Второе или десятое дно романа Ф. Достоевского Бесы

Юрий Буков
Второе (или «десятое»)  дно романа Ф.Достоевского «Бесы».
(заметки обывателя)
Антигерой романа «Бесы» -  Пётр Верховенский отвратителен, но. . . . .
Надо понять, что он не самостоятельное , неведомо где рождённое явление, а продукт жизни общества.
А каково было общество и  Государство в ТЕ времена?
Обратимся (сначала) к самому Достоевскому.
Ф.Достоевский («Бесы»):
«Андрей Антонович фон Лембке принадлежал к тому фаворизованному (природой) племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своею массой один строго организованный союз. И, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах.»
Герцен ранее предугадывал  эту мысль:  «. . .  страшное было воспитание! При Петре I дрессировка началась немецкая, то есть наиболее противуположная славянскому характеру. . . .  . На троне были немцы, около трона - немцы, полководцами - немцы, министрами иностранных дел - немцы, булочниками - немцы, аптекарами - немцы, везде немцы до противности. . . . .  немцы завоевывали шпицрутенами Россию немецкой идее.  Если Бирон ссылал сотнями, сек тысячами, это значит, что русские дурно учились.»
Герцен:  «(Российское) Правительство . . . .  наводняет немцами министерства и центральные управления. . . .  В немецких офицерах и чиновниках русское правительство находит именно то, что ему надобно: точность и бесстрастие машины. . .  Добавьте к этому . . .  полнейшее равнодушие к участи тех, которыми они управляют, глубочайшее презрение к народу, совершенное незнание национального характера, и вам станет понятно, почему народ ненавидит немцев. . . . .  .»
Салтыков-Щедрин тоже подтверждает:
 «Генерал. . . : «Господа! я не оратор, но, как человек русский, могу сказать: ребята, наша взяла . . .  не торопитесь! всем будет место! мне люди нужны! . .  .  Одно непременное условие -- это русская душа!" . . ..
   -- А немцу можно? -- раздался в толпе чей-то голос.
   Небесная улыбка озарила лицо генерала.
   -- Немцу -- можно! немцу всегда можно! потому что у немца всегда русская душа!»
Указанная Герценым  «система немецкого воспитания» в России со временем  привела  к  повсеместному  чиновничьему и  помещичьему произволу.
Немецкий  «Герой»  (эпохи Петра1)  превратился в «Дракона».
Жизнь крепостных, а потом и раскрепощённых, была  чудовищной. 
А.Герцен:
«Народ русский отвык от смертных казней: . . .  после Пугачева и его товарищей не было казней; люди умирали под кнутом, солдат гоняли  до смерти сквозь строй, но смертная казнь de jure не существовала.» , «во всей России – от Берингова пролива до Таурогена – людей пытают».
А.Герцен: «Из документов, публикуемых министерством внутренних дел, видно, что ежегодно, даже до последней революции 1848 года, от 60 до 70 помещиков оказывались убитыми своими крестьянами».
Тургенев:
«. .  .новая барыня. . . . что нас-то купила. . . .спрашивает: «Ты чем был?» Говорю: «Кучером». — «Кучером? Ну, какой ты кучер, посмотри на себя: какой ты кучер? Не след тебе быть кучером, а будь у меня рыболовом и бороду сбрей.»
Салтыков-Щедрин:
«крепостные, не изнывавшие с утра до ночи на работе, считались дармоедами.», «человеку без розги даже человеком сделаться невозможно».
Салтыков-Щедрин: 
«Когда (градоначальник) прибыл в город, то прежде всего, разумеется, пожелал ознакомиться с делами. . . . .  первая попавшаяся ему на глаза фраза была следующая:
-…когда же начали их сечь…».
Он . . . обратился к другому делу. Но там тоже было написано:
-…а потому начали их сечь вновь…»
– Все дела в таком роде? – обратился он к письмоводителю.
– Послаблений не допускается-с.. . .  .
 – И часто бывают у вас революции?
– Одна в год – это как калач испечь, а то так и две.
– Грустно! И зачем это люди делают революции – не постигаю!»
Салтыков-Щедрин  (раскрепощение):
  «- Известно, как же возможно сравнить! Раб или вольный! Только, доложу вам, что и воля воле рознь. . . .  А ну-тко ступай, "сам себе господин", побегай по городу, не найдется ли где дыра, чтобы заплату поставить, да хоть двугривенничек на еду заполучить! . . . . Мудреное это дело - воля! . . . . вышли мы в те поры, дворовые, на улицу; и направо, и налево глядим, а что такое случилось - понять не можем. . . . идем вперед, а впереди-то все не наше, ни до чего коснуться нельзя.»
И т.д.
Достоевский представил губернатора фон Лембке простофилей, но в России на пост губернатора простофилей не ставили. В связи с нарастающими  крестьянскими волнениями полицейский сыск был поставлен на широкую ногу.
Н. А. Вормс ("Колокол" от 1 января 1867 года): "Ночью с восьмого на девятое апреля начинается период поголовного хватания . . . . Брали всех и каждого, кто только был оговорен, чье имя было произнесено на допросе кем-нибудь из взятых или находилось в захваченной переписке . . .  .   При арестах и обысках  обращались с "нигилистами" "резко и грубо».
Вообще, Фёдор Михайлович ни в одном своём произведении  не обращал внимания  на социальную напряжённость общества, которая, по сути, была революционной (или, по крайней мере, предреволюционной).  Но напряжённость – была; явная, безоговорочная, взрывоопасная.
Мог ли ЛИ народы России быть довольными и спокойными при таком «воспитании»  «фаворизованного  (природой) племени»  (как называет его  сам Достоевский)?
Могли ЛИ не появиться «верховенские»,  «петрашевцы», «засуличи, «нечаевы», «ульяновы»?
Какими  легальными  методами  могли они преобразовать Россию?
Верховенский – прямое следствие «воспитания» россиян «фаворизованным  (природой) племенем» .
Ни в коем случае я не  призываю к русскому национализму (и, тем более, нацизму), поскольку с юности являюсь сторонником интернационализма.  Но необходимо поддерживать баланс интересов всех  этнических, религиозных, идеологических  групп граждан России, имеющих одну цель – укрепление Российского Государства.
Фёдор Михайлович сам отметил существование «фаворизованной» опасности, но вывода в этом отношении – не сделал, ибо сам  сказал в этом  же романе «Бесы»:
 «. .  наши головы всего более и мешают нам понимать».