Хало и Бэтти как сумасшедшие махали один мечом, другой чеканом. Я стоял за Хало, почти касаясь его спины щитом, и смотрел в глаза кроту, напротив Бэтти. Держал пилум у свинцового груза в поднятой руке и ждал момента. Попытка была лишь одна, и запороть её было нельзя. Дистанция до римлянина равна длине пилума, не больше. У него не было шанса уклониться. Была только удача: попаду – не попаду, пробью броню – не пробью. Но за свою удачу я отдал овцу и барана, а Инисмей должен был нашептать сильные слова на крови, а кровь мой отец пролил. Что этот крот отдал за свою? Тех распятых?
Сейчас! И я метнул, смотря в глаза римлянину. Лицо у него было уже потрепанное, глаза тёмные – собачьи. Мой пилум проломил ему кольчугу под правым плечом. Меч у крота выпал сразу. Он сложился на четвереньки и полностью закрылся щитом. И Бэтти стал прессовать это щит бешеными ударами топора без передышки. Я вытащил свой топор, но щит Бэтти пока не давал мне возможности дотянуться до скрытого своим щитом крота. Римлянин, что стоял во втором ряду за поверженным, сделал выпад мечом, но достать до Бэтти тоже не мог, не хватало длины.
А тут Бэтти взял и прыгнул прям на щит того, в ком торчал мой пилум, и с этого щита принялся долбить как дятел топором следующего крота. Я ударил своим топором в этот поверженный щит, сделав дырку, и, оставив топор застрявшим в нем, взялся правой рукой за торчавший пилум. Он засел глубоко на весь стержень по свинцовый шар, словно и не было на кроте кольчуги.
Вытащить его я смог только двумя руками, перебросив щит за плечо. Под своим щитом орал недобитый крот. Я отложил пилум, выдрал из щита свой топор, левой рукой отодвинул щит римлянина и вогнал по полной лезвие топора под щит. Римлянин обреченно крякнул. Так же, один в один, крякнул с полгода назад наш хряк, которого мы с отцом забили на день рождение матери.
Первый.
Только тут я понял, что в щите Бэтти торчат 2 пилума, и один из них прошёл насквозь и пригвоздил щит к его руке. Он теперь мог даже не держать за рукоять, щит был пришпилен наглухо, как гвоздём прибит. Бэтти впал в бешенство по-звериному. Боли он, вроде, пока не чувствовал. Просто кисть отказала. Надо выводить его отсюда, а то он не переживет этот момент.
Я с разбега, покрыв образовавшуюся дистанцию между мной и Бэтти, не очень прицельно, но зато со всей силой, на которую был способен, метнул пилум над его щитом слева. Дротик увяз в щите нового крота и вошёл ему в грудь, не знаю, на сколько глубоко.
Оттащил Бэтти и показал, чтобы он шёл назад, вытаскивать пилумы, а сам стал перед ним, перекрывшись щитом и замахал топором. Слева бил мечом Хало. Периодически вставлял удары кромкой щита. Между нами и кротами выросла дистанция, они пятились, а мы чуть остуженные первой кровью и ранами замедлились.
Все замедлились, и кроты тоже, сказывалось нервное напряжение, наверное. Словно на всех навалилась что-то тяжелое. Страх? Смерть?
Справа от меня гот по прозвищу Разбойник схватился левой рукой за мой пилум, торчавший из щита крота передо мной и стал упрямо тянуть на себя. Дротик вышел из тела и оттянул щит налево. Крота развернуло. Римлянин было сделал выпад мечом на него, но на пол пути я поймал его топором в правое плечо, не знаю: прорезал кольчугу или нет, и сразу же второй раз прямо в шлем над правым виском. Он упал, и Разбойник пару раз еще ударил его щитом. Мы перешагнули через него, за нашими спинами этого крота дружно долбили чем не попадя те, кто стоял позади. «Второй!» - прошептал я сухими губами, а из-под подшлемника градом пот. Затёк в глаза и жёг. Непроморгаться. Руки заняты. Я поправил шлем о кромку щита. Пот не унялся, тёк.
Я уже не был той рыбой из рассказа отца, усталость остудила ярость, я дышал раскрытым ртом. Резко обессилел. Ненависть, боевое бешенство сошли, как лавина с горы. Остались усталость и равнодушие. Вот мои голые скалы, когда с них сойдет снег! Стали дрожать руки, и было стыдно, что это может кто-то увидеть. Будто всем не всё равно!
Римляне, бросив под наш удар свои первые ряды, отошли назад. Пока их передние гибли под нашими топорами и мечами, задние копали ров, за который теперь кроты и оттянулись, разорвав между нами дистанцию.
Ров был не глубже 80 см, за ним поставили деревянные ежи. Сами римляне стояли на валу см в 50 высотой. Торчали их щиты. Некоторые, было видно, разбрасывали металлические шипы перед рвом, мы звали их репейниками.
Образовалась пауза. Хало держал Бэтти, а я тянул за римский пилум, засевший в его щите и руке. Наконечник, слава богам, был неширокий, трехгранный без шипов. Я освободил его руку от него. Бицепс был порван, но кость не сломана. Щит просто отбросили. Кровь забила, надо перетягивать.
Прискакали сарматы, но без яйцеголового. Стали постреливать за вал. Оттуда пару – тройку раз просвистели пули из пращей. А потом дружно засвистели роем! Мы звали их: «пчёлы». Сарматы от греха подальше рванули в рассыпную. Мы перевязали Бэтти. Мы были живы. Старшой поменял ряды, мы отошли назад.
Я убил 2 кротов. Свой пилум я достал из щита второго трупа. Он был снова со мной. Нельзя мне его терять! Это мой первый бой с кротами. Мы втроем смотрели друг на друга и чувствовали гордость за себя и побратимов, хотя Бетти сильно побледнел. Я думаю, что я был счастлив в этот момент и знал, для чего живу. Пальцы правой руки сжимали пилум. Сейчас, когда не надо было уже лечить Бэтти, по рукам и ногам снова ударила сильная дрожь, и меня сильно заботило, что кто-нибудь это заметит, но подавить её я никак не мог. Словно сильный мороз, и тебя бьет колотун. Я буду убивать вас, кроты! Дыхание восстанавливалось.
5
Ночь стояла тёмная. Орали цикады и саранча. Тонкий серп луны. Ветер слегка колыхал степь. Такой ночью, говорят, хорошо лежать на мягкой шкуре и обнимать женщину. Не знаю, у меня не было женщины. Не успел пока. Я было подумал о жене Инисмея. Какая она маленькая! Волей пресёк эти мысли, так ведь можно перефантазировать и умереть раньше времени! Улететь мечтами не туда, а тут бац, и какой-нибудь пилум прямо в лицо! А мне надо было жить, чтобы убивать кротов, и, желательно, подольше.
Мы, согнувшись в три погибели, крались к римлянам в лагерь. Я, Хало и еще 15 человек наших. Днём я подобрал римский меч. Правильно, что не стал покупать. Какой-нибудь Инисмей развел бы меня на пол стада. Меч был коротковат, не такой, какими пользовались наши, но если подучиться, то, думаю, убивать им всё равно легче, чем топором. Да и перековать, наверное, в будущим его можно. Пусть пока будет, раз нет сарматского или нашего, готского. Ещё подобрал золотой браслет. Он был или нашим, или карпов. Видно, крот когда-то снял с трупа или пленного. Пригодится, подарю какой-нибудь сарматке, может, поможет расслабиться.
К пилуму я приладил перевязь и забросил его за спину через правую руку и голову. Так он не мешал. Щиты мы не брали. Старшой сказал: копья и дротики тоже, но я без своего никуда. Наверное, это уже поняли все в стае. Он посмотрел на меня и промолчал. Со мной был топор, этот, ещё не привычный мне, меч и нож.
Я - просто солдат, не решаю, как воевать, но, по-моему, наши здорово облажались. Вместо того, чтобы накатывать на римлян волнами свежих воинов, меняя ряды, наши позволили кротам окопаться. Те заняли два холма, вырыли по периметру несколько рвов по 1 метру глубиной. Они и сейчас копают. Ночью работа не прекращается, роют посменно. На втором холму росли дубы. Именно там мой отец хотел, чтобы сожгли его прах, а теперь тот холм калечат рвами кроты, как покрыли ранами его тело.
Я не сжёг на нём отца, может убью там пару-тройку кротов? Такая вот улыбка богов. Над кем они смеются?
Мы с отцом с год тому назад загнали здесь диких свиней. Хорошая была охота! Эту местность я знал, как татуировку отца: до малейших точек.
Мы отоспались после первой схватки, когда нас заменили другие ряды. В попытках прорвать линии ограждений прошло 2 дня. Наши особо не усердствовали: типа, кроты в силке, никуда не денутся. Постреливали из луков, перекидывались дротиками, запускали камни пращами. Из деревни нам подвозили еду.
Теперь вот старшие послали в ночную диверсию: попробовать перерезать тех, кого удастся. Мне это нравилось, нельзя их отпускать. Для них изначально неожиданностью оказалось, что мы так быстро сумели собрать внушительные силы. Надо было сразу без пауз их добивать! А старшие растянули это на несколько дней, желая снизить возможные потери. Настроение у римлян, наверное, было не очень. Ожидание завтра и смерти, но наши теперь вот решили слегка поторопить их смерть.
Римляне разожгли костры по периметру, благо топлива было полно, и выставили часовых. Огонь очерчивал круг света, виден один римский дозорный, наверное, второй лежит рядом, спит. Шагов через 100 следующий дозорный. Они периодически позвякивали своим барахлом. Бубенцы, ёж их мать. Между ними, посредине кроты развели костер, чтобы не было слепых зон, но он уже еле горел, а дойти до него и подбросить дров, очевидно, у часового не были ни сил, ни желания.
Палатки они не ставили, стояли тёплые ночи, просто спали у костров. Если пройти часовых, можно будет вырезать пару костров и вернуться к своим до того, как кроты опомнятся от грёз. Вопрос лишь в том, как это сделать?
Можно было попытаться проползти между постами, а еще – напасть и уничтожить один пост, а потом уже двигаться дальше или убегать к своим. Тут уж как сложится!
Решили разделиться: 7 человек поползут между постами вперед, а остальные останутся здесь, и при тревоге нападут на ближайших часовых. Звучало всё это, по мне, дельно.
Я и Хало вошли в число 7, кто пойдет вперед. Старшим среди нас был Разбойник.
- Не бери его, мешаться будет, - сказал Хало, кивая на пилум.
- Нормально, не будет.
И мы поползли. Сердце бьётся, как дятел по дубу долбит. Трава сухая. У рва остановились. Во рве часто кроты вбивали колья, а в торцы кольев, которые были забиты вровень с землей, - железные штыри острием вверх. Надо быть осторожнее, чтобы не покалечиться раньше времени. Трава высокая, колючек мало. Саранча даёт концерт, её не волнует, что одни люди ползут резать других, пока те спят. Зато она глушит другие шумы, помогает нам-готам. Выберусь отсюда, на щите, который сейчас в лагере, нарисую саранчу, чтобы помнить.
Передний поднял руку, показал растопыренные пальцы. Это значит осторожно: есть репейники. Перед рвом в добавок римляне бросили с десяток шипов.
Улучив правильный момент, мы переползли заградительную линию кротов незамеченными.
Римляне спали своими взводами: костёр на 10 человек. Ромашкой – головой к костру по кругу. Как убить 10 человек семерым, не поднимая шума? Окружить костёр было сложно, да и другие почти примыкали вплотную. План, вначале казавшийся правильным, на деле оказался сложнее, чем думалось.
Тут еще нарисовались собаки. Какие-то шавки прибились к кротам, возможно даже наши готские из разоренной деревни, и сейчас стали выражать беспокойство. Раздалось позвякивание. По нему издалека было понятно, что шагают кроты. Человек двадцать протопало к постам буквально в 15 метрах от нас. Нам оставалось только замереть, лежать и ждать. Нападать сейчас было нельзя: нас бы перехватили эти бубенцы на обратном ходе. Надо было изначально вырезать часовой пост и сматываться, а сейчас жизнь всех нас семерых весела на нитке, и на собачьем лае. Стоит только какой-нибудь шавке как следует гавкнуть, и ближайший костёр сразу встанет на уши.
Те двадцать бубенцов, что ушли к дозорным, стали делать костер прямо рядом с ними и раскладываться на ночлег. Мы были отрезаны от своих 10 товарищей и от степи. Собаки видя наше бездействие успокоились, непонятно только, на сколько?
Прошёл час. Мы ждали, и, думаю, смерть ждала нас на расстоянии вытянутой руки. В этой ситуации только и оставалось, что к ней подготовиться и не встретить её в одиночестве, а прихватить побольше гостей из числа кротов.
Раздался крик охотящейся совы. Это наши. Ответить мы не могли: собаки бы переполошились, а наши не могли начать, боясь подставить нас. У нас оставалось часа два на принятие решения. Потом начнёт светать, мы окажемся как на ладони у кротов. Это надо же: уже загнанному в угол, затравленному зверю засунуть в пасть руку! Какую руку, собственную голову!
Я внимательно осмотрел всех наших, и страшная уверенность заползла мне в горло: мы все здесь умрём. С другой стороны, если это дело решенное, то остаётся только забрать с собой к богам как можно больше римлян. Богам нравится кровь, они будут благодарны.
Я понял, что мне не надо возвращаться к своим. Зачем эти обреченные попытки? Пытаться выжить? Разве за этим я пришёл сюда? Надо лишь убить как можно больше кротов до того, как они доберутся до меня.
- Держись меня, - сказал я Хало.
Наши решили пойти на прорыв и напасть на тех 20 бубенцов, в надежде, что наши товарищи за рвом поддержат и атакуют пост.
Я знал, что это бесполезно, а если наши за рвом и поддержат, то это только увеличит потери: они тоже тогда здесь лягут под римскими дротиками.
- Ну, вперёд, - скомандовал Разбойник, и наши кинулись по направлению к рву.
Я удержал рукой за плечо Хало: «За мной!» - и вытащил топор.
Извини Хало. Я не приведу тебя обратно в наш лагерь, но умирать лучше с другом. Так легче, согласись. А знать тебе это не обязательно, так будет легче убивать кротов.
Краем глаза я увидел, как крот у костра в 15 метрах от наших в сторону рва повернул голову в нашу сторону и открыл рот, но меня уже это не интересовало. Я побежал в другую сторону, в центр лагеря. Шавки кинулись в рассыпную!
В правой руке мой старый перекованный топор, которым я срубил тысячу деревьев, римский меч за поясом, пилум за спиной, я бежал к ближайшему костру в направлении от рва. Позади пыхтел Хало, позади залились в истерике собаки, позади раздалось римское: «Тревога!»
На бегу я опустил топор прямо в середину грудины лежащему у костра на спине спящему кроту, выдернул и побежал дальше, по времени не успевал тоже самое сделать со вторым из-за скорости движение, видать боги его любят, третий уже поднимался, сонно озираясь.
Позади раздалось пока ещё не очень дружное «Барра!», это кроты встретили наших.
Второго не любили боги, ему снёс голову своим мечом Хало. Третьему на отмашь я саданул топором по голове, срезал ему треть черепа и, не останавливаясь побежал дальше к другому костру.
За спиной крики и далекий звон железа о железо: наши пытаются пересечь ров. Затрубила римская труба: быстро они очухались!
Следующий костер я минул, никого не зацепив, и не останавливаясь. Какой-то полусонный крот, сидя на заднице, удивленно проводил меня взглядом.
У третьего на меня выбежал римлянин с мечом, я увернулся от его выпада и, саданув ему по правому бедру, продолжил бег. Хало сшиб его, опустившегося на колено, с разбегу ударив мечом. Быстрее, Хало, быстрее!
Я бежал как сумасшедший, цепляя топором тех, кто был в приделах дистанции вытянутой руки с топорищем и стоял на пути. Скажу, не хвастаясь, что зацепил еще человек десять по ходу. Римляне были сонные, без щитов, а некоторые и без броников.
А потом, мы с Хало пересекли линию костров и оказались в темноте на вершине холма. Нас встретили дубы и темнота, ибо ночь еще царствовала. Я помнил эти места. Не останавливаясь и не снижая скорость, я, а за мной Хало нырнули в эту темноту и за деревья.