Главы из книги Цветок от Матроны 7

Евгений Дегтярёв
Великая пятница               

          С этими соседями с четвёртого этажа, особенно с хозяйкой квартиры, отношения не заладились с самого начала, то есть с нашего переезда в новый многоквартирный дом. Вообще, по жизни, всякий раз обустраиваясь на новом месте – при переезде ли, в командировке или на отдыхе, стараюсь максимально расширить свои представления об окружающем мире и наладить с ним, по возможности, гармоничные отношения.  Вот такое испытываю непреодолимое стремление к комфорту в непростой области межличностных отношений.
 
     И у меня есть  серьёзная мотивация. С раннего детства, путешествуя из гарнизона в гарнизон (отец военнослужащий), я каждый раз становился объектом пристального внимания со стороны «старожилов».
     Не всегда объективного и зачастую недоброго.
     Как камушек брошенный в пруд, я невольно поднимал  волну и нарушал   полусонное спокойствие «водоёма», подернутого ряской местечковой культурной традиции: чужаков не впускать и держать на дистанции. Могу констатировать, что прожив большую часть жизни (с четырнадцати лет) в нашем  южном городке, я так и не стал своим. И обрёл комплекс «переселенца».

          Довольно скоро я познакомился почти со всеми  старожилами по подъезду, кроме немолодой четы, (той самой!)  на четвёртом.
     Вообще-то дом у нас непростой.
     Дорогой.
     Раньше бы назвали его номенклатурным.
     Живут в нём, в большинстве своём, «бывшие». Ну, начальники всякого рода, или родственники оных. И вот эта принадлежность к избранному кругу накладывает свой отпечаток не только на лица,  но и поведение некоторых жильцов.
      С чем мне пришлось познакомиться очень скоро.

      При всём, при том, что дом особенный и жильцы не из бедных, договориться и скинуться на уборщицу в подъезде никак не удавалось. Пока, суть да дело,   (благо «окна»  в университетском  расписании позволяли) мне приходилось убирать и мыть «свой» первый этаж и его холл, чтобы не зарасти грязью по самые уши, как говаривала моя матушка.  Это был мой  выбор, и я ни у кого не спрашивал разрешения и, тем более, не договаривался ни с кем об очерёдности уборки. Просто так повелось по жизни – делай дело, желающие  подтянутся.

      Свидетельницей первых моих потуг на поприще борьбы за образцово показательную чистоту нашего этажа и стала известная чета. Убелённый благородными сединами и  немалого роста мужчина, в силу принципиальной несклоняемости головы гордо прошествовал мимо меня не удостоив, даже взглядом. Тем не менее, пропуская семейство на узкой лестнице, я по-гвардейски, отсалютовал шваброй и поприветствовал соседа.
     Как в песне, «а в ответ, тишина».
    Зато, спускающаяся из поднебесья четвертого этажа царственная половина, с застывшим навеки брезгливым выражением лица, приободрила новоявленную «техничку»: «Молодец! Давно было пора тебе прибраться. Молодец…».

     Почему на «ты»?
     Ё-маё, у меня уже борода белая …
     Она за кого меня приняла?
     И на что мне её стимуляция.
     В общем и пол дня не хватило, чтобы угомонить разгулявшихся бесов гордыни и честолюбия. А это, согласитесь, серьёзная компашка. С большими потугами пожар-то я погасил, но, как оказалось, уголья ещё тлели.
     Дальше – больше.

     Уж не знаю, что произошло, но соседка начала убираться в подъезде. Может мой дурной пример заразил? Вроде бы хорошо! здорово!!, но начала она с того, что переругалась со всеми жильцами на этажах. Конечно, часть из них вообще не занимается уборкой. Бог им судья! Но объектом своих гневных претензий она сделала меня: я убираю не так как надо и не тогда когда надо. Наверное у меня лицо потенциального слушателя, вот она меня и выбрала. Да, ладно только это, но подметала она подъезд только до нашей квартиры и демонстративно оставив кучку мусора под дверью, заканчивала уборку.    
     Как говорится, атмосфера начала сгущаться.

     Но и это не всё. Соседи на четвёртом, в начале весны затеяли крупномасштабный  ремонт квартиры, размах которого с соответствующим звуковым сопровождением, предполагаю, будоражил не только меня на первом. В конце Великого Поста приехала из столицы младшая дочка с недавно народившейся внученькой и (вот такие мы православные), в приятной суматохе встречи и радостных заботах-треволнениях мы пропустили начало Страстной недели.  Забавная наша малышка отнимала у нас всё время, как это всегда и бывает, восторженным причитаниям не было конца. Все мы, - лучились от переполнявшей нас радости, все просто светились, сияли добром и лаской к маленькому нашему чуду, друг другу, нашим старикам, и,  казалось, всему миру…

     В один из счастливых этих дней, младшенькая моя, расположившись на  лоджии, почти прижавшись к стеклу, что-то объясняла малышке о весне на дворе, о грядущем лете и благих, солнечных днях, которых пока ещё так мало…  Вдруг в метре от их лиц со страшным грохотом, откуда-то сверху, рухнула огромная, рама, развалившись в прах и осыпав строительным мусором наше окно в чистый Божий мир. Дочка шарахнулась оттуда, чуть не уронив ребёнка  на пол.  Женских причитаний, детских криков и слёз мне хватило чтобы быстро дойти до кондиции и, полыхая праведным гневом, броситься  разбираться с нерадивыми строителями и их организаторами.
     Куда мчаться я уже знал.
 
     Выскочив в коридор и поднявшись на лестничный пролёт,  столкнулся со спускающейся по лестнице царственной особой,  немного потерянного вида и двух работяг, следовавших за ней с виноватыми выражениями лиц.  Еле сдерживаясь, я выразил категорический протест  методами ремонта вообще и способами подготовки к утилизации строительного мусора, в частности. Судя по всему, даже к таким весьма сдержанным, и, в основном,  просительным интонациям соседка не привыкла и её понесло.
     На что я….
     В общем, меня тоже понесло.

     Надо ли говорить, что остаток дня был посвящён  воспроизведению наиболее обличительно-обидных частей её выразительной  композиции, и многочисленным, небесталанным вариациям моих  упоительно-совершенных ответов.   Мир для меня и без того серенький - конец тяжёлой рабочей недели, - потускнел, его краски были смыты ядом желчи, которую щедро подкачивала услужливая память. «Во власти тяжких дум», отправился в супермаркет за продуктами для малышки, как вдруг остановился, поражённый как молнией мыслью: сегодня же пятница!

      Страстная!!
      Сегодня Христа распяли …
      Что же я творю…
      Неведомое до сих пор по глубине,   чувство вины охватило меня.   
      Ну,  кто я после этого?
      Это ж я Его распинаю… страстями своими…
      Боже мой.
     Я был в смятении.

     Бродил по бесконечным улицам, переулкам и тупикам огромного магазина, что-то выбирал, с кем-то рассчитывался и всё думал о том, что надо быстрей найти соседку, объясниться, извиниться…
     Как можно быстрее. 
     Успеть до службы в церкви.
     Как в скорбный этот день,   приду к Нему -  со всем этим?
     Но как её найти.
 
    Я  приметил, она с мужем по пятницам  всегда выезжает куда-то на все выходные, наверное на дачу. Всю неблизкую дорогу домой молился как мог, своими словами и просил Его,  чтобы успеть, чтобы сказать… Под конец  бесконечного этого марафона, вбежав по ступенькам  крыльца, я, почти лоб в лоб столкнулся с соседкой, в, неожиданно открывшемся в последнюю секунду,   дверном проёме.
     Оба остолбенели.

     Тень пробежала по её лицу и она отступила на пол шага в подъезд,  пропуская меня, а я, путая слова, бросился объяснять: всё говорил и говорил, извиняясь за  свою несдержанность, она же женщина, мне  так нельзя, сегодня Великая Пятница, такой день… Потом говорила она, кляня бестолковых рабочих,  и как при живом муже, ей приходиться решать мужские дела, про взрослых уже детей, которым ни до чего нет дела, и про то, как тяжело стало жить.
      Растроганные неожиданной искренностью и открытостью, переполненные благодарностью Неведомому,  почти со слезами на глазах, мы расстались, простив друг друга.

     Во всяком случае, так казалось мне.
     Через пару дней, встретившись во дворе, отвели глаза, стыдясь воспоминаний о минутной слабости.

    «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророческий, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею – нет мне в том никакой пользы.
     Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинтсвует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт. Хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знания упразднятся…».   (1 Кор.13:1-10,12-13).