Ивану Петровичу, трехлетнему карапузу, сегодняшним утром, пришлось проснуться от ярких, солнечных лучей, таких ярких, что даже через, крепко зажмуренные веки, в его лысой голове, было светло, как днем. А к солнечным лучам, вдобавок, примешивался, ни с чем, не сравнимый, вкуснейший запах, только что вынутого из русской печи, свежевыпеченного хлеба. Скосив приоткрытым глазом на стол, он увидел свою кружку с молоком, с лежащим на ней, большим ломтем хлеба.
- Уважают, значит – довольно улыбнулся трехлетний Петрович, - а что это за тишина такая в доме, куда все подевались?
Спросил он у себя про тишину просто так, сейчас у него было, чем заняться. Одному завтракать за столом как-то уж совсем не пристало, посему, взяв обеими руками кружку, ломоть пришлось в рот засунуть, чтобы второй раз за ним не возвращаться, прошлёпал на крыльцо.
На верхней ступеньке крыльца, развалился его лохматый друг, по кличке Трезор. Запнувшись о собаку, и выплеснув на нее изрядное количество молока, Иван Петрович примостился рядышком. Чтобы как-то загладить перед Трезором свою вину, пришлось хлебушком поделиться с другом своим. Инцидент улажен, теперь можно и к утренней трапезе приступить.
Откусывая хлеб и запивая его молоком, Иван Петрович внимательно наблюдал еще за одним, хвостатым дружком, котом Васькой. Тот, с утра, возомнив себя охотником, по толстому, наклонному черемуховому суку, медленно подкрадывался, к беззаботно чирикающей, стайке воробьёв. Прыжок! Воробьи упорхнули, а Васька, ни с чем, шмякнулся на землю.
- А ты что это, бесштанная команда, уселся тут. Счас, куры то, быстро твою письку откусят. А ну, марш одеваться! А насвинячил то, что нельзя было за столом поесть? Обязательно сюда надо переться.
Это его шестилетняя, старшая сестра, Анютка, вышла из огорода, где успела уже поработать, пока мать на речку ушла, белье полоскать. Да, вот такая незавидная участь в деревнях у старших девочек в семье. Она и нянька, и воспитательница, и первая мамкина помощница, с множеством разных обязанностей, на детских ее плечах. Это отец Ванькин, души не чаявшим, в продолжателе фамилии, звал его уважительно Иваном Петровичем, а для сестры, он был несусветным охламоном, невесть откуда, свалившегося, на ее голову.
Иван Петрович, он же, трехлетний, лысый мальчуган, нехотя поплелся вслед за сестрой в дом, одевать, ненавистные ему, штаны с лямками. Хотя вся семья знала наперед, что эти штаны с лямочками, будут на нем красоваться считанные минуты.
Выйдя во двор, первым делом, Иван Петрович тут же избавлялся от них. И не просто скидывал, а еще и забрасывал их на черемуху, на ту, где недавно охотился его друг Васька. Это было всегда, и отучить его от этого, ни у кого из домочадцев, не хватало сил.
Коли рабочий день уже в разгаре, значит и сынку надо приступать к работе. Отец, то, поди, уже не один гектар вспахал на своем тракторе. Первым делом надо, как можно больше, набрать в подол своей белой рубашонки, камней. Подойдут и болты с гайками, что у отца в сарайчике хранятся. Верные друзья, всегда вместе с ним. Кот Васька впереди, Трезорка рядышком идет.
Теперь, нужно незаметно подобраться к колодцу, сруб которого, в аккурат, посреди ограды стоит. Жаль, место больно открытое, сестра, почти всегда, не дает ему до конца довести задуманное. Плохо, и то, что сруб высокий и никак Ивану Петровичу не удаётся заглянуть, как и что там внизу деется. Поэтому и нашел себе занятие, бросит камешек в колодец и внимательно слушает, когда же плеск воды раздастся. Гулкий, неведомый, поэтому страшноватый.
Вот и кидает друг за дружкой всё, что в подол насобирал. Если повезет, то всё до последнего болта в колодце окажется. А не повезет, тогда надо срочно ноги делать, от сестренки рассерженной, что со всех ног бежит к нему с прутиком.
Сегодня повезло, весь “боезапас” был сброшен, можно двигаться дальше. А дальше был заборчик из штакетника с калиткой, которую раньше никак не удавалось открыть Ваньке, сколько бы он не пытался. Оставалось только прислониться к забору, и в щель меж штакетин смотреть. А там что-то неведомое творится, запретное и загадочное. Потому как средь деревьев домики маленькие стояли, на деревянных ножках, но маленьких человечков, что там бы жили, карапуз не видел ни разу, только мухи большие жужжат.
А сегодня случилось неожиданное. Калитка оказалась на щеколду не заперта и распахнулась перед озадаченным Иваном Петровичем. Карапуз оказался перед несколькими пчелиными ульями, что стояли среди небольшого фруктового садика.
- Ну конечно, здесь нет никаких маленьких людей. Пойду, поближе рассмотрю.
Но не тут-то было. Трезор, схватившись сзади за Ванькину рубашку, тянул его назад от открытой калитки. Кое-как отцепившись от Трезоркиных зубов, малыш направился к ближайшему улью. Собачонка, раздосадованная донельзя, что не остановила Ваньку, с заливистым лаем бросилась к дому, срочно звать на помощь старшую Ванькину сестру.
А Ванька, подобрав с земли палочку, присел на корточки перед лотком, внимательно наблюдая, как прилетают пчелки, садятся и тут же исчезают в темной щели, а оттуда выползают новые, и мимо Ванькиной головы ввысь улетают.
Пчелы встревожились, кружились над малышом, вероятно, пытались понять, что делает здесь мальчик, мешая им работать. Но ни одна из них не ужалила Ивана Петровича, полагая, что малыш благоразумно сам уйдет, от греха подальше.
Если бы! Но Ванька, какой тут к черту Иван Петрович, сунул подобранную им палочку, в леток и начал энергично шуровать ею там. Этой наглости трудолюбивые пчелки стерпеть уже никак не смогли. Десятки пчелиных жал впились в лысую Ванькину голову, руки, ноги!
Орущий благим матом, Ванька, беспорядочно махая ручонками своими, бежал к дому, ища там спасение, а над ним вился разъяренный рой пчел. Навстречу ему, бежал с лаем, его верный друг Трезор, а уж потом сестра Анюта. Даже мать Ванькина услышала на речке, где полоскала бельё, истошные крики своего сыночка. Бросив всё, с одной, какой-то, мокрой тряпкой в руках, женщина бросилась к дому.
Отправив дочь за медичкой в село, молодая женщина схватила на руки орущего малыша, в первые секунды, не представляя, что же делать в таких случаях дальше. Не придумав ничего лучше, мать посадила, уже начинавшего замолкать ребенка в оцинкованную ванну, а сама бросилась на кухню, где под лавочкой на полу, стояло несколько трехлитровых банок скисающего молока.
Выливала в ванну банку за банкой это молоко, обливая им уже начинающего терять сознание ребенка, мочила тряпку в молоке и прикладывала на голову. Когда у молодой матери позднее спрашивали, откуда она узнала такой рецепт спасения от пчелиных укусов, она искренне отвечала, что никогда и не слышала о нем. Действовала, как сейчас бы сказали, интуитивно, на подсознательном уровне.
И как знать, возможно, это погружение ребенка в кислое молоко, и сыграло положительную роль в этом трагическом случае. Хотя, когда прибежала медичка, с разбитыми, в кровь босыми ногами, о сельскую, каменистую дорогу, мальчик уже почти не дышал. Опухший, с закрытыми глазами, Ванька, не подавал почти никаких признаков жизни, когда ему ставили подряд два укола.
И чудо свершилось, к вечеру Иван Петрович начал оживать, аппетит даже появился, кушать парень попросил. Совершив грандиозный переполох в доме, он кажись, и первым забыл о нем. Хотя, словно мячик накачанный, еще долго ходил, пока опухоль совсем не спала. Но вот привычку смотреть сквозь дыру в заборе, на маленькие домики, напрочь позабыл. Как отшептало.