Нас осталось трое - сырой холод, глухая тишина и я. Как часто бывает, эти двое сдружились против меня одного. Первый, как недобрая дальняя родственница, щипал меня за посиневшие впалые щеки, и царапал острыми ногтями лысую голову покрытую язвами, издевательски напоминая о навсегда потерянных каштановых кудрях. Вторая надменно и строго возвышалась надо мной, не двигая ни единым мускулом лица, подобно седой чопорной преподавательнице, которая имела привычку хлестать учеников линейкой по рукам за кляксы в тетради.
Заиндивелое одеяло совершенно не грело. Батареи же давно были отключены, как и электричество, поэтому каменные стены некогда живого многоэтажного дома остыли, и температура внутри и снаружи постепенно сравнивалась. Я - последний источник тепла. Раньше побеждать холод и тишину мне помогал кот. Но несколько дней назад он издох, а у меня даже не хватило сил, чтобы встать и убрать его истощенное рыжее тело.
На мгновение я забыл о том, что дышать нужно ртом, и потянул носом сладкий запах разложения. Режущий спазм тотчас же скрутил желудок, но так как внутри было пусто, изо рта вышло лишь несколько капель желчи. Рот наполнился вкусом горечи, противно. Я повернул голову и бездумно вперился взглядом окно.
За мутным стеклом во все края простирались остатки погибшего города. Откровенно говоря, он и раньше был похож на потертый презерватив, который какой-то прыщавый сутулый парнишка носил в кармане годами, но ему так ни разу и не перепало до окончания института, когда курносая староста налакалась водки и навалилась на него в бессознательном приступе нежности. Просто теперь это заметно острее.
Смотреть за окно невыносимо, но иного занятия у меня больше нет. Зашелся закат, и страшный индустриальный пейзаж, графично очерченный на фоне алого неба, начал пожирать глаза. Нескончаемые руины, матерно-ксенофобные, до полного отторжения всего чужого, клаустрофобические. Отвалившиеся фасады, разбитые витрины, лежащие на земле гигантские вывески "Пятерочки" и "Магнита", покрытые слоем пепла колонны, залитые кровью поребрики. Окружающая действительность своим видом совпала с моим внутренним ощущением, слилась в два сообщающихся сосуда с пустыми кишками и отмирающими от лучевой болезни внутренностями. Воспринимая себя не как нечто отдельное, а как часть общего пазла, одиночество переносилось мной в разы легче. "Странное утешение черпаешь в осознании, что вот эти камни не имеют ничего общего с настоящим и еще меньше с будущим - прямо как я." Не вспомню, кто так сказал, но он был чертовски прав.
Порыв ветра снаружи закачал голые деревья. Они закряхтели по-дедовски, закачали руками-ветками, провожая человечество в последний путь. Я закатил глаза и не заметил, как к нашей троице присоединился ещё один гость.
Прохладной ладонью моих иссохших век по-матерински ласково коснулась смерть.