Сергей чертил сухой веткой какие-то линии на песке.
- Я узнавал: самая длинная стрела у японского крана «Като». Но они просят за час работы пять тысяч. Бред. Что будем делать, Митя?
Ответа не последовало.
- Вот видишь, и ты не знаешь.
От Иркутска до Байкала семьдесят километров пути. Чем ближе славное море, тем внушительней и причудливее строения вдоль дороги. Одно время Сергей Гнатюк и его двадцатитрёхлетний сын Митя были на байкальском побережье нарасхват. Людям при деньгах всегда нужны мастера для воплощения их буйных фантазий. Хозяин одного из теремов захотел, например, построить баню в виде подводной лодки. Ему посоветовали Гнатюков, мастеров на все руки, живущих летом в Листвянке. Отец и сын спроектировали и построили субмарину. Она сразу стала местной достопримечательностью и наглядной рекламой Гнатюкам. Потом были парусник со спортзалом в трюме, другие чудеса. К ним выстроилась очередь заказчиков.
И вдруг Гнатюки исчезли.
То, чего не знали заказчики, знали друзья Сергея: его сына Митю насмерть сбил грузовик.
На третий день после похорон Сергей позвонил своему другу, актёру Николаю Лобову, с которым они охотились в тайге.
- Коля, приезжай. Забери ствол.
Николай приехал с бутылкой разведенного спирта, настоянного на кедровых орешках. Они выпили, поговорили, помолчали. Уходя, Николай захватил нарезной карабин «Сайга».
Друзья не забывали Сергея. Приходили с выпивкой и с благородной целью - отвлечь от скорбных мыслей. Артист Николай рассказывал о строительстве зимовья. Электрик Слава – о рыбалке на Ангаре. Бывший солист балета Виктор вспоминал о своей первой любви. Сергей слушал о медведях, шаливших вблизи Листвянки, об огромных ангарских щуках, о том, как первая женщина Виктора забыла взять купальник, уезжая в Анапу, и купила там два пионерских галстука, чтобы сшить из них бикини. Слушал и думал о том, что у его сына уже никогда не будет ни охоты в тайге, ни рыбалки, ни любимых женщин с пионерскими галстуками.
Внуков сын Гнатюку не оставил. Выходило так, что жизнь его зависла над пустотой. Из родных у Сергея остались только тётка Нина в Ташкенте и двоюродный брат Генка – её сын с семьёй. «К ним, что ли, слетать?» - размышлял он в пустой иркутской квартире.
Через два дня Сергей уже сидел за столом со своей ташкентской роднёй.
Помянули Митю. Потом за здоровье выпили. Тётка Нина, громкоголосая медсестра гинекологического отделения, тоже пыталась отвлечь Сергея от тяжёлых мыслей.
- Я ей говорю: «Мать! Чистка – это в рядах партии. А у нас – выскабливание! Усекла?!»
И она залилась смехом.
Брат Генка рассказывал про то, что на их авиационном заводе работы сворачиваются и что ему даже пришлось съездить с ребятами их цеха в полуподпольную командировку в Кабул, монтировать какую-то подстанцию. Их держали на закрытой территории и вывозили на объект под охраной. А потом, уже в Ташкенте, долго тянули с выплатой денег.
- Да подожди! Я тебе сейчас фотки афганские покажу.
Сергей оглядывал стены крепкого кирпичного дома, построенного его дедом полвека назад. Вспоминал, как пацаном во время строительства возился тут, на этом самом месте, в кучах песка и опилок, как пытался залезть на штабеля с досками, как строил башни из кирпичей. Дед с друзьями-строителями в пропотевших, повязанных по-пиратски, платках поглядывали на него с улыбкой.
Даже запахи тех дней нахлынули: стружек, распиленных шпал, пропитанных креозотом, табака, мужского пота, олифы, разрезанного арбуза и бабушкиной картошки, пожаренной на сале.
Тётка, вспомнив о чём-то, потянула его в соседнюю комнату. Достала там из шкафа ещё один потёртый альбом с чёрно-белыми фотографиями. Полистала его.
- Во, гляди! У тебя, наверное, нет такой?
Сергей заглянул в альбом и увидел себя пятилетнего, сидящего на высоком стуле с игрушечной гармошкой. Справа и слева стояли с торжественными выражениями на лицах дед и бабушка. Он оживился.
- Да, этой у меня нет! Какие же они тут оба худющие...
Тётка выразительно постучала пальцем по фотографии.
- Чума, Серёжа! Ужас! Они же, когда копили на строительство, почти ничего не жрали! На всём экономили. Они же ещё с тридцатых годов, когда приехали с Украины, всё мечтали о своём большом доме. Но сначала-то купили этот участок, с мазанкой. Ой! Как папы карлы вкалывали! Дед всю неделю в депо хрячил, а по выходным - в столярке, столы да табуретки строгал на продажу. А уж бабка, та вообще…
Тётка поморщилась, махнула рукой.
- Что вообще? – спросил Сергей.
- Да если б не она, хрен бы они что построили! Она ж на себе сотни литров керосина перетаскала! Откуда-то с железной дороги по ночам бидоны носила. Дефицит же был страшный! Бутылка керосина это – ого-го, роскошь! До шестьдесят первого года сколько литр стоил? Копеек шестьдесят, семьдесят? Вот! Она на каждый литр копеек десять накидывала, на разнице выгадывала. Выгадала… Все кишки себе оборвала! Кровью ссала, прости господи! Зимой поскользнулась как-то, руку сломала. И что? Велела деду сделать лямки заплечные и на санках эти чертовы бидоны возила! Её тут в Шумиловке так и называли – Маруська-керосинщица.
Тетка рассказывала о своей свекрови с каким-то веселым куражом: мол, я и сама такая же.
- Да что говорить, Серёжа, - вздохнула тётка Нина, - весело жили, с прибаутками. Чудили, хрячили, страдали. Зато вот их нет, а дом стоит. Пока стоит, помнить будут. А что? Ещё правнуки тут поживут, покуролесят… Ладно, пойдём, выпьем, помянем стариков и всех наших.
Выпили.
Сергей не хмелел. Прокручивал в голове тёткины слова о бабушке, и сердце его щемило от боли и жалости.
«Ну, за что, за что ей всё это, господи?» - думал он.
Вспомнил рассказ матери о том, как в зиму его рождения, непривычно лютую для Ташкента, бабушка не отпустила её в роддом и сама приняла роды. Ещё мать рассказывала, как в два года он заболел воспалением лёгких, и скорая увезла их вдвоём в больницу. Там сказали, что он не выживет. Бабка покрыла врачей в два наката с переборами и унесла его, закутанного в стёганое одеяло, домой. Спешно купила козу и отпоила его жирным молоком, выходила.
«Зачем всё это было? – думал Сергей. – Зачем она надрывалась? Зачем спасала меня? Зачем я растил своего сына?»
Брат прервал его размышления. Позвал покурить. Они вышли во двор.
Стояли возле куста граната, выросшего на месте срубленной старой вишни. Сергей слушал Геннадия, кивал. Смотрел на выцветшие под жарким солнцем, беленные извёсткой стены крепкого дома.
Через месяц в Иркутске Сергей встретил на набережной Николая Лобова. Сказал ему, что будет строить храм.
- Где? – только и спросил Николай.
- В Порту Байкал.
Этот ответ поразил Николая даже больше сообщения о строительстве храма.
- В Порту? Старик, туда же дорог нет. Все завозится по воде, паромом.
- Да, да, - согласился Сергей и почему-то улыбнулся.
- Погоди, Серёжа. А как же лес, кирпич… всякая техника?
- С божьей помощью, Коля. Ага. Извини, спешу я. Благословление получить нужно. Обсудить проект. Много всего ещё нужно.
Прошло несколько месяцев.
Когда было получено благословение на строительство храма Преображения Господня и выделен участок под строительство, Сергей от накопившегося напряжения и избытка чувств разрыдался. В названии храма он видел особый, добрый знак: день рождения Мити тоже приходился на девятнадцатое августа.
Николай по возможности заезжал в Порт Байкал. Он понимал, что лишние руки на стройке всегда нужны. Знал, что один из двух рабочих, помогавших Сергею, то выпивает, то болеет после выпивки, что пожертвования на строительство поступают скромные, и работа движется медленно.
А Сергей словно запасся терпением на много лет вперёд. Он не ставил себе конкретных сроков. Тянул свою лямку. Тащил на себе стройку. Как бы там ни было, за шесть лет он и его добровольные помощники возвели каменный цокольный этаж и деревянные стены над ним. Храм стал действующим. В нем уже велись службы.
И вдруг стройка остановилась.
Сергей ощутил, что упёрся лбом в глухую стену. Вернее, не в стену, а в кран, - огромный железный кран. Закончив основу церкви, четверик, он вдруг понял, что поднять на него восьмерик с куполом без подъёмного крана - невозможно.
В один из дней Сергей приехал на кладбище. Сел на скамью перед мраморной плитой с портретом сына. Стал чертить веткой какие-то линии на песке.
- Я узнавал: самая длинная стрела у японского крана «Като». Но они просят за час работы пять тысяч. Бред. Что будем делать, Митя?.. Вот видишь, и ты не знаешь.
Сергей снова чертил что-то на песке. В какой-то момент линии, начерченные веткой, сложились в букву «м». Он долго смотрел на неё.
- А знаешь, как звали твою отчаянную прабабку в послевоенном Ташкенте? Маруська-керосинщица. Я вот думаю: как бы она поступила в нашей ситуации? Влезла в долги? Вряд ли. Она никогда никого ни о чём не просила. Всё делала сама. Всё, сынок. А её мать любила лук с мёдом, представляешь? Странно, да? Сама, всё сама…
Сергей встал. Отбросил ветку.
- Слушай, Митька, а мы чем хуже?
Месяц ушёл на придумывание конструкции самодельного крана, обсуждение чертежей с разными людьми.
День испытания своего железного детища на подворье Никольской церкви в Листвянке Сергей от друзей скрыл.
Когда огромное бревно медленно, плавно поднялось на нужную высоту, когда не прогнулась стрела и не оборвался трос, натянутый, как его нервы, он осторожно – словно от этого зависела устойчивость крана - прошептал:
- Митя… смотри… получилось…
Кран и после этого устоял.
Тогда Сергей затряс кулаками и заорал на всю Листвянку:
- По-лу-чи-лось!
Из-за угла храма с опаской выглянуло несколько прихожан, идущих со службы.
В следующую субботу в Порт Байкал приплыли на пароме Николай и Слава-электрик. Увидев работу крана, они стали наперебой хвалить Сергея. Он так засмущался, что покраснел и стал натягивать на глаза повязанный на голове платок.
Налетел свежий ветерок с Байкала.
На какое-то время он смахнул с холма запахи олифы, стружек, табака и мужского пота.
Сергею вдруг безумно захотелось арбуза и картошки, пожаренной на сале.