пеленг 314 градусов», а он почему-то в центральный для Вас и командира поизносит «курс 314 градусов». Только и всего!

- Только и всего? – Опять чуть не задохнулся от гнева «Группман», - да меня в центральном старпом поимел! И между прочим без вазелина! Ничего Вам поручить нельзя! Будьте внимательны. Думайте, что докладываете!

Да и сам я часто нес такую же несуразицу, вызванную моим непониманием ситуации. Например, когда нам надо было по звукоподводной связи передать на обеспечивающий корабль сигнал о готовности к всплытию, я приготовил четвертый тракт к работе в режиме кодовой связи.

- Зачем ты Сережа включил на прогрев мощный генератор? - спросил у меня Фёдор Иванович.

- Так я думал, что этот корабль далеко. Кодовая связь в режиме «мелодия» как раз к месту. На дальние расстояния рассчитана.

- Это в теории так, - объяснил мне мичман, - а на самом деле корабль то рядом. У нас под носом. На нем обыкновенная связная гидроакустическая станция МГ-26. Поэтому кроме высокочастотной телефонии для звукоподводной связи с этим кораблем не надо ничего другого использовать.

Потом начались вызовы абонента на связь.

- П-е-р-в-ы-й,     П-е-р-в-ы-й!     Я     В-т-о-р-о-й!     Н-а     с-в-я-з-ь.     Н-а     с-в-я-з-ь.     П-р-и-е-м! - на распев произносил мичман, напрягая все жилы и связки, что бы его услышали. А главное образом, что бы разобрали его речь, искаженную пятидесятиметровым слоем воды и отражениями от дна и поверхности.

Из динамика и в наушников доносилась сложная гамма звуков из глубин моря, потревоженных нашими звуковыми волнами. Ответа же от надводного корабля не было.

- Сережа, Нажимай на тангенту микрофона продолжай вызывать акустиков корабля. А отпускаешь, - слушай, не отвечают ли они тебе. Говори медленно, четко, на распев, как я, - поучал меня мичман.

Я внимательно следовал советам Федора Ивановича, который в процессе установления связи несколько раз менял секторы излучения и приема, переходил, то на большую, то на малую мощность. В общем подбирал оптимальный режим работы.

Через десять минут безуспешных попыток я уже устал и доложил старшине команды, - связи по каналу ЗПС нет!

- Продолжай вызывать корабль на малой мощности в ВЧ-режиме.

Прошло ещё минут пять, когда наконец из глубин океана сквозь шумы и глухое рокотание низкочастотных помех, как из загробного мира, донеслось.

- В-т-о-р-о-й,     В-т-о-р-о-й     Я     П-е-р-в-ы-й!    Н-а   с-в-я-з-и.    С-л-ы-ш-у      В-а-с     т-р-и      б-а-л-л-а.     П-р-и-е-м!

- Ответили, Фёдор Иванович, ответили, - прокричал я от радости! - Вы слышали?

- Да слышал я. Не суетись! И не кричи так громко. А теперь передай на корабль следующее.

- «Имею твердый знак - 150, твердо – 6. Через десять маленьких исполняю «Волну» в назначенной точке!

Я еще минуты две передавал этот немудреный текст, пока не получил с надводного корабля квитанцию о том, что он понял нас правильно.

В это время в рубку втиснулся «Группман» и начал командовать всеми нами и гидроакустическим комплексом тоже.

После объявления «Боевой тревоги» в гидроакустическую рубку набилось человек шесть. Команда работала слаженно. Все гидроакустики знали и понимали и его указания и свои действия.

Наша лодка тем временем куда-то поворачивала, и мы то осматривали какие-то сектора, то включали тракты измерения дистанции, то пользовались миноисканием. А потом мы долбили звуковыми посылками носовой сектор лодки.
 
Наконец Федор Иванович с места оператора тракта шумопеленгования выкрикнул, - «Слышу выпуск сигнальных патронов»!

Тут же с обеспечивающего корабля мне пришло сообщение: - «Лег в дрейф. Наблюдаю КСП зеленого цвета»! О чем я громко и четко доложил.

- Есть, принято! - ответил мне Федор Иванович. А «Группман» бросил мне вскользь.

- Курсант! Почему не записываете режимы ЗПС и сообщения обмена с абонентами в вахтенный журнал?!

Я смутился и подумал, - вот опять всё не слава богу, - но сидевший рядом со мной матрос, присутствия которого я ранее не замечал, ответил Шестакову за меня.

- Товарищ старший лейтенант! Я веду журнал уже полчаса. Так что за это время все пеленга в том числе и режимы связи и сообщения зафиксированы. Шестаков хотел, что-то сказать, но не успел.

Потому что опять зарычала и громко продулась средняя цистерна главного балласта. И лодка, как в прошлый раз, закачалась на волне. Но совсем по-другому.

Я был горд своим участием в работе гидроакустической группы на всплытии, но не понимал, какие претензии ко мне имеет собственно «Группман»?


                *****

Жизнь в прочном корпусе подводной лодки настолько перевернула моё представление мире, что мне казалось будто другой жизни и не существует. Не знаю, как мои товарищи, а я уже и не мыслил, что внешняя среда у меня будет другой.

Я не находил ничего противоестественного в том, что стал, вернее пытался стать, винтиком этой совершенной боевой машины. Но самое главное с момента первого попадания на боевую лодку прошло всего ничего. Каких-то три дня! А я уже привык.

- А как по другому, - думал я, - в очередной раз проваливаясь в сон?

- У них, у американцев и авианосцы – плавучие аэродромы, и боевые корабли и обеспечивающие транспорты. На всех океанах. Сколько на них таких же винтиков, как я, только говорящих на английском?! Тысяч десять!

- На нашей же лодке с крылатыми ракетами, таких винтиков гораздо меньше! Человек сто. Но какова ценность каждого из нас! Да в сотни раз больше, чем у амеров!

- К тому же, каждый из нас выкован из стали. Мы конечно же победим американцев. Что ещё сможет противопоставить враг, нашему рою ракет, внезапно появившемуся из пучин, например, Средиземного моря? На дистанции пистолетного выстрела?

- Да ничего!!! Остаётся морячкам дяди Сэма лишь отправиться на дно! Туда им и дорога! А то заполнили, блин, всю Италию, и все танцплощадки американскими ковбоями в своих дурацких белых шапочках!

Тут, для уверенности и патриотического настроения, мне почудилась знакомая мелодия и слова какой-то модной в то время песни, - «Американцы!!! Ла-ла, ла-ла! Пришли на танцы. Ла-ла ла-ла!.....»….

- Хрен Вам ковбои! Все итальянские девушки скоро будут нашими!

Меня как говорят, в тайных мыслях, понесло. Однако пора было останавливаться. Так как итальянские мужчины любят этих девушек. И лично мне, ничего плохого они не сделали.

- Да и с ихними Джинами Лолобриджидами не всё так просто, - подумал я улыбаясь, и продолжил мысль, - ну завоюем мы этих девиц, как скажем римляне «сабинянок» из Летнего сада. И что? Согласится ли Лоллобриджида иметь дело именно со мной?

- Да кто её спрашивать будет. Главное мне она подходит! У неё вон рост кажется маленький. А у меня целых 170 сантиметров! Зато у неё третий или четвертый размер груди, а у меня? Какой у меня кстати размер? Наверное 17, а может даже и 15 см.

- Надо измерить его при случае. Да блин. Несоответствие, однако…. Но поиметь их всех всё равно стоит. Во всяком случае к этому надо стремиться….

Короткие и частые звонки «аварийной тревоги» пробудили меня, и привели моё состояние от мечтаний к реальности. Этот сигнал я запомнил на всю жизнь!

Я окончательно проснулся в закутке рубки гидроакустики, куда накануне забился, ленясь перейти для сна в «скворечник. Ведь на прошлой вахте я решил подключится к ремонтным работам, которые проводил Большаков с Васей Мазовым.

Мичман Круглов который нес вахту в паре с Вадиком Буровым напрягся, лицо у него прямо на глазах обострилось. Он мгновенно стал серьезным и потянул воздух носом.

- Ребята, что-то гарью несет! Посмотрите, что там на палубе первого делается!

Мы с Вадимом выскочили в отсек. Откуда то снизу, из-под палубы слегка поднимался сизый дым. Чуть не сбив нас, из переборочной двери второго отсека, пронеслось одутловатое тело «Группмана». Дверь в гидроакустическую рубку открылась и с лязгом снова закрылась.

На рычаге переборочная двери во второй отсек повис матрос в ИД-ашке. Он приступил к герметизации межотсечной переборки. Двое других подводников, тоже облаченных в изолирующие аппараты – ИДА, раскатывали катушку ВПЛ. Но раскатывать её не закончили. Потому, что прозвучала команда третьего подводника, по-видимому командира отсека.

– Отставить пену! Тушить огнетушителями! – по этой команде они бросили разматывать шланг, и сорвав с мест огнетушители, вихрем пронеслись, мимо нас, к лестнице, ведущую на нижнюю палубу. Что-то там горело, по-видимому, в низу.

Я беспомощно оглянулся. Аппаратов рядом со мной, т.е. под рукой, не было. Пока я шарил глазами по отсеку, стоящий слева от меня Вадик уже включился в аппарат.
 
Откуда он его взял? Я и не заметил.

 - Где же эти гребаные аппараты, - лихорадочно соображал я, испуганно озираясь и стараясь не дышать поднимающейся гарью.
 
И тут Вадим протянул мне какую-то маску, похожую на противогаз. Я лихорадочно надел её. А Вадик другой рукой протянул мне ещё и сумку от этого противогаза.

Как только я с трудом задышал в маске, стекла сразу запотели. Сквозь них ничего не было видно. Я только заметил, что какой-то подводник, судя по голосу, без маски, уловив мои судорожные движения, ударил по чему-то в моей сумке.

И сразу же мне в лицо, по шлангу, начал поступать горячий воздух. Я задышал полной грудью. Потом начал осматриваться и приходить в себя после стресса.

Я обратил внимание, что подводник подключивший мою маску к регенеративному патрону сам был по-прежнему без маски. У него, слегка слезились глаза. Но общее состояние было уверенное.

- Значит пожар не значительный, - подумал я и немного успокоился.
 
Когда по «Каштану» прозвучала команда, - вывести лишний личный состав из первого, во второй отсек, - мы все трое, я, Вадим и тот самый подводник без маски, сгрудились у кормовой переборочной двери.

Командир отсека и еще один матрос упершись руками и ногами, отдраили и удержали переборочную дверь, через которую мы и перешли во второй отсек. А переборку снова за герметизировали.

Во втором отсеке большинство подводников были в ИДА. Когда кто-то из угла второго отсека доложил, что содержание газового состава в норме мы друг за другом выключились из аппаратов.

Командир второго отсека взял у меня маску с сумкой. Пощупал регенеративный патрон и сказал с сожалением.

- Пожарчик то в первом, на самом деле был плёвый. Жалко только лишь ИП-46. Он один был на весь отсек. А вы его потратили. Ну да ладно. Спишем, - а потом неожиданно спросил у меня.

- Товарищ капитан-лейтенант. Скажите пожалуйста. Почему вы и флагманский ракетчик оба на нашем борту. Что? Ракетная стрельба снова ожидается?

Тут то я и сообразил, что все дело в той надписи на моей куртке, которую я надел в казарме экипажа. Некоторые матросы и даже офицеры, принимали меня за другого человека!

Я ничего не ответил командиру второго и устало проследовал в свой «скворечник». Уже там, на месте, я снял куртку рассмотрел её. Действительно, на кармашке куртки заметил полу истёртую надпись белой краской – ПОМ. ФЛАГ. БЧ-2.

- Ба! Да это куртка офицера штаба дивизии! Неужели и я такой старый, - подумалось мне, и немного взгрустнулось. В кают-компании я  всё же украдкой посмотрел на себя в зеркало. На меня смотрел уже не юноша, а повзрослевший, и кое-что испытавший молодой человек.

Уже на следующий день никто на лодке не говорил об аварийной ситуации в первом отсеке. Ни в кают-компании, ни на мостике. «Группман» Шестаков предупредил своих курсантов, что бы не болтали лишнего. Дескать рядовой случай не стоящий внимания.

А еще через двенадцать часов, мы втянулись в Мотовской залив и к утру ошвартовались на то же место где стояли ранее.

Когда затихла швартовая суета мы со своими пожитками начали было выбираться на пирс. В это время по кораблю была отдана команда.

- Курсантам ходившим в море на лодке, построится на торце пирса!

Буров нервно хохотнул, - что, нас ещё и расстреливать будут?

Мы поднялись через верхний рубочный люк и сошли по трапу на пирс, отдав честь флагу. Погода была просто замечательная. Оттепель. Встало низкое солнце, осветив заснеженные дали.

Оказывается, кроме нас, на боту лодки было еще пять курсантов. Преимущественно курсантов-механиков из кормовых отсеков.

Когда мы наконец выстроились в шеренгу, к нам подошел подтянутый капитан первого ранга в стильной флотской шинели.

Мелкие детали, определяющие образ человека, казалось бы в строго-уставных, но носимых с шиком вещах, я замечаю всегда.

- Это сам Зам. комдива капитан первого ранга Белобородов. Он был у нас на пульте ГЭУ. Мировой мужик. Сын генерала защитившего в 41-ом Москву, - зашептал мне на ухо один из курсантов-механиков.

Действительно, Белобородов доверительно, просто, по отечески, без всяких там строевых команд и прибамбасов, поздоровался и жестом попросил нас подойти по ближе.

Когда мы поняли, что нас не будут ругать, мы сгрудились, окружив статного подтянутого, по-своему красивого офицера. Я позавидовал его безукоризненной выправке и какому-то внутреннему благородству.

- Неужели я когда-то стану, таким как он? – нечаянно подумалось мне!
 
Я гнал от себя такие мысли, - мой потолок, кап три, не больше, думалось мне тогда.
 
Зам. комдива, как заправский политработник, толкнул нам краткую речь о прекрасных судьбах моряков-подводников, о долге, чести и взаимовыручке. О чайках и любви к морю, а потом, неожиданно, поинтересовался.

- Ребята. Каждый из Вас выберет свою судьбу на флоте. Флот по стечению обстоятельств, тоже выберет Вас. Но меня, как командира, интересует прежде всего Ваше непредвзятое и незамутненное службой мнение.

Что Вам понравилось на нашей лодке? А против чего Вы против, или с чем Вы не согласны? Что претит Вашим ощущениям?

Надо же! Оказывается, Флот в лице этого передового красавца командира, не только управляет каждым из нас, но и уважительно спрашивает наше, пока еще непросвещенное мнение!

Ни на каком тральщике, эсминце или крейсере и вообще на всем надводном флоте, от шлюпки до авианосца, никто и никогда не интересовался подобными вещами.

Наконец, впервые, за четыре года учёбы в училище, которое порывался было бросить раза два, из-за процветавшей в нем солдатчины, я ощутил себя нужным человеком, на нужном месте!

Я еще не вполне осознал, так сказать не сразу уловил эту мысль. Когда мы уезжали из Западной Лицы и я сидел с другими курсантами в салоне «Икаруса», то даже и не думал подводной службе. Решение стать подводником, пришло ко мне не сразу. А подспудно.
 
Еще раз в неявном виде эта мысль проскользнула в моём мозгу, когда пронизывающая струя воздуха из щелки в стекле автобуса направляющегося в Мурманск, наморозила на плече моей шинели серебряную наледь в виде ордена. Это был знак. Но я его не заметил.

Много позже лишь иногда я вспоминал тот особый тип отношений между людьми в замкнутом пространстве прочного корпуса лодки, который порождает чувство взаимозависимости, общей судьбы и единой цели.

Поэтому желание связать судьбу с подводным флотом начало созревать во мне всё явственней и отчетливей. Оно крепло с каждым днем.

Крепло тогда, когда я пятикурсником подвергался унижениям на гауптвахте Кронштадта. Крепло когда мне, отличнику учебы, тем не менее, отменили стажировку в заповедном месте - Западной лице.

Крепло, даже когда без объяснений причины меня хотели направить на очередную практику на Север в п. Видяево, где базировались дизельные подводные лодки. Видяево считалось отстойным местом для амбициозных выпускников. В их кругу тогда ходила поговорка, – «Жопа в масле, грудь в тавоте, но зато в подводном флоте»!

А когда еще через два дня, оказалось, что я еду стажироваться уже не в северное Видяево, а в Приморье, конкретно в п. Тихоокеанский на атомные лодки первого поколения, я почти смирился со своей судьбой и с назначением начальства.

И наконец это желание окончательно созрело в моём сознании, уже на стажировке, когда стоя на мостике атомной субмарины вахтенным офицером, я увидел ослепительный диск восходящего солнца.

Лучи от него, как оказалось, навсегда осветили мой путь. И тогда я, опьянённый этой красотой и романтикой впервые в своей жизни, самостоятельно скомандовал в «Каштан», - «Право на борт!». После чего, послушный моей воле, могучий атомоход начал описывать огромную дугу по волнам моей счастливой судьбы.

Мои сокурсники по практике на подводных лодках, не стали подводниками. Но оказались настоящими морскими офицерами и достойными людьми.

Калашников отправился служить на береговой узел связи в Североморск. Буров исчез в дебрях отцовского НИИ кораблестроения, того что на Петроградской стороне. Мазов всю жизнь прослужил на дедушкиной кафедре в ЛЭТИ, расположенной на той же стороне. А Михеева я встретил, когда поступил в Военно-Морскую академию. Он тогда был адъюнктом на кафедре гидроакустики.

Таким образом мои товарищи по первой подводной практике, все вместе, и каждый в отдельности, сыграли заметную роль в моём выборе. Спасибо Вам мои бесценные приятели, а на самом деле, дорогие друзья, по нашей курсантской юности!

Особую благодарность приношу экипажу АПЛ К-452 Северного флота, и лично капитану первого ранга Белобородову! Мне до сих пор хочется быть похожим на него.
               
               
                Санкт-Петербург, Март 2022г



               
                Военно-морские сокращения, курсантский и матросский сленг

Альпак - Кожаная альпийская куртка, отделанная внутри овчиной – носили вахтенные офицеры и командиры.

Аккорд, Мелодия -Виды частотной модуляции сигналов

АПЛ - Атомная подводная лодка

Акустик (сокращ) - Гидроакустик, специалист прослушивающий водное пространство вокруг пл

«Бородино» «Гангут» - Учебные суда на которых курсанты проходили штурманскую практику

БУС-321 - Блок усиления сигналов третьего тракта, второго диапазона частот

БЧ-2 - Ракетно-артиллерийская боевая часть на пл и кораблях ВМФ

ВЧ-режим - Режим высокой частоты

ВВМУРЭ им. А.С. Попова - Высшее военно-морское училище радиоэлектроники им А.С.Попова

ВПЛ - воздушно-пенная система лодочная - предназначена для тушения небольших местных возгораний в отсеках подводной лодки

Выгородка - Не герметичное помещение на пл для размещения генераторов, преобразователей и другого оборудования

ГАГ - Гидроакустическая группа, подразделение на пл, входит в состав РТС

ГАК - Гидроакустический комплекс

Гальюн - Отхожее место на лодке, подводный туалет

Группман - командир группы, в данном случае - гидроакустической

Гиропост - Помещение для установки электронавигационной аппаратуры на пл

ГЭУ - Главная энергетическая установка

Голландия Дзержинка- Военно-морские инженерные училища в Севастополе (на Северной стороне) и в Ленинграде (под шпилем Адмиралтейства)

Дистанция - Расстояние от пл до объекта, измеряется в кабельтовых (десятых долях морской мили)

ДМБ-1972 - Год демобилизации матроса. Наносился матросами на всех объектах, от скал до алюминиевых ложек

Забакланить птюху - Скушать многослойный бутерброд такой толщины, которая может влезть в рот.

ЗПС - Звуковая подводная связь

ИД - Измерение дистанции, режим работы ГАК

ИДА - Индивидуальный дыхательный аппарат ИДА-59

ИП-46 - Изолирующий противогаз

Исполнить «Волну» - Всплыть в надводное положение

Кабельтов - Одна десятая часть мили – 185 метров

Каштан - Система и динамики громкоговорящей связи между отсеками, мостиком и другими постами пл

КДП - Контрольный дозиметрический пост, с радиационным оборудованием 

Краб - Кокарда на головном уборе морского офицера

Конолевые - Абсолютно новые

КСП - Контрольный световой прибор

Ла-Валетта - Столица и порт на острове Мальта

ЛЭТИ - Ленинградский электротехнический институт

МГ-26 - Станция звукоподводной связи надводных кораблей (второго поколения)

МПСС-72 - Международные правила предупреждения столкновений судов в море

Мурмаши - Аэропорт Мурманска

НИИ - Научно-исследовательский институт кораблестроения

ОГС - Тракт (режим) обнаружения гидроакустических сигналов

Пайолы - Плиты металлического настила в торпедном и машинном отделениях

Пом. Флаг. - помощник флагманского специалиста по ракетной боевой части

Переборочные двери - Круглая дверь между водонепроницаемыми отсеками содержащая комингс, крышку и кремальерный затвор с двухсторонним приводом открывания и закрывания

Пеленг - Направление, азимут на объект, измеряется в градусах

Протектор - Кирпичики прикрепленные к корпусу из железа, цинка, магния и алюминия, представляющие собой систему электрохимической защиты корпуса лодки от коррозии

ПКЗ - Плавучая казарма, финское судно якобы для лесорубов

ПМ-151 - Плавучая мастерская, блок ГАК – шутка.

РТС - Радиотехническая служба подводной лодки

Решебник - Пособие по решению задач

Рубка гидроакустика - Помещение на лодке где размещается вахтенные гидроакустики и пульт управления ГАК

Синхронные пары - Пары сельсинов и вращающихся трансформаторов, служащий для передачи угловых величин от электронавигационной аппаратуры в различные приборы ПЛ

СРТ - Средний рыболовный траулер

Скворечник - Место во втором отсеке используемое для отдыха матросов

СКР - Сторожевой корабль

Сопля на погоне - Лычка на погоне, соответствует воинскому званию старший матрос

Сопливчик - Черный суконный галстук, закрывающий шею от ветра. Носится под бушлатом или матросской шинелью 

Твердый знак - Курс (град), обозначение принятые у радистов

Твердо - Скорость (узл), обозначение принятые у радистов

Трюм - Пространство между днищем и нижней палубой корабля (подводной лодки)

Тихоокеанский - Старое наименование города Фокино Приморского края.

Удав «Ка-а-а» - Удав из советского мультфильма «Маугли», поставленный по книге Киплинга

ЦП (сокращ) - Центральный пост, главный командный пункт подводной лодки