В незапамятные времена в одном селе, в лесной стороне, лет сто тому назад жил-был мужик Иван, прозванный Касьяном. Слава о нём ходила по всему околотку, слава недобрая. Побаивались Касьяна, не решались связываться с ним: уж больно крут и нелюдим он был. И силушку свою непомерную любил испытать в кулачных боях. Односельчане связывали прозвище с именем Касьяна-угодника, который, по слухам, был стражем у врат ада. Что-то страшное, нечистое, звериное приписывала ему молва. Раз в четыре года, двадцать девятого февраля, наступал Касьянов день, когда народ боялся выходить на улицу. Год назвали високосным, считали, что Касьян приносит несчастье.
Иван-Касьян тоже не обладал благородной внешностью. Нечёсаная львиная грива, из-под которой сверкали свирепые медвежьи глазки, буравившие противника насквозь; мощный торс, пудовые кулаки – таков был облик Касьяна. Любил он поиграть с наганом, а был у него целый склад наганов. Поговаривали, что добывал он их на большой дороге, разбойничая со товарищи. Налетал, как ураган, на курьеров, на тех, кто держал путь с толстой мошной за пазухой. Сирых и убогих не трогал, делился с ними.
Дома в низенькой лачужке о два оконца мыкала горе жена Марья с шестерыми детьми. Где гулял её благоверный сорвиголова, она не ведала. Внезапно пинком тот распахивал дверь и являлся домой, как мятный пряник в праздник.
Так было и в этот раз.
- Тятенька! Тятенька! – закричали дети, увидев отца.
- Марш под лавку, робяты! – скомандовал Касьян и, набросив связку баранок на самовар, достал наган. Дети кубарем скатились под лавку, испуганно выглядывая и ожидая, что будет дальше. Поиграв наганом, Касьян устроил салют в честь своего появления - начал палить по стенам.
Марья не выдержала, накипело у неё.
-Да что ты, нехристь, чинишь-то?- Что прокуратишься?* Детей пугаешь.
Дети со страхом притихли, ожидая продолжения.
- Молчи, баба! – Полудновать!*
Касьян стукнул кулачищем по столу!
- Дети пущай привыкают к нонешней жизни. Не графья.
- Право, нехристь. Все стены в дырках,- пробормотала Марья и пошла доставать из печи чугун со щами.
- Живо все за стол! – гаркнул Касьян. Ребятишки несмело вылезли из своего убежища и уселись на лавку.
- Марья! А ну-ка, неси четверть!
Налил себе стакан, выпил одним махом, крякнул, занюхал краюшкой хлеба, хрустнул солёным огурцом и стал хлебать щи. Дети смирно ждали. Наконец отец постучал по блюду ложкой и все стали есть. Насытившись, Касьян залез на полати и вскоре захрапел.
Через час проснулся, потянулся и стал куда-то собираться.
- И куда-то ты, Иван?
- Не Иван, а Касьян! - На кулачный бой! Ты, видать, забыла, что нонче Масленица?! Там давно меня и ждут! Всех уложу!
- Что это ты такой злой да негодный?!
- С какого рожна мне добреньким-то быть? Одна власть кровушку пила – сделали « волюцию» каку-то, и чем лучше-то стало. Где она, воля-то? - У новых сплутаторов с толстой мошной! А у народа опять вошь на аркане да блоха в кармане! Всех властей ненавижу! У меня со товарищи своя власть! Вольницей гуляем на дорогах!
- Смотри, Иван. Не сносить тебе головы!
- Не твоего ума дело, баба! Может, я тебе золото да брыльянты добуду!
- И заживём, как графья!
- Право, разбойник с большой дороги,- с досадой выдохнула Марья.
- Ой, бедовая, забубённая твоя головушка!
Касьян нахлобучил шапку, надел меховые голицы и вышел, хлопнув дверью.
У реки уже собрался народ. Мужики двух деревень готовились к атаке «стенка на стенку». В обеих «стенках» бойцы вставали плечом к плечу. Кругом толпились зеваки: бабы, старики, мальчишки. Ждали начала боя. Но тут все увидели Касьяна. Весь его облик не предвещал ничего хорошего: руки – ухватом, ноги – кочергой; смотрит хищным зверем.
- Расступись, народ! Касьян идёт! – зычным рыком возвестил он о своём появлении
-Касьян идёт! Касьян идёт! – прошелестело в толпе зевак. - Несёт его нелёгкая… Ну, быть беде.
- Иду «сам на сам». Кто живой? Выходи на бой! – выступив перед «стенкой», прорычал густым басом Касьян.
Бойцы замешкались. Никто не решался сразиться с ним. Повисла гробовая тишина. Касьян стоял, словно утёс. На устах – победная ухмылка. Ждал. Наконец изрёк: «Что притихли?! Поджали хвосты! Желающих испытать судьбу-злодейку, видать, нет. Моя победа!» Но тут на противоположной линии наметилось движение. Навстречу Касьяну выступил Терентий – молодой, крепкий мужик из соседней деревни.
- Я готов биться с тобой «сам на сам»,-- твёрдо произнёс он.
- А кишка не тонка, Терёшка? - съязвил Касьян, просверлив смельчака взглядом.
Тот промолчал. Толпа затаила дыхание. По жребию право первого удара выпало Терентию. Сбросив зипун, он пошёл навстречу противнику... Сошлись, и Терентий ударил Касьяна изо всей силы. Но тот даже не покачнулся. В ответ, широко размахнувшись, мощным, молниеносным ударом Касьян сбил Терентия с ног. Тот упал, умываясь кровью. Все ахнули. Заголосила какая-то баба. По толпе прокатилось :«Убивец. Ой, убил, убил Терентия». Подбежали мужики, подняли бедолагу и потащили. Его ноги волочились, и за ним тянулся кровавый след. Позади, причитая, брела молодая баба – жена Терёшки. Дома, увидев окровавленного сына, завыла подстреленной волчицей мать Терентия. Старик-отец, не тратя времени даром, запряг лошадь и поехал за фельдшером.
По прибытии, осмотрев раненого, «эскулап» поставил ему примочки, выписал пилюли и сказал, что Терентию ещё рано помирать. Домашние перекрестились и на радостях в благодарность преподнесли «дохтуру» корзинку яиц и горшок масла.
Между тем «стенки» вступили врукопашную. А Касьян и не думал покидать поле боя. Он раздавал «подарки» направо и налево. Попавшие под горячую руку отлетали, как резиновые мячи! Многие спешно отступали, да так, что пятки сверкали.
Вдоволь натешившись ратными подвигами, Касьян повернул к дому. Марье уже всё доложили, и она, как всегда, не стерпела:
-И что же ты, ирод, творишь-то? Зачем людей-то калечишь? Закон уж давно ведь есть, что запрещает эти битвы. Не знаешь, что ли?
-Закон - что дышло: куда повернул – туда и вышло! Молчи, баба! Не встревай в мужеские дела! Много ты понимаешь! Очухаются! - рявкнул Касьян.
Несмотря на крутой нрав мужа, Марья успешно гнула свою линию. Выходило так, что он с ней считался, сам того не осознавая.
-Ой, Иван, не ровён час – придётся тебе сушить сухари,- сказала Марья.
-Не каркай. Чему быть – того не миновать, - хмуро ответил Касьян и пошёл на двор колоть дрова для печки-буржуйки.
Колол неистово, как будто мстил кому-то за свою нищую, беспросветную жизнь. Поленья отлетали от колуна, как недруги на ристалище.
К вечеру в избушке стало холодно. Кирпичной печки-лежанки не было – была только русская печка, которую топили утром. Разожгли «буржуйку»; она быстро давала тепло. Дети засуетились, стали готовить себе лакомство: нарезали картошку кружочками и испекли сверху на «буржуйке».
Марья достала из печи пшённую кашу, разопревшую за день; поужинали.
Детей отправили на печку. . Марья при свете гаска* стала штопать детское бельишко. Касьян сидел молча, словно чего-то ожидал.
Вдруг за окном послышался свист. Касьян встрепенулся и стал быстро собираться.
-Куда ты сподобился на ночь глядя, горюшко горькое? Ой, не сносить тебе головы, Иван,- пыталась остановить мужа Марья.
- Хоть бы о детях подумал. И меня измучил. И на работу-то как завтра пойдёшь? Ведь лес пилить не хвосты быкам крутить.
-Баба бает, а мужик добывает,- пробормотал Касьян.
- Мучитель! Хоть бы прибрали тебя! С огнём играешь! Ведь доиграешься! Никакого покоя мне нет! – с досадой и отчаянием вырвалось у Марьи. Ведь сгинешь!
-Лучше сгину, а под сплутаторами жить не буду! – отрезал Касьян, сунул что-то за пазуху и вышел из избы, хлопнув дверью.
В тени двора Касьяна поджидали закадычные дружки по опасным приключениям: Федька Ворон и Васька Долото. Тут же стояла запряжённая в сани лошадь. Прозвище «Ворон» Федька получил за чёрные, как печная сажа, волосы. Это был мрачный, молчаливый мужик - правая рука Касьяна. Васька Долото - вёрткий, быстрый, дотошный мужичонка - был у них на подхвате.
-Христос с вами,- приветствовал по-старинному Касьян своих дружков.
-Христос с тобой,- ответили мужики.
-На большую дорогу! – сказал, как отрубил, Касьян.
В тулупах до пят все трое сели в сани. Долото – за кучера – хлестнул лошадь вожжами, и вольница помчалась на дело. Через час прибыли на место. Это был большой, довольно оживлённый почтовый тракт с полосатыми верстовыми столбами. Мало кто отваживался проезжать здесь вечером. Дорогу с обеих сторон караулил мрачный лес. Лошадь спрятали в лесном тупике, куда вёл проторенный санный след. Накрыли её попоной, дали овса и сена. Сами спрятались в кустах у дороги. Стали ждать. Сидели тихо. Прошло около получаса... Но вот послышался звон колокольчика, и в лунном свете показалась тройка.
--Наш ! - скомандовал Касьян.
Сбросив тулупы, шайка выскочила наперерез тройке и остановила её. Мужик, сидевший в санях, кубарем выкатился и бросился бежать. Федька и Васька быстро настигли его и наставили на него наганы. Несчастный упал на колени, заплакал, и, протягивая руки к разбойникам, взмолился:
-Братцы, не губите! Не убивайте, Христа ради. Не берите грех на душу. Малые детки у меня. Шестеро. И баба на сносях. Как они без меня? Не губите. Буду век за вас молиться. Всё берите. Из ярмарки товар. Не губите ради Христа, православные. Не убивайте! Пощадите, братцы. И благами божьими вам воздастся.
Он так жалобно и искренно молил разбойников, что дрогнули их чёрствые сердца.
- Живи, бог с тобой. Про нас – могила! Язык развяжешь – найдём! Сиди, пока не уедем.
Спасённый хватал налётчиков за полы, пытался лобызать. Бессвязно бормотал благодарности, не веря своему счастью.
Дружки вернулись. Спешно привели из тупика лошадь. Быстро погрузили товар в свои сани. Тройку нахлестали и с гиканьем пустили вскачь. Сами, не медля, отправились восвояси.
Несчастный так и остался стоять на коленях в объятиях ночи и мрачного леса.
(Продолжение следует).
*прокуратиться - издеваться;
*полудновать - здесь: обедать;
*гасок - маленький самодельный светильник.