Православное духовенство в годы Гражданской войны

Православное духовенство в годы Гражданской войны и советское время.
К постановке проблемы
Orthodox clergy during the Civil war and Soviet times.
To the problem statement

Аннотация.
Вопрос о выборе, сделанном представителями РПЦ в годы Гражданской войны и последующее время, – один из наименее изученных в отечественной истории. В данной статье публикуются свидетельства репрессивной политики властей в отношении духовенства в областях, занятых белыми во время Гражданской войны, приводятся примеры лояльного отношения духовенства к советской власти, в том числе к её религиозной политике. Источниками приведённых свидетельств являются документы Государственного архива Краснодарского края, решения Высшего церковного управления Юга России и т.д.
Ключевые слова: церковь, история Русской Православной Церкви, Гражданская война, русское духовенство, Павел Флоренский, Высшее церковное управление Юга России, священник ст. Тимашёвской Павел Ефимов, критерии канонизации, новомученики.

Abstract.
The question of the choice made by representatives of the Russian Orthodox Church during the Civil war and the subsequent time is one of the least studied questions of Russian history. This article is the first to publish some evidence about the repressive policy of the spiritual and military authorities against the clergy in the areas occupied by whites during the Civil war, provides examples of the benevolent attitude of the clergy to the Soviet government, including its religious policy. The sources of the evidence and examples are the documents of the State archive of the Krasnodar territory, the decisions of the Supreme Church Administration of the South of Russia, published in the white guard periodicals of the Civil war, etc.
Key words: Church, history of the Russian Orthodox Church, Civil war, the Russian clergy, Pavel Florensky, the Supreme Church Administration of the South of Russia, the priest of the village Timashevskaya Pavel Efimov, criteria for canonization, new martyrs.


Православное духовенство в годы Гражданской войны – одна из интереснейших и актуальных тем сегодняшнего дня. В советское время вопрос не изучался – разработка тем, связанных с Церковью и её историей по понятным причинам в научной среде не поощрялась.
В послесоветское время появилась масса исследований, не лишённых, к сожалению, авторской пристрастности. Во многих работах акцент был сделан преимущественно на примерах антисоветских настроений, а главное – на репрессиях советской власти в отношении представителей Церкви.

Работы, имевшие своей целью показать противостояние духовенства и советской власти, основаны на узком круге источников. Чаще всего это периодические издания, выходившие в подконтрольных белым городах, материалы деникинской Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, а также белоэмигрантские работы, основанные в первую очередь на названных выше материалах (М. Польский «Новые мученики Российские», Джорданвилл, 1949; С. П. Мельгунов «Красный террор в России», Нью-Йорк, 1979). Подлинность многих фактов, содержащихся в данных источниках, крайне сомнительна.

Любой историк, работавший с белогвардейской периодикой, знает, что главной её задачей была пропаганда. Соответственно, белая периодика изобилует откровенно недостоверной информацией.
Так, в белогвардейских газетах можно встретить сообщения о скрываемом большевиками факте смерти Ленина [1], о расстреле генерала Брусилова [2], об аресте Добровольческой армией с последующим преданием военно-полевому суду «пытавшихся скрыться бывшего командующего XIV советской армией рабочего Ворошилова и небезызвестной еврейки Евгении Бош» [3] и многое тому подобное.

То же самое можно сказать о материалах деникинской Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков. В частности, разоблачённой фальшивкой является, например, ставший широко известным «Акт расследования о социализации девушек и женщин в гор. Екатеринодаре по мандатам советской власти». Единственным «вещественным доказательством» Акта являлась фотография «мондата» «на право социализировать девиц», подписанного никогда не существовавшим «главкомом Иващевым» [4]. Согласно Акту, весной 1918 г. на мандатах ставилась печать штаба «революционных войск Северо-кавказской советской республики» [5], однако Северо-Кавказская советская республика была образована только в июле 1918 г., незадолго до падения красного Екатеринодара.

Главный историк красного террора белоэмигрант Мельгунов в указанной выше работе признается, что, «конечно, не знает» числа жертв красного террора в Крыму после поражения Врангеля, однако все же называет цифры: 50 тыс., 100–120 тыс., 150 тыс. убитых [6]. По данным современных историков И. С. Ратьковского и А. В. Ганина, настоящее число жертв составляло от 8 до 12 тыс. человек [7].

Таким образом, работы историков, делающих акцент на противостоянии духовенства и советской власти, зачастую опираются на недостоверные источники. Из этого не следует вывод, ставящий под сомнение факт, что противостояние и репрессии имели место. Из этого следует необходимость самого критического отношения к привлекаемым из указанных источников сведениям.
Самым неизученным аспектом рассматриваемой темы является вопрос о православном духовенстве, поддержавшем советскую власть.
Согласно дореволюционной статистике, к 1917 г. численность православного духовенства в Российской империи составляла около 115 тыс. человек (около 52 тыс. из них – священники) [8]. Какое число из них выступило на стороне советской власти, какое – поддержало антисоветские силы?

Заданный вопрос немаловажен для понимания, правильного определения и, соответственно, грамотного исторического описания произошедшего с Россией столетие назад. Для любого беспристрастного историка очевидно, что досоветская Россия была государством вопиющей социальной несправедливости и серьёзных социальных проблем.
Обозначим основные проблемы общественной жизни дореволюционной России.

• Многомиллионный народ Российской империи был разделен на неравноправные сословия, при этом самым бесправным из них было самое многочисленное – крестьянство.

• 85 % населения было доступно только начальное образование. Однако досоветское государство не сделало даже начальное образование всеобщим и обязательным. Начальные школы строились и содержались людьми за свой счет [9], при этом качество образования в них находилось на чрезвычайно низком уровне. Прошения, направлявшиеся крестьянами в начале XX века на имя императора, были переполнены просьбами о школе и полноценном образовании:
«В деревнях у нас полнейшее невежество: у нас нет доступного количества школ и отсутствует правильная постановка их, так как окончившие школы по прежнему остаются неграмотными…» [10]; «Наконец, четвертое наше горе – темнота наше, невежество… Желательно поэтому, чтобы дали нам школу хорошую, настоящую; чтобы обучение было для всех (не только крестьян) обязательное и по нашей бедности бесплатное; пусть также дадут доступ нашим способнейшим детям во все учебные заведения – средние и высшие» [11]; «В земских школах мы едва выучиваемся грамоте, а в церковноприходских – и того меньше; для наших детей не доступны ни гимназии, ни сельскохозяйственные училища, не говоря про университеты» [12]…

• Доступной большинству населения системы здравоохранения не существовало. В начале XX века в России смертность на каждую тысячу населения составляла 36 человек (в Греции и Швеции – 17 человек, во Франции – 22, в Германии – 26). Средняя продолжительность жизни «православного населения в России» тогда же составляла 27,5 лет (в Швеции человек жил в среднем 47 лет, во Франции – 42 года, в Германии – 37 лет) [13].

• Произошедший на рубеже веков демографический взрыв значительно усугубил ситуацию. Если в 1897 г. население России (без Финляндии) составляло 125,6 млн, то в 1914-м – 165,7 млн [14] человек. 85 % населения страны было сельским (в европейской части России – 85,6 %) [15]. Деревня оказалась перенаселённой. Чтобы прокормить свои семьи, крестьяне нуждались в земле, однако в европейской части России просто не существовало достаточного земельного фонда для наделения освоенной землёй всех нуждающихся – большая часть земли и так принадлежала крестьянским общинам. Единственным верным способом решения проблемы было перемещение избытка крестьян в города с созданием там рабочих мест и необходимой социальной инфраструктуры.

• Религиозная политика государства в синодальный период привела российское общество к упадку веры, православных Российской империи – к отходу от Церкви.
Примечательны оценки Русской Церкви в предреволюционное время, сделанные одним из кандидатов на восстановленное в 1917 г. патриаршество, активным деятелем Белого движения, протопресвитером военного и морского духовенства России Георгием Шавельским:
«Церковь, не откликавшаяся на все нужды и явления действительной жизни, часто сторонившаяся ее, в значительной степени оторвалась от общества; между нею и обществом образовалась своего рода пропасть, мешавшая им понять друг друга», «расхождение между христианством и жизнью стало у нас… трагичным», «великая Русская Церковь не могла остаться в таком положении, в каком она находилась», «Церковь до революции была усердной союзницей прежнего государственного строя, в известной степени ответственной за многие его грехи» [16].
Он же свидетельствовал о многочисленных недугах Церкви начала XX века:
на архиерейских кафедрах нередко «восседали… удивительно далекие от жизни паствы… высокомерные… сановники-вельможи, поощрявшие раболепство и подхалимство и не любившие правды»; в консисториях «господствовал не пастырский, а формально-канцелярский дух»; семинарии пребывали в состоянии «полной дезорганизации и страшного духовного разложения, которое приводило в ужас – бесчинства семинаристов сопровождались большими материальными разрушениями и даже убийствами ректоров и инспекторов»; «монастырские неустройства и отсталость смущали одних, вызывали нарекания и ропот других»; «шаблон и рутина заедали жизнь, душили проявления животворящего духа» [17].
Как следствие в дореволюционной России «неудержимым потоком разливается неверие, охватывающее чуть не все сословия» [18], «пустуют св. храмы даже в праздничные и воскресные дни; вопль об этом несется отовсюду» [19], «открытая брань, глумление и оскорбительныя выходки по адресу служителей Божиих стали обычными явлениями» [20], «отовсюду слышались жалобы на оскудение веры и усердия к храму Божию» [21]... От Церкви отворачивались даже «лучшие семинаристы, почти поголовно бежавшие от священнического служения» [22].

Таким образом, прежний уклад общественной жизни требовал решительных и радикальных изменений. Для получения оптимального результата их необходимо было произвести сверху – стараниями власти.
К огромному сожалению, старая власть показала неспособность к осуществлению ожидавшихся обществом перемен. Так, посредством реформы Столыпина, призванной решить главный – крестьянский – вопрос тогдашней России, власть только разрушала общину, выдавливала из неё избыток крестьян и не предлагала никаких сколько-нибудь серьёзных программ для последующего устройства жизни ушедших из деревень людей, тогда как для них требовались десятки миллионов рабочих мест, жильё, школы, больницы...
Следовательно, падение старой власти было закономерным. Закономерными стали и трагические последствия во многом стихийных, а не заранее спланированных властью изменений общественной жизни.

Те представители православного духовенства, которые понимали подлинные причины происходящего, не могли не встать на сторону народного большинства, вынужденного взяться за переустройство России и принявшего новую власть.
Показательны слова вышедшего в мае 1917 г. обращения «Совета Союза духовенства Ставропольской губернии» к православному населению: «У русскаго приходскаго духовенства не было и не может быть оснований к тому, чтобы дорожить старой низверженной властью и старым самодержавным строем... Под гнетом самодержавия духовенство так же было унижено, страдало и находилось в рабстве, как и другия сословия... Всякое недоверие к духовенству... или подозрение его в несочувствии новому свободному строю не должно иметь места и может считаться проявлением незнакомства с настроением духовенства» [23].
Не менее красноречива формулировка пункта 1 протокола общеепархиального Съезда духовенства и мирян Кубанской области и Ставропольской губернии, состоявшегося в июне 1917 г.: «Самодержавный строй навсегда пережит Россией и возвращения к нему не должно быть» [24].

Последующие ошибки и преступления (в частности, навязывание атеистической идеологии, масштабные репрессии, коснувшиеся многих невинных), допущенные при новой власти, – не вина миллионов людей, в том числе тысяч представителей Церкви, искренне поддержавших необходимые преобразования общества.
Высокий, грандиозный советский проект был создан, в первую очередь, многими миллионами искренних восприемников лучших сторон советской идеи, а не виновниками ошибок и преступлений.

Один из самых ярких примеров честного, подлинно православного отношения к советской России – деятельность и взгляды священника Павла Александровича Флоренского, о котором рассказывается в 1-м томе «Всех храмов края» [25]. В 1918–1920 гг. он участвовал в работе советской Комиссии по охране памятников искусства и старины. В 1921 г. стал профессором ВХУТЕМАС. С 1925 г. работал в системе Главэнерго, принимал участие в ГОЭЛРО.
О немалом числе священников, поддержавших советскую власть в годы Гражданской войны, свидетельствовали обе стороны противостояния: согласно переписи РККА, в рядах последней в 1920 г. находилось 407 представителей духовенства [26]; Высшее церковное управление Юга России, созданное в мае 1919 г. в захваченном деникинскими войсками Ставрополе, в июне того же года постановило «5) принять меры против священников, замеченных в большевизме» [27].
На Кубани известен пример туапсинского священника Сергия Краснова, который «никаким репрессиям не подвергался и скончался в Туапсе в 1933 году, где и похоронен <...> Семья Красновых была революционной. Старший сын отца Сергия погиб как революционер в 1919 году. Жена протоиерея Краснова Екатерина Владимировна даже получала персональную пенсию за заслуги перед Советской властью и не лишалась избирательных прав, не была "лишенкой", хотя и была "попадьей" при живом служащем в церкви муже, получала рабочую продовольственную карточку...» [28].
Примечательно свидетельство ещё одного белогвардейского источника:
«Три вооруженных казака ведут мимо обоза человек 20 заложников, вид у них оборванный, головы опущены... "Смотрите-ка, среди них поп!" – "Это не поп – это дьякон, кажется, из Георгие-Афипской. У него интересное дело. Он обвинил священника перед "товарищами" в контрреволюционности. Священника повесили, а его произвели в священники и одновременно он комиссаром каким-то был. Когда наши взяли станицу, его повесить хотели, а потом почему-то с собой взяли..."» [29].
О самом, пожалуй, ярком примере рассказано во 2-м томе «Всех храмов края»:
«В годы Гражданской войны, летом 1918 года, когда на Кубань вернулась Добровольческая армия, погиб священник Троицкого храма [ст. Тимашёвской – прим. авт.] Павел Ефимов. Занявшие станицу белогвардейцы попросили его благословить их на казни сторонников советской власти. Когда священник отказался – его зарубили. Даст Бог, его имя встанет в один ряд с именами других новомучеников и исповедников нашей Церкви, пострадавших за Христа от рук красных, белых, зеленых палачей в ходе братоубийственной Гражданской войны» [30].

Весьма показательными представляются ответы из анкет священнослужителей г. Краснодара, заполнявшихся в августе 1921 г. (как бы мы сегодня ни оценивали степень искренности этих ответов):
- Говядовский Иван, 51 год, протоиерей Екатерининского кафедрального собора, выпускник МДА и Петроградского археологического института. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «сочувственное». Отношение к советской власти: «вполне положительное в том убеждении, что власть должна принадлежать трудящемуся классу».
- Соколовский Яков, 51 год, протоиерей Александро-Невского собора, выпускник духовной семинарии. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «смотрю как на меру давно желательную и разумную». Отношение к советской власти: «сознательно-покорное».
- Сперанский Николай, 45 лет, священник Димитриевского храма, выпускник духовной академии. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «такие декреты могу только приветствовать». Отношение к советской власти: «самое сочувственное».
- Делавериди Федор, 28 лет, священник «при епископе», бывший священник Димитриевского храма ст. Мингрельской, из крестьян, вступивший в духовное звание «по идейному стремлению послужить народу в качестве проводника в жизнь Христовых идей», в 1919 г. бывший под судом «за активное участие в большевизме 1918 года». Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «приветствую». Отношение к советской власти: «благожелательное, власть Советов поддерживал активно с 1918 г. и поддерживаю».
- Нарыжняк Андрей, 42 года, священник Троицкого храма, выпускник духовной семинарии. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «вполне приветствую и очень доволен». Отношение к советской власти: «самое благожелательное».
- Островский Вячеслав, 40 лет, диакон Скорбященского храма, выпускник духовного училища. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «благожелательное». Отношение к советской власти: «сочувственное».
- Никонец Василий, 39 лет, диакон Ильинского храма, образование начальное, до вступления в духовное звание (в 1920 г.) «занимался хлеборобством». Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «как к действительно справедливому действию советской власти». Отношение к советской власти: «доброжелательное, как к единственной народной власти».
- Зарецкий Александр, 55 лет, псаломщик Скорбященского храма, выпускник духовной семинарии. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «признаю». Отношение к советской власти: «советскую власть считаю истинной выразительницей воли народа».
- Погуляев Александр, 42 года, псаломщик Димитриевского храма, образование среднее. Отношение к декретам об отделении церкви от государства и школы от церкви: «вполне законное и давно жданное». Отношение к советской власти: «благожелательное как к выражающей народную волю» [31].

Приведенный выше пример убийства священника Троицкого храма ст. Тимашёвской Павла Ефимова поднимает достаточно важный вопрос современной общественной жизни России. В последние десятилетия к лику святых нашей Церковью было причислено немало священников, погибших с установлением советской власти. Они прославлены в лике новомучеников.

В Русской Православной Церкви существуют ясные, выверенные веками главные критерии канонизации:
1. Многолетняя традиция народного почитания (необязат.).
2. Нетленность останков (необязат.).
3. Рационально не объяснимые явления, происходящие после молитвенного обращения к умершему или после прикосновения к его мощам – иными словами, чудеса.
Третий критерий – основной. Чудеса являлись необходимым условием для церковного прославления святого.
В древней Руси известно было правило, соблюдение которого требовалось для церковного признания обретенных мощей: «да сотворят три чуда: глух да прослышит, нем проглаголет, слеп да прозрит; и аще сотворят чудеса, то от Бога и от св. Апостол; аще ли не сотворят тех чудес, то не приимите их» [32]. На чудеса смотрели как на самое главное доказательство прославления угодника Богом – за чудесами следовало прославление (а не наоборот).

Если чудотворения не было, не могло быть и прославления. Чудеса записывались, а перед канонизацией представлялись высшей церковной власти для проверки.
«По повелению государя и благословению митрополита, местным епископом отправляется на место чудес комиссия, <…> которой и поставляется в обязанность: во-первых, собрать все сведения о житии и чудесах того или другого святаго, во-вторых, проверить последния...».
Иногда проверка осуществлялась только местным владыкой, «который, как очевидец этих чудес, своею совестью свидетельствовал достоверность их». Собранный и проверенный материал представлялся на собор епископов, на котором он вновь свидетельствовался, то есть проверялся [33].

Какому же из критериев соответствуют канонизированные Церковью за последние 30 лет погибшие в годы советской власти новомученики?
Известны ли случаи чудотворений от останков новомучеников до их прославления?
Если чудеса были известны и сведения о них собирались до прославления, производилась ли их проверка?
Свидетельствовали ли местные владыки «своею совестью» достоверность чудес, связанных с новомучениками, до их прославления?

Лик святости «новомученик» также подразумевает совершенно конкретный критерий: мученическая смерть за веру.
В мае 2017 г. Священный Синод РПЦ канонизировал в лике новомучеников [34] священника Георгиевского храма ст. Георгие-Афипской Кубанской области Александра Флегинского, убитого большевиками 24 марта 1918 г., перед штурмом Екатеринодара корниловцами.
Из воспоминаний адъютанта генерала Корнилова Р. Хаджиева нам известно, что этого священника «большевики за кадетские убеждения повесили до прихода нашей армии» [35].
Откуда известно, что священник Александр Флегинский принял смерть именно за веру, а не только за кадетские убеждения?
Известно ли об этом вообще?
Известно ли это о других новомучениках?

При отсутствии ясных и исчерпывающих ответов на заданные вопросы напрашивается очевидный вывод: главный критерий прославления новомучеников – политический, а именно, смерть православного человека за антисоветские убеждения и деятельность.
Если предположение соответствует действительности, то эта действительность весьма печальна, поскольку означает профанацию сложившихся и действовавших веками правил канонизации, а также очевидную пристрастность принимающих решение о прославлении новомучеников.
В науке укоренившаяся, неизжитая пристрастность означает некомпетентность, в Церкви – невозможность обретения Небес и, соответственно, вечную гибель.
Если критерий не политический и пристрастности нет, тогда возникает следующий вопрос: будет ли нашей Церковью что-либо сделано для прославления (пускай, человеческого, земного, при отсутствии доказательств прославления Богом, на Небесах), например, священника Троицкого храма ст. Тимашёвской Павла Ефимова? Ведь он был убит врагами советской власти действительно за веру, положив душу свою за ближних своих.

Заключая статью, резюмируем:
Изучение вопроса о выборе, сделанном десятками тысяч представителей РПЦ во время Гражданской войны и в последующие годы, нуждается, как и любая другая изучаемая проблема, в беспристрастности, а значит, в критическом отношении к уже получившим широкое распространение источникам.
Отдельного исследования требует практически не изученный вопрос о духовенстве, поддержавшем советскую власть.
Особого изучения и отношения со стороны как историков, так и представителей Церкви ждёт и современная практика канонизации.
Наконец, самого серьёзного переосмысления требует отношение ко всей советской истории, в последние десятилетия нередко подвергающейся ни чем не оправданным искажениям и заждавшейся непредвзятых оценок. – Советский проект в истории нашей Родины стал плодом деятельности не тысяч виновников ошибок и преступлений, работавших на его разрушение, но многих миллионов людей-созидателей, всем сердцем принявших лучшее в советской идее.


Примечания

1. Россiя. 1918. 31 (13) августа. № 13, с. 2.
2. Россiя. 1918. 25 (7) августа. № 9, с. 2.
3. Великая Россiя. 1919. 31 августа (13 сентября). № 285, с. 2.
4. Красный террор в годы Гражданской войны: по материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Сост. Ю.Г. Фельштинский. London. 1992, с. 109.
5. Там же, с. 108.
6. МЕЛЬГУНОВ С. П. Красный террор в России. 1918–1923. М. 1990, с. 66.
7. ГАНИН А. В. Наградные документы чекиста Е. Г. Евдокимова как источник по истории Всеукраинской Чрезвычайной комиссии и красного террора в Крыму в 1920–1921 гг. – Славянский альманах. 2018. № 3-4, с. 203, 204, 208.
8. СМОЛИЧ И. К. История Русской Церкви. 1700–1917. Часть 1. М. 1996, с. 666.
9. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 23. 1898. 1 декабря, с. 1194–1198.
10. Приговоры и наказы крестьян Центральной России 1905–1907 гг. Сборник документов. Сост. Л. Т. Сенчакова. М. 2000, с. 48.
11. Там же, с. 53.
12. Там же, с. 54.
13. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 7. 1900. 1 апреля, с. 428, 429.
14. Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб. 1995, с. 17.
15. Там же, с. 23.
16. ШАВЕЛЬСКИЙ Г., протопресв. Русская Церковь пред революцией. М. 2005, с. 503, 36, 11, 12.
17. Там же, с. 150, 159, 183, 249–252, 358, 378.
18. Кавказскiя епархiальныя в;домости. № 12. 1881. 16 июня, с. 424.
19. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 14. 1908. 5 апреля, с. 475.
20. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 9. 1914. 2 марта. Приложение, с. 2.
21. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 25. 1916. 26 июня, с. 787.
22. ШАВЕЛЬСКИЙ Г., протопресв. Русская Церковь пред революцией. М. 2005, с. 249.
23. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 25. 1917. 18 июня, с. 803, 805, 806.
24. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 29. 1917. 16 июля, с. 944.
25. СЕЛИВЕРСТОВ А. В. Все храмы края. Кубанская митрополия. Т. 1. Краснодар. 2016, с. 190, 191.
26. АСТАШОВ А. Б. Социальный состав Красной армии и Флота по переписи 1920 г. – Вестник РГГУ. 2010. № 7 (50), с. 123.
27. Великая Россiя. 1919. 16 (29) июля. № 257, с. 2.
28. СЕЛИВЕРСТОВ А. В. Все храмы края. Кубанская митрополия. Т. 2. Краснодар. 2020, с. 259.
29. ГУЛЬ Р. Ледяной походъ (съ Корниловымъ). Берлин. 1921, с. 135, 136.
30. СЕЛИВЕРСТОВ А. В. Все храмы края. Кубанская митрополия. Т. 2. Краснодар. 2020, с. 222, 223.
31. Государственный архив Краснодарского края, ф. Р-104, оп. 1, д. 298, л. 6, 6об., 11, 11об., 17, 17об., 22, 22об., 24, 24об., 28, 28об., 30, 30об., 40, 40об., 42, 42об.
32. Исторiя канонизацiи русскихъ святыхъ. Изсл;дованiе Василiя Васильева. М. 1893, с. 125.
33. Там же, с. 126, 129, 192, 193, 223, 232.
34. Определения Священного Синода. – Журнал Московской Патриархии. 2017. Май. № 5 [906], с. 8.
35. ХАДЖИЕВ Р. Жизнь и смерть генерала Корнилова. М. 2014, с. 428.


Бумажная версия:
Селиверстов А. В. Православное духовенство в годы Гражданской войны и советское время // Вопросы истории. 2021. № 12(5). С. 13–21.