«Милый дедушка, Константин Макарыч!
И пишу тебе письмо»
А.П.Чехов «Ванька»
Однажды в начале 70-ых годов прошлого века в одну из деревень Рязанщины в январе по какой-то нелепой случайности попала бесплатная «горящая» путёвка в горнолыжный лагерь. Председатель стал уговаривать молодого Васю Мухина: «Выручай, Васятка, ты в отпуске, послать больше некого, дорогу оплатим, а ты хоть сам горы увидишь, да и народу потом расскажешь». А его дедушка Иван Михайлович в шутку подбодрил: «Напиши письмо, заберу тебя, коли совсем лихо будет». Так вот и очутился Вася в горах – в Северной Осетии на горнолыжной турбазе спортивного общества «Торпедо».
Спустя несколько дней, когда его соседи по комнате ушли на дежурство по кухне, он, переполненный впечатлениями, вспомнил, что обещал написать письмо дедушке. Подышал на застывшую шариковую ручку, задумался и начал: «Милый дедушка, Иван Михалыч, дозволь рассказать всё по порядку. Лежит этот лагерь там, где ничему порядочному лежать не положено. Вокруг высоченные горы, заросшие лесом, а на самом верху белеет снег. А неподалёку от лагеря высится гора Монах, очень похожая на сердитое лицо старика с раскосыми глазами, надо лбом лохматятся густые волосы, нос приплюснут, рот сжат, а на макушке сверкает лысина. Как взглянешь на него, он глазами исподлобья тебя так и сверлит, так и сверлит, что страх берёт.
Маленький автобус вёз нас на эту турбазу по узкой дороге всё выше и выше по горе. С одной стороны – отвесные скалы, с другой – откос в пропасть, у которой и дна не видать. Жуть, да и только. Если бы я знал, что такая дорога будет, ни в жисть не согласился бы на ваши уговоры. Ехали долго, медленно, да и куда спешить-то: всё повороты, завороты да пропасть сбоку. Один только посёлок и попался на пути. Слава богу, наконец, остановились. Сказали, что это Цейское ущелье, где мы и будем жить и кататься.
Поселили нас в двухэтажном здании. В комнате холодно, одно только спасение – батарея. Прижмёшься к ней, подышишь на неё – и она согрелась, и тебе тепло. Эх, как не хватает мне нашей печки.
Выдали мне лыжи, они горные называются. Я, дедушка, этаких сроду не видел – широкие, тяжёлые, с железными краями, а ботинки ещё чудней: высокие, двойные со шнурками и металлическими защёлками. Наденешь, становишься похожим на инвалида Саньку с больными ногами из соседней деревни. Помучился я, пока ботинки-то к лыжам прилаживал. Кого ни спрошу, никто не знает, как надо. Все такие же, как я, первый раз их увидели. Да ещё крепления у всех разные – то сзади на ботинке надо пружину защёлкивать, то спереди на лыже, как у меня. Сообразил ужо сам, ведь не зря мы с тобой комбайн собирали.
Напротив здания есть небольшая горка. Учебный склон называют её инструктора, которые все ходят в красных пуховиках, наверно, чтобы мы их сразу узнавали.
Но вот, что удивляет меня, если ночью выпадет много снега, то всех нас заставляют сначала утаптывать его лыжами на склоне, а потом только разрешают кататься. Утаптывать снег мне понравилось, ведь, что хорошо, стоишь поперёк горы, и лыжи сами никуда не едут, хотя могут и боком вниз поехать, это по-научному «соскальзыванием» называется. Но надавишь на металлический край – тут тебе и тормоз. Соскальзывание я освоил, меня даже инструктор похвалил. Вот так на параллельных лыжах, говорит, и спускаться с гор надо. На деле же получается, что параллельные лыжи имеются только у инструктора, а нам выдали незнамо, что. Пока за одной лыжей следишь, другая куда-то в сторону тянет. Вот и ездишь, со стороны поглядеть – как будто заглавная буква А без перекладины. Они это почему-то плугом называют. Да, дедушка, тёмный народ – эти инструктора, настоящего плуга ни разу в жизни не видели.
Инструктору–то, что – он говорит: «Вписывайтесь в поворот!», а сам сгинул куда-то вниз, только мы его и видели. А девочка одна так «вписалась», что до сих пор выписаться не может… А лыжи у нас – то сходящиеся, то расходящиеся. Как скомандуют нам – дескать, можно – так и сыплемся вниз, кто куда. Если глаза закрыть, то только и слышишь: «Вжик! Вжик! Бум! Вжик! Вжик! Бум!» -- это значит, если об склон, болезный, стукнулся. А если просто: «Вжик! Вжик!» -- и тишина, стало быть, глубоко в снег ушёл.
А удобства здесь все во дворе, как и у нас. С виду вроде отдельные, а на деле – общие. Зайдёшь туда, прислушаешься и в сомнение впадаешь – то ли ты вздыхаешь, то ли сосед, или соседка. А может это ветер. Говорили, милый дедушка, что в горах ветер с вершины дует. Врут они. Он здесь всё время снизу свистит.
А бани здесь нет. Бог не дал. Вернее баня есть, а воды нет. Понимаешь, дедушка, оказывается, здесь совершенно неожиданно, зимой мороз ударил. И сейчас все силы брошены на борьбу с морозом, но вода всё не течёт. Почему и не моемся.
Вот пишу я тебе, милый дедушка, а глаза болят страшно, поскольку свет у нас здесь то в сто свечей, то в одну, а то и вовсе нет. И смотрим мы каждый вечер, отколь сегодня тока не будет, иль из Бурона (посёлок такой ближайший), или из Шурум-бурума (это так местный дизель мы промеж себя называем). Норовистый он! На днях начали его заправлять заместо солярки водой. Да ещё через выхлопную трубу, так он вообще работать перестал. Да и чему удивляться, небось, если лошадь с другой стороны сеном кормить будешь, нешто она бегать будет? А новую рубаху, которую ты мне, дедушка, подарил, я уже изорвал на бинты, уж не сокрушайся. Поскольку у докторши кроме ваты, йода и зелёнки ничего другого нет. Да и в медпункте такой холод – зайдёшь, а там докторша сидит худенькая, бледненькая, только и красного в ней, что пуховка. А когда спросит, дескать: «Что больной у Вас»? А ты ей отвечаешь: «Да ничего. Вы-то как»? Вот с тем и расходимся.
Милый дедушка, Иван Михалыч, я ещё в армии не был, но скажу тебе, что мне будет там, наверно, легко. Посуди сам. Здесь порядки строгие. Обязательная зарядка по утрам с инструктором на улице, я здесь обучился даже приседать на одной ноге, вытянув другую вперёд. Пока повторяешь движения за инструктором, мороза не чувствуешь. Я часто подшучиваю над стоящей рядом девчонкой-очкариком: дыхну ей на очки, они тут же запотеют, а она не сердится, а смеётся только. И я смеюсь. Вот так и веселимся. Затем с полотенцем на плече идём умываться к незамерзающей горной речке, после чего завтракаем в столовой, стоящей отдельно неподалёку. Надо сказать, что кормят неплохо, а главное – в тарелку накладывают много, так что я не голодаю. Пока ешь – вспотеешь. Мясо-то в гуляше, поди найди. На кухне-то люди хорошие, обидчивые только. Вчера в обед выпил третье, подхожу, говорю: «Спасибо, мол, за компот!» А это был кофий. Обиделись.
А инструктор на склоне нам ничего не разъясняет, он по-русски плохо разговаривает, только показывает и говорит: «Делай, как я». И каждый из нас спускается, как может, лишь бы не зашибиться.
Вот так и катаемся до обеда каждый день, я даже устаю, как при косьбе. Наверх-то поднимаемся боком, как при утаптывании. Вот ты на своих охотничьих лыжах поднимаешься прямо в горку, и назад они не едут, мех, что ли, не пускает.
Прошло ещё несколько дней моего катания, продолжу писать о моём житье-бытье.
Вчера я получил выговор. Поставил инструктор палки на горе – они здесь флажками называются – и говорит: «Взять надо все»! Ну, я поехал, а чтобы лучше брать, каждый флажок между ног пропускал. Добрался до низу, протягиваю инструктору пучок палок, а он ихними толстыми концами и начал мне в рожу тыкать, дескать, объезжать их надо было. Да как же их объехать-то? Сорвал, говорит соревнования ты, дубина рязанская стоеросовая, хорошо, что не ударил, а то бы я сдачи дал, ты же знаешь, какой я ершистый.
В этом ущелье есть много других очень длинных склонов, наверх горнолыжники поднимаются в креслах канатной дороги. Довелось и мне увидать это. Однажды, мы не могли кататься на нашем склоне, поскольку всю ночь и утро шёл такой густой снег, как говорят, «ни зги не видать». После обеда инструктор повёл нас «прогуляться» без лыж. Долго шли до канатной дороги, которая поднимет нас на вершину горы, название её не запомнил. Я был просто ошарашен всем увиденным. Страху натерпелся, когда ещё сел в кресло, а как стало оно поднимать меня вверх, то вниз глядеть страшно, ведь до земли далеко, а ежели оборвётся? Но, слава богу, не оборвалось. И вот стоим на самом верху горы, а кругом другие горы упираются своими вершинами прямо в небо, и я вдруг почувствовал себя покорителем. А воздух здесь, дедушка, необыкновенный, даже вкусный: не то, что у нас в коровнике. Постояли, полюбовались красотой, и канатная дорога повезла нас вниз. Со своих кресел мы увидели, как под нами, несколько лыжников, одинаково одетых, наверное, спортсменов, спускаются друг за другом на большой скорости с плавными поворотами, и все – на «параллельных» лыжах. Это было так красиво, прям, как в кино: как будто, змея ползла по снегу под голубым небом, по бокам – зелёные сосны между огромных камней. Солнца здесь очень много… бывает… рассказывают… летом. Но не увижу, ведь через день увезут нас отсюдова к поезду, а заместо нас других привезут. Мне тут понравилось, хоть и не стал я горнолыжником. Милый дедушка, Иван Михалыч, письмо привезу тебе лично!
Твой любимый внук Василий Мухин».