Он налетел утром. Сердито бросал в лицо горсти превратившегося в ледышки дождя, надоедливо лез под капюшон, обдавая лицо своим сырым и холодным дыханием.
Я бежала домой со смены. Опухшие, покрасневшие глаза слезились от его колючих порывов, кончики пальцев онемели в карманах, а вытащить из рюкзака перчатки не было сил. В голове , через мутно – красный туман усталости стучала одна мысль – « Дотащусь до дома – согреюсь.»
Длинный путь мимо торговых рядов Савёловского рынка, забег до электрички – я всегда влетала в неё задыхаясь, на ходу расстёгивая куртку. Садилась к окну и погружалась в тупое удовольствие бездумья – целых полчаса отдыха…
Автобус пришёл на удивление быстро – я даже не успела этому обрадоваться и выкурить дежурную сигарету, и через пятнадцать минут уже шагала к дому, отворачиваясь от слишком уж острых шлепков мокрого снега , летящих в лицо.
Не разбирая, бросила у двери рюкзак, стянула с ног и швырнула в разные стороны пудовые, мокрые зимние ботинки – и потащилась в ванную. Стоя под струями горячей воды, выпускала из себя всю суточную усталость, раздражение и осознание бесполезности и беспорядка, царяших на работе. И уже почти придя в себя, включила ледяную воду.
Выползла из ванной измотанная, но с прояснившейся головой, потихоньку переоделась в домашнее и пошла на кухню – варить кофе. Но не дошла, увидев в гостиной незнакомого мужчину. Мужчину ли?
Он сидел спиной ко мне, развернув стул к окну. Обычный, ничем не примечательный. По спине и затылку трудно определить возраст, да и зачем?
Я слишком устала, чтобы испугаться. Мне даже не пришла в голову мысль обойти стул и заглянуть ему в лицо. Просто , наливая в чайник воду, спросила – « Как вошел?»
Его принёс резкий западный ветер. Он сообщил об этом вскользь, и я почему-то совершенно не удивилась. Со мной всю жизнь происходят странные вещи, чаще всего - по обращенному куда – то в небо, ну или вовнутрь себя запросу.
Чайник доложил о своём закипании судорожным подёргиванием. Наливая кипяток в чашку и размешивая в нём коричневые пахучие гранулы, я присела на диван. Неожиданному гостю предлагать дежурную чашку не стала. Понимала, что это… Этот… Откажется.
- « Спрашивай» - сказал он, не поворачивая головы. « Ты же всегда хотела знать – как оно всё на самом деле ».
- « Зачем?» - спросила я, осторожно отхлёбывая горячую ненавистную бурду. Никогда не любила кофе – ни растворимый, ни зерновой. Его навязчивый запах, особенно подгоревшего и сбежавшего из турки, преследовал меня с раннего детства. С ненавистного детства… - «Сам всё расскажешь. Ты ведь для этого здесь, верно?»
Почему-то вспомнилось. Мне четыре года, Маринке , двоюродной сестре, дочке дядьки Игоря – шесть. Игорь пьёт беспробудно – жить с ним согласилась только чувашка – уборщица , моющая наш подъезд. А где ей ещё жить? В общежитии мест нет. Девочка у них родилась болезненная, бледная, с вечно завязанными ушами, но уже , даже в раннем детстве как – то не по хорошему хитрая. Видимо жизнь научила. А меня ещё ничему не научила – я всех люблю и всем верю.
У бабушки в комнате огромный старый рыжий шкаф с зеркалом посередине. Мне строго – настрого запрещено на него залезать.
Бабушка возится на кухне, мы с Маринкой играем у неё в комнате. – « Лезь на шкаф!» -говорит мне Маринка. - « Лезь, тебе же хочется!»
« Бабушка ругаться будет» - говорю я неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.
- « А мы ей не скажем! А если она пойдёт в комнату - я тебе слезть помогу. Ты успеешь, коридор длинный!»
И я решаюсь. Залезть на шкаф непросто – я не достаю до его верха даже со стула. Но Маринка подсаживает меня, и пыхтя, я взгромождаюсь на его пыльную, пахнущую сухим деревом верхнюю крышку. Сижу, болтаю ногами – и чувствую себя покорителем Эвереста – как минимум.
И тут Маринка срывается с места с криком – « Бабушка, а Таня на шкаф залезла!» По пути она отодвигает стул – и мне уже никак не слезть. Оглушающая, кровавая волна обиды и несправедливости происходящего окатывает меня кипятком.
Бабушка прибегает, снимает меня и ругается. Это самое страшное наказание. Это единственный человек в семье, с которым у меня взаимная любовь… Мне стыдно. Так стыдно, что я даже говорить не могу.
Проходит несколько часов. Зовут ужинать – и я натыкаюсь в коридоре на Маринку. Тихо и зло пихаю её в бок. Она тут же истерически орёт – « Мама, мама, меня Таня бьет!» Из комнаты вылетает её мать – раскосая пухлощёкая Нинка, и начинается скандал. И неважно, что я в два раза меньше своей ( жертвы). Нинка орёт на бабушку, бабушка прижимает меня к тёплому, пахнущему пирогами халату , за Нинкой выбегает Игорь, потом тётка и мать . Крики всё сильнее – и как всегда всё кончается припадком – у меня судороги…
До сих пор не знаю, что это было – но так я всегда реагировала на скандалы. А скандалы были – каждый день...