Сгоревшие дома, обугленные души,
Погосты в обезлюденных дворах.
Там детский смех звучал все тише, глуше,
Пока не перешел в не детский страх.
Двадцатидневный плен в кромешной тьме подвала,
Пристанища для женщин и детей.
Младенцу мать тихонько напевала
Среди огня и тысячи смертей,
К своей груди его упорно прижимала
И он сосал уже пустую грудь,
А мать его уже не понимала:
- Ну почему не хочет он заснуть.
А рядом бабушка молила тихо Бога,
Прося скорей забрать её к себе,
Собака умирала у порога,
Покорная безжалостной судьбе…
Их вывели под солнце, на свободу
Военные без свастик, не «Азов»,
И люди молча, жадно пили воду
Под музыку обычных русских слов.
Их было тридцать семь – людей в одном подвале.
Только в одном, и лишь в одном дворе.
Подвалы все еще не сосчитали,
Еще дома на жертвенном костре,
Зажженном варварами в двадцать первом веке
В стране, которой только тридцать лет.
Не дай ей Бог проклятой быть навеки -
Стране, которой не было, и нет.
Старинный русский город Мариуполь,
Как птица Феникс, станет вновь живым,
Вновь будет чистым неба синий купол
И море снова станет голубым.