Денацификация с высоты непрагматичного полета

 
I
 
Президент, в краткой речи обосновывая свой очередной жесткий шаг, верно заметил, что в Киеве, начиная с Майдана, верх взяли националисты. Я даже подскочил в изумлении! Я не ослышался? Да-да, – националисты! Так и сказано. Поздравляю человечество! Если высшие руководители начали вот так запросто оперировать этим словом в нужном контексте, – даже если они делают это полусознательно, – значит в мире происходят серьезные изменения, мы сдвигаемся с мертвой точки.
Я тут же вспомнил, как восемь лет назад, впервые говоря об этих только что взявших верх националистах, он не произнес этого слова, но назвал их бандеровцами, что также было совершенно верно. Ибо бандеровцы, как и пресловутые нацисты, а также и как бы подзабытые сегодня фашисты, – всё это есть не что иное как националисты, точнее самая крайняя, уже совсем на практике не переносимая жизнью фанатическая степень всем давно известного почтенного национализма. Все это знают, но до сих пор еще застенчиво избегают ставить между этими синонимами знак равенства. Почему? Да потому, что как-то все-таки неудобно возвещать с высоких международных трибун о своих национальных интересах, гордо и упорно продвигать их и при этом помнить и сознавать, что то же самое, в общем-то, делал и Гитлер. (Впрочем, американцы, похоже, и не испытывают вовсе таких неудобств, скорее, это наша, русская, историческая щепетильность тревожится. Но не потому ли Запад и стал стирать память о Гитлере, что, помня о нем, трудно продолжать вести себя так, как будто никакого Гитлера и не было? То есть, по-прежнему боданья национализмов в шкурной борьбе за мировое господство считать нормой и высшей целью мировой политики? И не это ли боданье было заново «узаконено» пресловутой шахматной доской Бжезинского?) Проще про себя убеждать себя в том, что возможен плохой национализм, это Адольф, но возможен и хороший – это мы. А о том, что хороший может и поплохеть и что мы не в силах проследить, когда и как одно переходит в другое, об этом вообще лучше не думать – ведь куда же мы без нации?! Между нами, духовными начальниками общества, говоря, пропадом пропадет человек без нации! Кому он служить будет? Уж не богу ли? – (Мимоходом, кстати, вспомним, что сама идея нации возвысилась совсем недавно, когда Французская революция пнула бога, и его потребовалось чем-то заменить, робеспьеровский культ Разума долго на протянул, спасла положение идея Народа, ведь это он Бастилию повалил, его освобождает революция, значит он главный, ну а от него – рукой подать до формулы Нации – ведь нация и есть народ или группа народов, оформленных государством, – которую тут же на своем немецком материале и дал Фихте, а вскоре как порядочные ученики немцев поспели и русские, заложив три кита уваровской триады.) – Ну-у… разумеется, и богу, но… – тут мы понимающе перемигнемся – не в первую очередь. Бог, он, вообще-то, от нас неблизко, опять же, между нами, абстрактноват, а Нация, она вот тут всегда и повседневно, мы в ней с ушами и потрохами, она, в общем, та же природа-матушка, сыра земля, словом. Да и бог, если честно, этот нынешний чиновный бог, жалкий преемник умершего средневекового, давно при ней и для нее трудится и деваться ему некуда: без Нации он смысл жизни теряет, ему без Нации
 – полный конец.
 
II
 
Еще чуть-чуть истории. Двести лет назад, хороня церковного бога средневековья, революционный европейский романтизм и поднял вместо него Народ-Нацию как новое, самой природой подсказанное, божество. Тогда чудилось, что свобода и это новое божество совпадают, что революционное освобождение народов от всех форм исторического рабства есть прямое служение этому природному богу, этой родной нам биологической силе, из которой мы вышли. Эта дорога совпадала и с материализмом, который тогда и начал быстро восходить к своему безраздельному господству в западной культуре, под которым мы до сих пор и пребываем.
И что же дальше? А дальше всеевропейское философско-политическое поклонение идее Народа-Нации неуклонно оформилось в политический национализм как руководство к действию. В Европе он отчасти продолжал революционную риторику и лозунги, порождая антимперские национально-освободительные движения, а в России принял форму отталкивания от Европы в виде консервативной антиреволюционной идеологии, сложившейся при Николае I. Эта вилка породила раскол в русском образованном обществе, разделившемся на западников, стремящихся жить с большинством человечества и развивающих идеи общечеловеческих ценностей, и славянофилов, настаивающих на первенстве ценностей этноплеменных. На практике это было столкновение в русском сознании Европы как представителя человека вообще, человека индивидуально-личного, и России как представителя человека частного, коллективистского, замкнутого своей национальностью и поднимающегося максимум лишь до панславянской общности. Это столкновение сказалось в последовавшей затем революции и в реакции на нее, последствия этой внутренней драмы мы ощущаем на себе до сих пор… 
 
III
 
Все это очень серьезные вещи, но не они сейчас для нас главное. Главное для нас сейчас то, что под столь, казалось бы, с фасада различными культурно-цивилизационными образами Европы и России всегда крылась и по сей день кроется одна и та же слепая природная сила, коренящаяся в инстинктах биовыживания и присущая любому народу как его животная суть, абсолютно равнодушная к человеку – от индивида требуются лишь его лояльность этноколлективу и навыки, помогающие в достижении этносом его целей. Террорист-смертник, жертвующий собою ради этих общих целей, есть идеальный с точки зрения этноса человек – герой, мученик, святой. За други своя. 
Перед напором это силы, в последнее десятилетие открывшейся нам с юга и с запада во всей беспощадной наготе, все возможные коллективные культурные образы, Европа, Россия, Запад и т.п. сдуваются сегодня как осенние листья-мифы (если книга «Миф Россия» была написана около сорока лет назад, когда рушился крупнейший русский практический проект «Коммунизм», то книги «Миф Европа» и – шире – «Миф Запад», окончательно очищающие наше сознание от векового преклонения перед вечерними странами-учителями, пишутся в эти минуты самой жизнью прямо на наших глазах), до поры до времени сладко обманывавшие нас своими метафизическими красотами, чудившимися нам перспективами. Иные из нас, русских, все еще находящиеся под обаянием и магией этих ветхих перспектив, до сих вопрошают: европейцы мы или нет? быть нам ими или нет? Лучше бы они спросили у французов 1870 года, кто более европеец, Александр II или Бисмарк? Бисмарк неоспоримо был немцем, а насколько он был европеец, мы вполне узнали только при Гитлере.
Всё. Перспективы кончились. Большие культурные мифы северо-западного сектора планеты, веками питавшие социальное сознание человечества, умерли. Некоторое время они по инерции еще будут дотягивать свое полузагробное существование в виде вяло пикирующихся между собой традиционалистских и революционистских идеологий, но творческий дух от них отлетел. Это не значит, что эти духовно-культурные призраки не принесут нам политических хлопот – еще как принесут! Ведь каким-то «внутренним» содержанием должно же перебиваться людское сообщество, не одним лишь прожиточным минимумом экономико-политических интересов. Голое, ничем не компенсируемое, господство этого минимума продолжает питать войну. И советский гегемон тридцать лет назад, и нынешний шатающийся супергегемон кроме иных причин обречены пасть и по причине этого однобокого и – не побоюсь этих слов! –  абсолютно бездуховного способа жизни. Формы их бездуховности снаружи могли быть разные, но суть одна: исчезновение из жизни человека как такового, человека «штучного», человека как цели нашего сознательного  существования («права человека» – это не о человеке, это всего лишь о клетке социального биоорганизма), утверждение под именем человека торжества оптового интереса, интереса к массе как носительнице биологической силы, к массе, которая есть экономический потребитель и военно-политический ресурс.
Таким образом, можно поздравить и демократию в целом – к нашему времени она изгнала человека человеческого и утвердила массу как «человека» этнического и национального, ибо если человека нет, то нет и никаких идей выше этноса, народа, нации. Но поскольку Этнос-Народ-Нация живет отталкиванием (т.е. самоопределением в действии) от всех других народов-наций-этносов, диктуемым идентичностью и суверенитетом, то, опять же, война остается на повестке дня.
 
IV
 
Этническое поведение, поскольку оно инстинктивно, есть выражение эгоизма как свойства биологического, и потому национализм можно определить как псевдорелигию поклонения этническому эгоизму. Начало его скрывается в верхнем палеолите и раньше. Это он столкнул европейские страны в яму первой и второй мировых войн. У русских он после Ленина прикрывался словом коммунизм, у американцев и англичан сегодня прикрывается словом демократия. Это национализм Америки разрушил гуманистически очевидный, самой жизнью рисуемый, проект глобализации как естественного единства культуры и цивилизации землян, несовместимый с империалистическим диктатом, который есть максимум хищного аппетита этноэгоизма. Это он, национально-пещерный эгоизм англосаксов, потерпев неудачу как Америка, уже строит по чертежам протухшей британской колониальной империи новейший англосаксонский суперэтнос, протягивающий щупальца  через океаны и континенты. Биологическая жадность слепых инстинктов неистребима. Она же – вечный источник войны.   
Когда заговаривают о характерах, русском, еврейском, немецком и прочих, то определяют их  географией и историей, обстоятельствами объективными и внешними к нашему сознанию, то есть к собственно человеку. Чаще всего разговор подымается в тревожные дни этнических испытаний, когда земля отбивается от врагов (в мирное время такой разговор об этнохарактере сильно напоминает пляску вокруг идола Нации), и само желание дать своей популяции четкое определение, аналогичное индивидуально очерченному лицу, отражает стремление людей к концентрации, единению, сосредоточенности коллективного самоощущения, тут пробиваются ростки всякой суверенизации и неотделимо от них пестуется всякий этнический эгоизм. Таким образом, война стимулирует стремление племен к самоопределению, к рождению нации, к зарождению империи как вершины этнического самоутверждения. В свою очередь, эти процессы восхождения популяции, наталкиваясь на аналогичные процессы соседнего этнического пространства, снова порождают войну. Ёрмунганд традиционной истории замыкает роковое кольцо, кусая себя за хвост.
 
V
 
Поэтому в эти дни, когда на наших глазах роковое кольцо биологической истории общества в очередной раз замкнулось, все иллюзии окончательно отлетели и всё беспощадно прояснилось, встает капитальный вопрос о Круглом Столе, столе не короля Артура, за которым сидели его единомышленники с мечами, а Столе наподобие новой, независимой и некоррумпированной, ООН, где главным делом стало бы даже не как сейчас в связи с Украиной, неотложное хирургическое удаление опухоли, именуемое денацификацией (которая есть только начало и намек на необходимое преобразование психики землян), а – долгое и глубокое исцеление всей планеты от НАЦИОНАЛИТА, этой роковой врожденной болезни человеческого рода, при которой такое чисто количественное биологическое явление, как племя-народ-нация, – которое суть лишь материальное окружение при нашем появлении на свет, – только на том основании, что оно дает тебе язык и первую минимальную защиту, опять же вещи чисто материальные, – оно начинает претендовать и через социальные обряды, и прямо на роль высшей ценности твоего сознания, и это хорошо ему удается, если образование у тебя малое или дегуманизированное, или его вовсе нет – в последнем случае болезнь может развиваться с невероятной быстротой. Националит любит заполнять пустое пространство сознания (и даже если оно у тебя не пустое в буквальном смысле, даже если ты весьма начитанный в истории и культуре  светский или церковный академик, это все равно не гарантирует тебя от всеобщей гуманитарной пустоты, в которую сегодня погружен мир, отрава бесчеловечности проникает на все уровни умственного развития), где должно находиться развитое духовное содержание личности, за которое он себя и выдает. И зачастую индивид, которому скорее всего с развитием личности не повезло, охотно верит этой подмене, не замечая ее, и бессознательно полагает ее идеалом, составляющим смысл его жизни. Так возникают странные подвиги назад, вроде акции Андерса Брейвика, который расстрелял сто человек молодежи за то, что они в своей жизни ушли вперед, и потому, общаясь, уже не замечали ни разного цвета кожи, ни разного исходного языка, чувствуя себя просто одним человеческим пространством – этот запоздавший викинг убил их именно за то, что они преодолели в своем сознании и поведении национальные и расовые – что, по сути, одно и то же, – границы.
25 февраля – 25 марта 2022 г.