Ни за какие коврижки я не впустил бы в свой дом такое кошкообразное страшилище. Но приятель уезжал в загранкомандировку и слезно умолял меня приютить своего кота Бориса, всего-то на два-три месяца. Ну я и поддался на уговоры приятеля. О чем потом очень пожалел.
А внешность кота Бориса и действительно была до того уродлива, что можно было ее признать неповторимой. Огромная голова с грустными глазами, один глаз косит и смотрит куда-то в сторону, длинная шерсть какого-то грязно-коричневого цвета, отвисший, как-бы надутый живот, и неправдоподобные ножки, на которых кот смешно передвигался, переваливаясь то в одну, то в другую сторону.
И характер у кота Бориса оказался далеко не сахар. Такого наглеца я в жизни не видал. Злобный, хитрый, злопамятный. Если затаит на кого обиду, опускает голову, поглядывает изподлобья, шерсть на спине дыбом, шипит.
Но бывало, кот прикидывался несчастным, жалобно мяукал, изображая на своей, обычно нахальной, морде страдание, и при этом отворачивался, чтобы скрыть ухмылку.
И была у кота Бориса любимая забава, вбегать утром в нашу спальню, и прямиком к нам в постель. Кот не церемонился с нами, он нагло устраивался, где ему удобно, и не просто было согнать его. Кот ощетинивался, шипел, готов был вцепиться в руку. И измученная жена не успевала убирать после него клочки шерсти, перестирывать, пропахшие кошачьим запахом, вещи.
А однажды вышел у нас с котом Борисом презабавный случай. Спали мы с женой в нашей постели и всю ночь ворочались, как-то зябко нам было. И уже под утро встал я с кровати, зажег свет и не обнаружил одеяла. Удивился, стал искать, и оказалось, кот ночью стянул, свесившееся с кровати одеяло, и уволок его в прихожую. Там я и обнаружил кота Бориса, мирно спавшего на нашем одеяле.
И произошел у меня с котом Борисом случай, уж и вовсе какой-то анекдотичный. Просыпаюсь я утром, и еще глаза не открыв, к жене поворачиваюсь, обнимаю ее, и уж хочу поцеловать, доброго утра пожелать, но чувствую, что в объятьях-то моих вроде бы и не жена моя, а что-то мохнатое и очень вонючее. Открыл я глаза, а передо мной, у самого моего лица, морда кошачья. Я даже вскрикнул от неожиданности, соскочил с кровати, схватил наглеца за загривок и, что есть силы, швырнул по направлению к двери. И, слава богу, жена не проснулась. Видимо, поганец еще с вечера затаился в нашей спальне, и дождавшись, когда мы уснем,забрался к нам в постель.
Но самое неприятное для нас было то, что кот Борис, поселившись в нашем доме, с первого же дня невзлюбил мою жену Катерину, которая, поначалу-то, очень хотела подружиться с котом. И как только ни пыталась Катерина умаслить кота: и лаской, и уговорами, и кусочками сала, кот отвечал ей лишь злобой и презрением.
И такое поведение кота Бориса нам было непонятно. Я даже предположил, что возможно случилось в жизни кота, что-то трагическое, связанное с женским полом, и он возненавидел весь женский род.
И, бывало, кот пугал Катерину, незаметно подкрадывался к ней, хватал за юбку, и Катерина пугалась, от неожиданности вскрикивала, а кот громко мяукая, угрожающе шипел и царапал острыми когтями пол.
А когда Катерина занималась приготовлением обеда, кот терпеливо выжидал, и если она, по какой-либо надобности, выходила из кухни, запрыгивал на стол, проглатывал несколько кусков сала и ускользал через дверь.
И претензий каких-либо к коту Борису невозможно было предъявить. Лежал он на коврике в прихожей, дремал и делал вид, что к исчезновению сала из кухни никакого отношения не имеет.
И если с исчезновением сала с кухонного стола мы как-то и смирились, то когда кот стал воровать по-крупному, сильно обеспокоились.
Катерина заметила пропажу из ее шкатулки броши. Украшение большой ценности не имело, так обычная бижутерия, но дорого было ей, как подарок от любимого мужа. И неудивительно, что Катерина заподозрила в причастности к исчезновению броши кота Бориса.
Но кот не был пойман ни на одной краже. Кусочки сала он проглатывал, как говорится, не отходя от стола. Улик не было, и предъявить коту Борису было нечего.
И вот однажды Катерина, уже отчаявшаяся увидеть свои пропавшие украшения, мыла в прихожей пол и обратила внимание на отошедший от стены плинтус, заглянула за него и обнаружила свою пропавшую брошь.
Мы с Катериной были поражены такой сметливостью и ловкостью кота.
Как-то и я пострадал от кота Бориса.
Кот имел привычку писать где попало. То ли у него с мочевым пузырем были неполадки, то ли ему так было удобнее. А писал он повсюду, но надо отдать ему должное, не обильно.
И вот как-то пописал кот Борис и на мою сорочку, лежавшую на диване, накануне выстиранную и выглаженную. А утром я, собираясь на службу, не заметил подвоха и надел ее. И только в офисе, когда мои коллеги стали как-то подозрительно поглядывать на меня, морщась и демонстративно зажимая носы, я понял, что от меня несет кошачьей мочой.
И как я досидел в офисе до конца рабочего дня, уж и не помню. А когда возвратился домой и увидел нахальную морду кота Бориса, не сдержался, угостил его хорошим пинком.
Время шло, а приятель так и не возвращался из загранкомандировки и на звонки не отвечал. И я даже стал подозревать, не решил ли он избавиться от кота.
А мы с Катериной каждый день ожидали от кота Бориса все новых каверз. И он что-нибудь эдакое и придумывал, чтобы насолить нам.
И вконец измученная Катерина в состоянии отчаяния, со слезами на глазах, как-то сказала, что если я в ближайшие дни не пристрою куда-либо поганца, она задушит его своими собственными руками.
Но как-то все разрешилось одним днем.
Любил кот Борис теплыми солнечными днями сидеть на подоконнике у открытого окна. Смотрел он сверху на дворовых голубей, на воробьев, чирикающих на ветках деревьев, жмурился и, видимо, получал от всего этого огромное удовольствие.
Вот и в этот, знаменательный для нас день, сидел кот Борис на подоконнике. Сидел-то он сидел, но вдруг исчез. Как бы кота на подоконнике-то и вовсе не было.
Катерина уверяла, что вышла из комнаты всего-то на две-три минуты, а когда возвратилась подоконник был уже пуст.
А квартира-то наша на девятом этаже, и я даже подумал, не выпал ли кот ненароком из окна и убился. И как в воду глядел. Звонок в нашу дверь, а там сосед с первого этажа, возбужденный какой-то, не ваш ли спрашивает кот из окна выпал. А я ему вопрос на вопрос, мол, жив ли кот или уже Богу душу отдал. И сосед не стал скрывать, без каких-либо предисловий сообщил: «Одно лишь пятно от вашего кота на асфальте-то и осталось».
Плакать мы с Катериной не плакали, но сокрушались и жалели кота Бориса. Каким бы он прохвостом, нахалом, поганцем не был, но и в нем какая-никакая была душа Божия.
Но, как говорится, пришла беда отворяй ворота. Возвратился приятель из загранкомандировки. Я-то уж надеялся, что никогда его не увижу. А как увидел, то поначалу-то даже и растерялся.
Ну и пришлось рассказать приятелю и о наших непростых отношениях с котом Борисом, и о его загадочной, трагической смерти.
И удивился я тому, что приятель как-то не сильно был огорчен известием о смерти кота Бориса. Но, быть может, мне это и показалось.
Когда приятель ушел, я почувствовал огромное облегчение. А Катерина и вовсе не скрывала своей радости и даже пустилась в пляс.
Но мне было как-то не весело.