(на реальных событиях)
12+
Предисловие
… Сколько бы ни было на свете городов, каждый из них обязательно имеет свою историю. Историю создания, жизни, порою даже разрушения. Но у каждого из них есть и такие истории, которые не просто происходили в этих городах, а запомнились и стали их частью. С того момента и навсегда они связаны невидимыми нитями памяти и светлых, а порой и грустных, воспоминаний.
Одну из таких историй я вам сейчас расскажу. Именно из таких – из запоминающихся. Кроме того, она реальная, а это значит, что произошла на самом деле и связана с одним из приволжских городов, который я позже обязательно вам назову.
Началась эта история ровно 25 лет назад. Так что, можно сказать, что 2021 год для неё юбилейный. Не сказать, чтобы она была единичная, наверняка где-то уже случались такие же или подобные ей. Особенность же этой ещё и в том, что, услышав раз, забыть её невозможно.
Её и не забыли. Благодарные люди увековечили её в памятнике, а по сюжету сняли кино.
Как повествователь, я могла бы передать её от себя, но, подумав, решила, что честнее будет, если расскажет её тот, кто сам пережил. Я же, как писатель, ему в этом помогу, хотя бы потому, что такой версии этой истории ещё не было.
При этом, не буду долго томить, кто её рассказчик. Для этого вы уже достаточно взрослые. Поэтому, сами очень скоро поймёте. А когда поймёте, тут уж только вам и решать, читать эту историю дальше или нет?..
/От автора/
***
… Я открыл глаза и понял, что сегодняшний день - не такой, как все предыдущие. Он какой-то особенный. До сих пор этот мир я только слышал и ощущал своим маленьким тельцем. А сегодня ещё и увидел.
Каким же он оказался прекрасным! И самое прекрасное в нём было то, что я, наконец, увидел рядом с собой ту, которая мне этот мир подарила, - свою маму. Большую и тёплую, с горячим, влажным и смешно щекочущим меня языком. Им она бережно вылизывала меня после всех моих попыток стать ближе к этому прекрасному миру.
В этом не было ничего удивительного - так поступают все мамы - и человеческие, наверное, тоже. Мама, где бы ни была, - всегда остаётся мамой. И хоть я пока ещё сам был мал, а кругозор мой - ограничен (в том числе и мамиными запретами), чутьё мне говорило, что в мыслях о маме я был прав.
А каким вкусным молоком она меня поила! Правда, бороться за его источник часто приходилось совсем не по-детски. Ведь таких, как я, у мамы было ещё шестеро. И каждый во время еды норовил отхватить себе место поудобнее.
Когда я вырасту, я пойму, что в этой борьбе заключён главный закон жизни. Так уж она, жизнь, устроена, что право на неё иногда приходится и отстаивать.
Пока же мы, все семеро, - всего лишь первые щенки своей мамы - немецкой овчарки по кличке Джесси. Возможно, потому, что первые, и получились такими невоспитанными! А может и потому, что мама у нас была слишком добрая.
Из чего вы, полагаю, уже сделали вывод, что я - собака. Правда, пока ещё очень маленькая.
Однако, вышло так, что семью свою я помнил недолго. Ровно столько, пока хозяин мамы не распродал нас на рынке по одному. Я его не осуждаю: каждый живёт, как умеет. Да и попал я, честно говоря, в руки удивительного 13-летнего паренька Димы, веснушчатого и рыжеволосого, как солнышко.
Дима уже не в первый раз подводил своего папу к нашей коробке, гладил нас, всех по очереди, и при этом умоляющими глазами смотрел на отца. Уговорить же родителя купить щенка мальчику удалось далеко не с первой попытки. Так или иначе, но я, наконец, обрёл свой второй дом. И кличку Верный. Почему? Не знаю, но очень ею гордился, раз именно верным хотел видеть меня мой хозяин.
С этого момента я, как смог, поклялся ему в верности, и началось моё настоящее воспитание. Дима пообещал отцу, что вся забота обо мне: уход, кормёжка и выгул полностью лежат на его, Диминых, плечах. И слово своё, как настоящий, пусть пока и не совсем взрослый, мужчина, Дима держал. Он прочёл много литературы о немецких овчарках и делал всё, как в ней было рекомендовано. Кормил специальными кормами, не ленился и прокрутить на мясорубке сырое мясо. Бывало, крутит и приговаривает: «Корм – это, конечно, хорошо, но настоящая собака должна есть мясо». В благодарность за это я почти сразу научился ходить на пелёнку, а не мочить всё, что попадалось под лапы.
И всё-таки, самым большим удовольствием для нас обоих были прогулки. Тут тоже всё было по правилам. Не сказать, чтобы Дима сильно меня муштровал, но и лени моей спуску не давал. И если прогулка проходила на ура, к обеду меня ждала вкуснющая сахарная косточка.
Скажу по секрету, что всё это было не зря. Однажды я подслушал Димин телефонный разговор. Он говорил, что хотел бы вырастить меня для службы на границе и пойти в армию вместе со мной. Поначалу я немного испугался: ведь охранять рубежи страны - большая ответственность. Но время шло, я креп силами и духом, и страхи мои постепенно прошли сами собой…
К неполным четырём годам я превратился в сильного, выносливого, породистого пса, медалиста и призёра не одной из городских и областных выставок служебного собаководства. Заработал много медалей и призов. Дима тоже возмужал, стал, как и я, серьёзнее и по-мужски привлекательнее. А значит не обошлось и без романтики.
Однажды он принёс на себе нежный запах женских духов, и я понял, что с ним произошли какие-то перемены. Даже не какие-то, а очень серьёзные. Ведь он всё чаще подолгу оставался один, уходя мыслями куда-то далеко. Мог по два-три часа лежать и слушать музыку. И я вынужден был приносить ему в зубах поводок, чтобы напомнить о прогулке.
Потом всё вошло в норму, а в нашей с Димой жизни появилась Оля - тоненькая, как тростиночка, белокурая девушка с огромными голубыми глазами-озёрами. И я сразу понял прежние Димины переживания. Особенно, когда Оля, держа меня за лапу, любезно поданную ей мной, заглянула этими глазами в мои собственные. А уж когда она произнесла: "Ну что, Верный, будем дружить?", - я и вовсе растаял. Я же собака, и хороших от плохих людей отличу сразу. Можете мне поверить: Оля была очень хорошей - я вообще редко ошибаюсь...
Так, как я веселился на их с Димой свадьбе, наверное, не веселился никто. Я громко лаял, давая им под родительские пожелания и своё согласие. Вертелся волчком под громкую музыку во время танцев. А позже, воспользовавшись тем, что Дима ослабил надо мной контроль, умудрился ещё и объесться стащенными со столов вкусняшками. Зато, не считая немного болевшего на следующий день живота, всем остальным я был вполне доволен.
Мы стали жить втроём. Незаметно пролетели ещё два года. С армией у Димы не получалось, - он учился в техникуме. Но я о ней не забывал ни на минуту, и каждую прогулку оттачивал полученные ранее навыки. На всякий случай...
И дождался! Диму призвали в армию. Через месяц, в начале сентября, мы должны были явиться вместе в одну из частей Забайкальского военного округа. На самую, что ни на есть, границу нашей родины.
Стояла жара, время до отъезда ещё было, и Оля с Димой решили съездить к морю. Тем более, что море у нас было почти рядом. Взяли с собой и меня, потому что отдыхать предстояло с палаткой, возможно, и одним на пустынном берегу. В таких случаях лишний охранник никогда не помешает.
Дима так и сказал:
- Это, Верный, будет твой первый серьёзный экзамен! На верность, стойкость и преданность.
Ну и скажите, как я мог не послушать своего хозяина? Да я был готов землю грызть от оказанного мне доверия!..
Две недели на море пролетели почти незаметно. Целыми днями мы купались и загорали, ловили рыбу. Потом варили уху или запекали её на углях. Словом, были настолько счастливы ощущением отпущенной свободы, близости моря и друг друга, что нам никто не был нужен. Впрочем, кажется, я немного ошибался.
Нам уже нужен (и очень сильно) был тот, о ком Оля в один из вечеров шепнула на ухо Диме. В этот раз мне повезло меньше - сути сказанного я не услышал. Но по блеску глаз самой Оли, тут же подхваченной на руки закружившим её Димой, а после по странным щелчкам обоими мне по носу, я понял, что вскоре нам, наверное, снова ждать серьёзных перемен…
День отъезда был пасмурным, с утра то ненадолго выходило солнышко, потом снова пряталось в набегавшие тучи, и накрапывал дождик.
Ещё и с машиной Дима провозился дольше, чем хотел. Мы уже хотели было остаться ещё на одну ночь, но, наконец, всё было готово. Да и вещи лень было распаковывать. Особенно плиту для готовки ужина. Вот мы решили, что поужинать вполне сможем через пару часов дома.
Не зря говорят, что человек предполагает, а бог располагает…
***
… Я очнулся ночью в высокой траве. О том, что сейчас ночь, я понял по звёздному небу над головой. Попытка встать не удалась - резкая боль с боков говорила об ушибленных, а может и сломанных рёбрах.
"Где я нахожусь?.. Как я сюда попал?.. Почему?.. Где мои любимые Дима и Оля?.." - мучительно напрягая память, я пытался восстановить картину последних часов…
Вот Дима шутливо говорит мне, вывалявшемуся в песке:
- Не изволите ли, сударь, искупнуться? Так и понесёте на себе тонну песка в салон?
И уже после, когда я и его затащил в воду:
- Верный, хватит дурачиться! Заканчивай свои водные процедуры, поехали домой!
Слово «домой» на меня всегда действовало так же, как и «гулять», - магически.
В этом я видел ещё один закон жизни - противоположностей. А законы, какими бы они ни были, нужно выполнять. И я, несколько раз отряхнувшись, занял место на заднем сидении нашего «Жигулёнка» - первой солидной покупки Димы. Он копил на свою мечту несколько месяцев. Машина была не новой, но прежние хозяева были людьми аккуратными. И внутри, и снаружи наша «Лада» (так звали её мои хозяева) имела очень приличный вид. Главным её достоинством было, конечно же, то, что и сделана она была в этих краях, на знаменитом заводе АвтоВАЗ. Дима давно мечтал именно об этой модели. Легкой, современной и скоростной. И чтобы цвета была именно такого - мокрый асфальт.
В отличие от Димы, я ничего не понимал ни в машинах, ни в их цвете, зато я очень любил ездить с Димой на переднем сидении, когда его не занимала Оля. Оле я разрешал всё. Даже расчесывать себя жёсткой щёткой. У неё это получалось как-то особенно бережно.
Я, конечно, не человек, не могу верить в судьбу, но, похоже, именно мечта о цвете машины и сыграла со всеми нами злую шутку... Как вы яхту назовёте…
Время было наиболее опасное для водителей - вечерние сумерки, а тут ещё и дождь пошёл. Последнее, что я помнил, - сильно потемневшее небо, резкий свет огромных встречных фар, и почему-то Димину команду: «Верный, апорт!».
Команду эту я, безусловно, знал, но в тот момент не сразу понял её смысл: Дима ничего мне не бросал. И только позже я догадался, что таким образом он, видимо, заставил меня покинуть машину. Чем, должно быть, и спас мне жизнь...
… Не знал я и того, сколько времени я пролежал в кустах у обочины. Может день, а может и неделю. Наконец, мне удалось полностью встать, потянуться, при этом почти не испытав боли. Ужасно хотелось есть, и это хоть немного, но радовало - значит, дела пошли на поправку.
Своим чутким носом я отыскал среди трав нужную мне для укрепления сил траву и несколько корешков. Через силу заставил себя их сжевать. На дне кювета, около которого я провёл последние несколько дней, я обнаружил ручеёк. Утолив жажду, я отправился на поиски своих хозяев. И вышел на дорогу.
Впервые я чувствовал себя одиноким, потому что ни Димы, ни Оли, ни нашей машины нигде не было. Я прошёл, по нескольку раз обнюхивая каждую травинку, туда, потом обратно… И тут мой нос уловил знакомый мне одному запах. В голове пронеслась последняя, отданная мне Димой, команда. Я напрягся, нашёл положение, при котором запах был наиболее сильным, и пошёл на него.
Через несколько метров в придорожных кустах я обнаружил игрушку, стоявшую у нас в салоне возле лобового стекла. Это был забавный, похожий на меня, пёсик, покачивающий при движении машины головой.
Головы у него, правда, теперь не было, зато сама игрушка сильно пахла обоими моими хозяевами - и Димой, и Олей. И я подумал, что они, наверное, где-то рядом. А игрушку специально подбросили, чтобы я знал: они где-то рядом и, скорее всего, пошли немного прогуляться.
Но сколько я ни бегал с этой и с той стороны дороги, ни Диминых, ни Олиных следов так больше и не нашёл. Самым печальным было то, что я вообще не понимал, куда и нужно ли вообще мне бежать?
Дорога была незнакомой. Скорее всего, раньше мы по ней не ездили. И через какое-то время я окончательно решил, что нужно самому ждать Диму и Олю - именно здесь.
Невдалеке виднелись какие-то жилые кварталы, но я не мог бросить свой «пост» - слово, услышанное мной из книги о знаменитом пограничнике Никите Карацупе. Мы её с Димой прочли одну из первых и, можно сказать, зачитали до дыр. Как же я мог теперь уйти? Вдруг Дима с Олей вернутся, а меня нет!? А в том, что они вернутся, я был абсолютно уверен…
***
… - Дедушка!.. Дедушка, смотри, снова эта собачка! Мы её видели здесь в прошлый раз, - этого малыша я тоже запомнил с первого их здесь появления.
В нескольких метрах от места моего ожидания находилось небольшое кафе. Оттуда всегда так вкусно пахло чебуреками. Или шашлыком. Вы спрОсите, откуда я знаю эти названия? А вот и знаю. Мы с Димой часто покупали в придорожных кафешках и чебуреки, и эти ароматные кусочки жареного на костре мяса. Дима их так и называл - смешными названиями «чебуреки» и «шашлык». И хотя мне не так много перепадало, эти слова на меня действовали так же, как «домой» или «гулять», тоже магически.
… Сегодня Павлик, проезжая с дедом мимо кафе, захотел мороженого. Имя мальчика я услышал от его дедушки, когда он посоветовал ему меня не трогать. И правильно, скажу вам, сделал. За прошедшее без Олиного ухода время я превратился в, мягко говоря, не очень красивую собаку. Шерсть на мне сбилась, местами в ней запутались семена репейника, превратив её в колтуны. Всё, что я мог, это, вымокнув в очередной раз после хорошего дождя, несколько раз тщательно встряхнуться. Но и только.
Возможно, я никогда бы не обратил внимания ни на Павлика, ни на его дедушку, но у них была машина такого же цвета, как наша. И когда она впервые остановилась невдалеке, сердце у меня от радости чуть не выскочило из груди.
Правда, когда из неё вышли совсем другие люди, радость моя так же быстро и утихла. Зато впервые за долгое время меня снова угостили чебуреком. И это сделал именно Павлик. Спасибо ему - в тот день, впервые за долгое время, я лёг спать сытым…
… Между тем, совершенно не понимая этого, Диму и Олю я ждал уже четыре месяца. Но мне нельзя было обижаться на судьбу. Проезжавшие машины иногда останавливались рядом, и мне частенько перепадало от их пассажиров разных вкусностей. Поначалу я, как и учил меня Дима, ничего не брал из чужих рук, и люди просто оставляли свёртки с едой где-то рядом. Но Дима задерживался, а чувство постоянного голода становилось всё сильнее.
И всё же, несмотря ни на что, я был рад и гордился, что выполняю свой, пусть и не пограничный, долг. Я жду своего хозяина, который когда-нибудь за мной обязательно придёт…
… Только раньше пришла зима. С пронизывающими ветрами и метелями. Ночи становились всё длиннее и холодней. И однажды ко мне, почти занесенному за ночь снегом, пришёл хозяин того придорожного кафе. Он принёс мне тёплого, ароматного супа с накрошенным в него хлебом и, подождав, пока я поем, позвал с собой:
- Вижу, что ты породистый… Овчарка… - Мои уши тут же встали торчком, уловив знакомое слово. - Как же тебя зовут?.. Мухтар?.. Рекс?.. Дружок?.. Нет, вряд ли. Для Дружка ты слишком интеллигентный… А, вот! Придумал! А не назвать ли мне тебя Костей? Где-то я слышал, что имя это означает «постоянный, верный» (услышав последнее слово, я аж подвзвизгнул!)
А парень продолжал:
- Я не знаю, что у тебя, друг, приключилось, могу только догадываться. но ты же здесь постоянно находишься, верно говорю? Верно!.. Вот, вижу, и ты соглашаешься… Будешь, значит, ты у нас тогда Костей, Константином! Пошли со мной!..
И мне почему-то захотелось верить этому человеку. Жаль, я не мог ему сказать, а он сам даже представить себе не мог, насколько близок был к моему настоящему имени!.. А раз знает моё имя, может он тогда знает, где Дима? Или хотя бы Оля?.. - и я пошёл за ним.
Он привёл меня к своему кафе и показал на большую квадратную коробку с вырезанным посередине отверстием. И сказал:
- Меня зовут Алик. Тебя Костя. Теперь это твоё место. Место, понимаешь?.. Вижу, понимаешь, только сказать не можешь… Так что, располагайся, обживай свою конуру. А то меня санэпидстанция уже достала. Убирай, говорят, или собаку, или своё кафе…
Из всего услышанного мной я понял только слово «место». И когда Алик ушёл, я тихонько заглянул в отверстие того, что он назвал словом «конура». Там было сухо, почти тепло и пахло стружками. Что такое стружки, я знал - их делал Дима, когда мы разжигали на берегу костёр. Костёр я любил, возле него было хоть и немного страшно, но зато сухо и тепло, как в конуре. И я подумал, что Дима бы меня понял.
Я сбегал за своей, нет, - за нашей с Димой и Олей, - игрушкой, с которой почти не расставался. Влез вовнутрь, улёгся на сухом, пахнувшем стружками, полу, и тут же провалился в сон…
… Разбудил меня Алик, принёсший в миске кашу.
- На вот, Константин, ужин тебе, поешь! И это… ты не будешь возражать, если я прикреплю к твоему ошейнику цепь? Я понимаю, что ты не сможешь сидеть на ней постоянно, но хотя бы когда у меня много народа, сделай одолжение, посиди. А я тебя, обещаю, буду отпускать - проверить твои владения. Я тоже уважаю твой выбор, раз уж ты его сам для себя сделал.
И я не стал возражать. Зачем возражать тому, кто о тебе заботится?..
… Так прошла зима, лето, ещё одна зима, и ещё одно лето. Но ни Дима, ни Оля за мной так и не пришли.
Все мои дни проходили однообразно. Летом я почти постоянно дежурил на своём «посту». Зимой или в дожди я нёс караул в конуре у кафе. Иногда дремал, но периодически проверял, не остановилась ли где-то поблизости самая нужная мне машина - цвета мокрый асфальт?
Я уже не так боялся, что Дима меня не увидит. Алик поставил мой дом так, чтобы я видел место, где находился до этого. К тому же, каждый раз перед тем, как надолго с него уйти, я относил туда нашу игрушку - мою безголовую, но всё ещё хранящую запахи любимых мной людей, копию. Всё остальное время она была со мной, а значит имела теперь и мой запах. Уж по нему-то Дима, я уверен, сразу меня найдёт!
… А потом случился пожар. В нашем кафе. И больше я не видел Алика. Никогда. Через месяц на этом месте другие люди построили автосервис и открыли мойку машин. И хотя в куске хлеба мне по-прежнему не отказывали, но и друзей таких, как Алик, больше у меня не было.
… Прошло ещё три года бесконечных ожиданий, я уже почти забыл, как выглядели Дима и Оля, и как звучали их голоса.
К моему присутствию у обочины, видимо, многие из проезжающих уже привыкли. Иногда сюда приезжали красивые, украшенные лентами машины, из которых выходили нарядные люди, напоминая мне моих хозяев в день их свадьбы. И моё чутьё снова мне подсказывало, что они приехали не просто так. Хотя я и не знал этого наверняка.
Пока мне однажды этого не сказали прямо в мою удивленную морду:
- Всё ждешь, Собакен? Ждё-о-ошь!.. Ну жди, милый, жди. Они обязательно придут…
Эта девушка, называвшая себя Катей, очень сильно напоминала мне Олю. Она чаще других приезжала сюда. Разузнала у хозяина сервиса, что зовут меня теперь Костей. Но предпочитала называть смешным именем - Собакен.
Иногда Катя приезжала на огромной машине, которую называла автобусом. Иногда вместе с нарядными людьми. Но и в том, и в другом случае - сама или с кем-то, - они обязательно угощали меня чем-нибудь вкусным, а потом, стоя рядом со мной, щёлкали какими-то маленькими коробочками, чем поначалу немного меня пугали. Но во время этого они смеялись, потрёпывая меня по холке и весело перекрикивались:
- Та-ак! Фото на память! Для истории! С героем нашего города Константином! Это значит – с тобой, Собакен, ты же не возражаешь? - И я снова не возражал.
Постепенно ко всей этой еженедельной суете я привык, порой даже с нетерпением поджидал, когда появятся и красивые кавалькады машин, и празднично одетые люди. Но в первую очередь, конечно же, Катя. С Катей у нас были особые отношения. Несколько раз она предлагала мне пойти с ней куда-то, что она назвала словом "домой". Но ведь я не мог бросить свой пост ни на минуту, поэтому только с сожалением смотрел на Катю, слегка наклонив голову. И она все поняла.
А потом сказала, что, фотографируясь (кажется, правильно сказал), я могу войти в историю, и с тех пор я всегда старался занять более выгодное место. Вдруг на фото меня увидят мои родные люди и поймут, что я давно их здесь жду?..
… Однажды, желая пересидеть сильный дождь, я возвращался с поста в свою конуру и увидел возле мойки размахивающую руками женщину. Она ругалась с хозяином мастерской - Михалычем. О чём именно, я понять не мог, но, судя по её тону и часто повторяющимся словам «сдать на мыло» и «живодёрня по нему плачет», я понял, что ничего хорошего меня больше здесь не ждёт. И, на всякий случай, постарался не попасться им, обоим, на глаза.
Но когда женщина уехала, Михалыч сам пришёл ко мне, лежавшему неподалёку, и с сожалением в голосе сказал:
- Видишь ли, какое дело, брат Костя! Жалоба на тебя поступила, антисанитарию мы, дескать, тут разводим. Нет, мы не будем тебя прогонять, мы знаем уже, что ты ждёшь своего хозяина. Мы просто перенесём твой домик подальше от подобных глаз - глубже в придорожную посадку, чтобы ты жил в нём там, когда не несёшь своё наблюдение. Поверь, так будет лучше всем. Тебя и так здесь многие знают и любят. А теперь, братишка, и мы за верность твою тебя не забудем…
И я снова поверил людям. За это время я понял, что верить можно всем, кто говорил тихо, спокойно и называл или хотя бы пытался назвать моё настоящее имя…
... Прошел ещё год, а может и больше…
А потом пришёл конец моим ожиданиям. Я увидел сон, в котором я был тем же маленьким щенком, лежащим рядом со своей большой, тёплой и такой бесконечно доброй мамой. Она так же нежно щекотала меня своим теплым, шершавым языком, а я жмурился и повизгивал от удовольствия.
И я вдруг понял, что мне… пора. Пора собираться в путь, откуда не возвращаются. Это по собачьим меркам я был чуть старше вас, а по человечьим если, то уже глубокий старик.
А ещё я каким-то, только нам, собакам, присущим чутьём уловил, что очень скоро я увижу своих и Диму, и Олю, и мы снова будем счастливы, как прежде...
Вместо эпилога
Город, где произошла эта история, называется Тольятти. Он стоит на великой русской реке Волге и имеет свою богатую историю. Но если вы когда-нибудь окажетесь в нём, стоит только назвать имя Костя, ставшее теперь такой же её частью, вам сразу расскажут и покажут место, где установлен Косте памятник. За верность его, силу духа и преданность.
Собака, почти восемь лет прождавшая своих погибших в автокатастрофе хозяев у обочины места трагедии, теперь сидит на постаменте и как бы продолжает встречать и провожать проезжающие рядом автомобили.
А ещё у неё до блеска отполирован кончик носа. Догадываетесь, почему?..