Луна. Невкусная, но такая привычная чёрная дрянь. Хотя руки не обожжены, и даже писательские мозоли на них ещё не оформились. За окном, вместо светлого города западного побережья – грустно выглядящая пятиэтажка с советским лицом. Окно открыто, и юноша, волосы покороче и собраны в аккуратный маленький хвостик, а лицо, без синяков и щетины, не позволяет беспокоится о недостатке женского внимания. Он похлёбывает кофе из большой кружки, иногда перебивая его табачным дымом из тонкой сигареты, длинной, как его пальцы. Напротив него, на раскладном стуле, сидит ещё один парень: орлиный нос, неунывающий, всегда улыбающийся широкий рот и карие глаза. Волосы осветлены и похожи на свежестриженный газон, рука, широкая и неуклюжая, покоится на шее, другая небрежно зажимает между безымянным и мизинцем тёмный «Донской табак». Такие разные и одновременно такие похожие, светлый что-то говорит, улыбается, каштановый устало кивает, иногда полу-улыбается, еле-еле – несложно заметить, что он не в самом приподнятом настроении.
– Ты чего? Ты ведь сдал. Прощай родная однушка – здравствуй лучшее общежитие последнего пристанища люцифера, не? – светлый будто пытался развеселить, растормошить друга, но тот будто бы исчез куда-то в свои мысли.
– Ага.
– Опять она? – на лице тёмного сразу появилось раздражённое выражение, Вик всегда читал его как открытую книгу. – Хорошо, хорошо. Молчу. Ты же помнишь, что говорил Фил…
– Я знаю. Это моя жизнь, я не обязан… – комок встал в горле, не давая закончить фразу, но он знал – этого не требовалось. Вик поймёт. Он всегда понимает.
– Ты сделаешь решение, которое будет для тебя лучшим. Ты сможешь. Я верю в тебя.
– Ага. – вновь грустно промычал каштановый.
– Эй, ты же знаешь, в кого и во что нужно верить, если не можешь поверить в себя? – Вик чуть нагнулся вперёд, и постучал себя по сердцу, заговорщически ухмыляясь, и на лице юноши появилась искренняя улыбка, кажется впервые за эти несколько недель.
– Мне… – голос предательски ломался, но это было слишком важно, чтобы не сказать это в слух. – Мне будет тебя не хватать.
– Эй, мы живём в век высоких технологий! – начал в своей обычной манере светловолосый, но вдруг стал серьёзнее, только ямочки у рта продолжали грустно улыбаться. – Мне тоже, чувак. Мне тоже.
Они молчат несколько минут. Вик бросает взгляд на отцовские часы.
– Если я завтра умру – знай, я жить без тебя не могу.
– Ага. Я тоже. – С улыбкой говорит каштановый. Вик всегда так прощается.
***
Другой день, вечер, на часах 23:19
На раздвинутом диване лежит гитара, несколько струн скручены. Около гитары лежат два тела, знакомый нам каштановый и девушка. На полу две бутылки и поставленные одна на другую винные пробки. Каштановый лежит спиной вверх, смотрит в потолок, девушка лежит сверху, обвив руки вокруг его спины.
Кажется, она плачет. Её голос балансирует между обречённостью и надрывом. Она бросает в него аргументы уже целую вечность – они звучат одинаково, но их посыл укладывается в одну единственную эгоистичную фразу.
– Ты… ты там никого не знаешь!
– Ага.
– Это большой город, много людей, ты же не любишь, когда много людей!
– Ага.
– И университет сложный, ты же не умеешь нормально учиться, и…
– Ага.
– И работу наверняка сложно найти, ты…
– Ага.
– Не… – девушка поднимается на руки и нависает над лицом юноши. – Не уезжай…
Её голос был тихим, дрожащим, жалостливым. На глаза парня навернулись слёзы, которые и без того не покидали его круглые сутки. Внутри что-то треснуло, а потом и разбилось вовсе.
– Не уезжай, ты же знаешь, я права, пожалуйста, только не уезжай…
– …Ага.
***
Другой день, следующий после отлёта самолёта в столицу.
Вик больше не улыбается. Думаю, никто не видел его более разочарованным и взъярённым, чем был он сейчас. Каштановому определённо не следовало говорить то, что он только что сказал. Извинись. Объяснись. Он поймёт. Он всегда понимал. Только скажи хоть что-нибудь.
Две минуты тишины тянутся как самая вязкая и отвратительная вечность которая только может быть. Лучше бы просто умереть на месте чем продолжать стоять тут. Вик наконец разрывает молчание, как всегда оригинальным и неожиданным образом.
Небо выглядит очень красиво. Солнце только начинает подниматься из-за панельных домов. С крыши пятиэтажки срывается стая ворон, наверное, напугались громкого хлопка. Лицо горит от боли, нос, кажется, сломан, потому что в рот затекает что-то тёплое. Он заслужил это. Смерти было бы мало.
Но Вик поднимает его и практически за шиворот тащит наверх. Достаёт аптечку, не зря у него мама работала медсестрой. Почти кажется, что ничего не произошло, он опять помогает ему, как и всегда. Только молчит. Когда кровь останавливается, он закуривает, хотя никогда не курил в доме.
– Извини, это было немного слишком. – Его лицо не отражает сожаления, оно пустое, как осушённый колодец. Его не за что винить.
– Ничего. – Юноша хочет сказать что-то ещё, но горло опять зажимает ком.
Они не прощаются.