Павел Петрович. Судьба. Часть третья

               
               
Внезапно Павлу Петровичу пришла в голову идея. Как-то в молодости он баловался стихами, а бывало и байку мог сочинить «в тему». И решил он себя занять таким образом. Почему нет? Напечатать не напечатают, а душу излить на листке бумаги можно. Взял из тумбочки лист, ручку, сел к столу. Недолго раздумывая, написал: «Горькая доля Павла Петровича.» Так и озаглавил свою историю, которую вы уже знаете. Знаете, но не всю…
…Новая работа захватила немолодого, почти смирившегося с неизбежно бессмысленным концом своей жизни человека. Освоив (не без помощи младшего сына, который несказанно обрадовался возможности помочь отцу, которого когда-то обидел – толкнул, вроде бы за маму вступившись, за «правое дело», но всё ж как-то не по-людски…) – так вот, освоив с его помощью компьютерную грамоту, Павел Петрович достаточно быстро стал набирать тексты, копировать, менять шрифты, вставлять цитаты, картинки, собственные фотографии, словом – получалось у него. Познакомился специально с редакторами местных газет, стал им предлагать свои работы. Поначалу неохотно, с опаской и оглядкой на своё руководство, но пробовали понемногу публиковать рассказы нового автора: почему с опаской да с оглядкой? А потому что необычные были тексты у Петровича: язык богатый, но как бы подзабытый «нынешними», слова из «прошлой жизни», обороты многим непонятные (сложные, чтобы сходу мысль уловить – сейчас же как привыкли: разобрать до винтика, вывернуть наизнанку, прожевать и в рот положить! А тут другое. Каждую строчку и предложение всякий по-разному прочтёт, подумает, прежде чем в «коробочку» свою положить, в голову-то. Ну, и остроты и спорных идей в его высказываниях пруд пруди, поговорок двусмысленных…А уж «внутренних диалогов» – так великое множество! Редакторам многим это нравилось, а издателю проще подавай – на «потребу». Чтобы поменьше «заморочек». Короче, дело у Павла Петровича пошлО. Нашлись люди, оценившие творчество непрофессионального писателя по достоинству. Завертелась новая жизнь…
Через пару-тройку лет интенсивного труда замеченного в определённых литературных кругах Павла Петровича приняли в Союз писателей. Новое качество ещё больше окрылило мужчину. Радовались дети, внуки, гордились невестки своим не спившимся и не сдавшимся свёкром. Вроде бы забрезжила надежда на какую-то стабильность.
Давно уже Петрович не занимался тем, чему отдал по сути лучшие годы жизни: не строил, не укладывал тротуарных дорожек, не резал камней на крыльца и цоколи, не столярничал и не плотничал. Всё время у компьютера или с блокнотом (по привычке набрасывал план очередного рассказа карандашом – удобно: можно резинкой стереть, исправить, вставить, убрать – и чисто выходит, без зачёркиваний. Тут его привычка к аккуратности в любой работе сказывалась)…Но что компьютер? Это ж и сети социальные, а там такие истории, такие повороты! То же случилось и с Павлом Петровичем…
Как-то устав от работы за очередной «темой», зашёл он в «одноклассники», где год тому, по-модному, «зарегился». Видит сообщение для него. Прочёл и обмер…Пишет ему не кто иной, как его школьная первая любовь….
 Но вот как было до этого дня…
…– Мама, ты с ума сошла?!– Виктория только что вышла из бассейна в своём загородном турецком доме. Вика, тридцатилетняя дочь Олеси, накинув халат на мокрое тело, держала в руках ноутбук матери, призывая своего мужа (молодого турка) в свидетели чего-то такого, на её взгляд, невообразимого, – Керим! Ты только посмотри, что она надумала!
Подошёл хозяин дома. На крик дочери из сауны вышла и сама мама Олеся, обернувшись простынёй:
– Ты чего полезла в мой ноут? Дай сюда!
– «Любимый… никогда не забуду… не могу смириться…все эти годы…ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО!!!» Это что, мама?!!! – Виктория была вне себя от эмоций. – Керим, ты что молчишь? Это как, мама? Мы десять лет живём в этой стране! Ты сорок лет не видела этого, как его там, Пашу!!! Ты что такое пишешь? А если и правда, прочтёт и припрётся сюда?!
– Пожалуйста, отдай мне мой ноутбук и не смей больше лезть туда. А что касается «припрётся»… Да мне плевать на вас. Если ответит, я брошу здесь всё и уеду к нему.
– Мам, ты в своём уме? – к разговору подключилась младшая дочь, Симона. – Реально, у нас дети, твои внуки, между прочим. А как ты себе представляешь: школа, дом, кружки…Это вообще как? Нет, ну мы понимаем, что папы нету, там мужа …Ты же сама говорила, что он нас бросил маленькими…Ладно с этим. Но мы здесь, всё хорошо, у тебя всё есть, ты с нами ездишь по всему миру, мы заботимся о тебе, ты помогаешь нам, всё отлично же, не так что ли? – скороговорка Симоны, казалось, должна была убедить шестидесятилетнюю Олесю понять авантюрность своей затеи, бесперспективность и даже зло, которое она может принести всем в их уютный устроенный мир.
К разговору подключился Керим:
– Олеся, что мы дэлать нэ так для вас? Может, какой-то обида есть или непонимать? Скажите нам, мы понимать…– За долгие годы совместной жизни с русскими женщинами Керим и его брат Реджеп неплохо выучили язык, в свою очередь обучив турецкому своих супруг. Дети их вообще вовсю тараторили на турецком, русском и английском. У мужчин свой бизнес, достаток и покой…Мама Олеся у всех, как фронтовой тыл: кухня, забота обо всех и обо всём, всё настроено и отлажено…И вдруг эта «блажь».
– Пожалуйста, дай мне мой ноутбук. – На глазах Олеси появились слёзы. Керим бросился к женщине, обнял её, прижав к груди:
– Мама, – он так всегда обращался к ней в минуты порыва, в радости и горести, потому что сами они с братом потеряли свою мать в раннем возрасте и выросли на попечении даже не отца, а именно школьного друга их мамы, который в своё время подобрал их практически на улице, поскольку отец после смерти жены бросился в море и утонул, не сумев смириться с судьбой. Тот мужчина стал для двух ребят отцом. Вырастил их в своей семье вместе со своими тремя детьми, дал им образование выстроил их будущее. Сам он объяснил Кериму и Реджепу свой поступок именно непреодолимой любовью к своей подруге детства, с которой так и не свела судьба быть по жизни. Такая вот история…– Мама, не плачь! Мы всё сделаем для тебя так, как ты решишь и захочешь. Так, брат?
– Да, брат. – Реджеп также подошёл к Олесе и обнял их обоих с Керимом.
Подошла Виктория, протянула ноутбук Кериму. Тот закрыл крышку и передал гаджет Олесе:
– Делай, мама, как знаешь. Мы поддержим. Только скажи, он хороший человек?
Олеся не знала, что ответить. Откуда она знает, какой это человек? Жив ли он вообще? Что с ним? Может, у него семья и он даже не помнит какую-то Олесю из 8-в класса средней школы далёкого города несуществующей страны? Кто он теперь и где?  Она знала, что этот Паша с первого класса дарил ей ромашки и петуньи со школьной клумбы, носил её портфель, просил учителей садить его на одну парту с ней, лазил на огромный каштан у её балкона, чтобы оттуда смотреть на то, как она сидит дома за уроками…Она помнила, как заболела и ей была нужна кровь для переливания и пятиклассник Паша первым пришёл на пункт переливания, где ему сказали спасибо и отправили домой, а он сидел на скамейке у больницы ночью, и родители не могли уговорить его идти домой…Помнила, как он говорил ей, что когда они вырастут, то обязательно поженятся и у них будет много детей, они построят дом, купят машину, дачу, будут…будут…будут…Паша был на голову ниже ростом своей избранницы, и в пятнадцать лет, когда Олесю пытались затащить в школьный подвал старшеклассники (был такой ужасный день!), он бросился на пятерых…Они били его зверски, он кусал их за кулаки и ноги, они молотили его лежащего на полу, Олеся в разорванном платье пыталась отбить мальчика от одуревших парней, затем была милиция, скорая, больница, суды…Она пришла к нему в палату с цветами и апельсинами и…поцеловала в щёку.
– Я люблю тебя, Олеся…– распухшими от побоев губами прошептал Паша.
– И я тебя люблю, родненький. – Олеся припала к постели, обняла своего героя…
Но судьба разбросала их по разным городам, странам и даже религиям…Она помнила. Она знала ТОГО Пашу. Но кто он сейчас? Где? Что вдруг потянуло состоявшуюся женщину с утроенной жизнью в комфортной стране к неизведанному, несбывшемуся, скрытому годами? Какая сила вернула её сердце к воспоминаниям далёкого детства? Но что – детство? Это всегда мечта, всегда вера в лучшее, надежда на свой кусочек счастья в отведённое тебе время на земле, твой маленький мир, который для тебя и есть планета Земля, твоя личная планета! Вот почему Олеся, утерев слёзы, сказала им всем:
– Я буду его искать.
…И вот Павел Петрович читает у себя на страничке: «Паша, если ты жив и читаешь эти строки, знай: я помню тебя и люблю. Я не знаю, как у тебя устроена твоя жизнь, я не хочу и не смею вмешиваться в неё ни при каких условиях. Если ты счастлив, я буду радоваться за тебя. Если ты не захочешь общаться со мной, я пойму и приму это. Но если я тебе нужна и ты помнишь  нас тех, в той больничной палате, ответь мне. Я брошу всё и приеду к тебе. И мы сможем быть вместе. Мне страшно подумать, что я не увижу тебя никогда. Я не могу забыть тебя. Я буду ждать.»
     Павел Петрович обнаружил запись и сразу понял, кто это и о чём здесь. Мало того, что имя и фамилия знакомы и не забыты (а Олеся сменила свою фамилию по мужу обратно на девичью сразу после развода), но само послание не оставляло сомнений – Она. О чём думал вдовец, когда прочёл это: а что теперь с ней? Кто она? Где? Чем занимается? Почему вдруг стала искать его? А вдруг здесь что-то не так? А если…если…вдруг…если…А его покойная Люба, с которой столько-то лет прожили? А что скажут дети? А люди? А самому как? А нужно ли менять что-то? Отвечать или нет? Привык уже один со всем управляться, смирился с потерей жены. Привык…Привык…Кого спросить? Совет у кого взять? Дети не поймут точно…Соседи…Ну, на них, в принципе наплевать…Вот дети…Взрослые люди, может поймут? Потом, ладно: ну, допустим, приедет. Мало ли кто. Сестра, например. Или самому куда-то поехать? Может так? Или где-то «на нейтральном поле»? Вариант… Ой, зачем я сюда залез…Теперь покоя нет. «Люблю…Помню..» Перечитал десятый раз. Пишет грамотно. Хорошо пишет, чисто. Ну, оба отличниками были. Не диковина. Но смысл? Что у неё не так? Почему решила найти? Что делать? Можно сделать вид, что и не читал вовсе послания. Только теперь уж себя не обманешь: вот оно «письмецо в конверте»…Уххх! Завертелось.
Решил ответить. Будь что будет. Ответил коротко: «Приезжай.»
…В аэропорт Стамбула провожать маму Олесю приехали все: дочки, зятья, внуки…Поплакали, понимая, что жизнь их теперь будет другая. Любимая и любящая бабушка, мама, тёща покидает их, вполне возможно, если не навсегда, то надолго. Конечно, можно будет общаться, иногда посещать, принимать и прочее. Но то, что теперь всё будет по-другому, было почти ясно, потому что таким счастьем и беспечной радостью светились глаза Олеси, что слепому было видно: это – не самолёт увезёт их родного человека куда-то в неизвестность, нет – то крылья любви…
Удивительно, что многие годы, которые изменили внешность наших героев, оказались не властны разорвать невидимую ниточку, связывавшую два сердца на огромных расстояниях и в таких разных пространствах. Павел Петрович был в смятении: не то чтобы он помнил всё это время Олесю или вспоминал о ней по поводу и без, нет. Потому что у него была Люба, его жена, его Любушка, дети, внуки, работа, дом, вся долгая и счастливая жизнь (до того, как стал выпивать, да что там «выпивать» – пьянствовать бесстыдно и безрассудно, пока не разрушил всё и не довёл свою Любу до сердечного приступа). Так что и не было особой причины ворошить детские воспоминания. Свой бы стыд и грех вынести.
Не то – Олеся. В ней Чувство жило все годы. Может, ещё и потому, что не сложилось с мужем? Вроде бы и деток родили, как-то жили семьёй, и достаток был, и всё, «как у людей»…Но счастья не было, ПОНИМАНИЯ. Каждый будто в своём мире существовал: интересы разные, мысли разные, взгляды на одно и то же событие порой бывали прямо противоположные, непримиримые, до споров и скандалов. Оказалось – и вовсе до разрыва, развода. Может, оттого и болело женское сердце, что плеча мужского не было, души родной поблизости, хотя и дочки, и мужья их окружали заботой, не отказывали в радостях земных маме…Не то. Тоска. Одиночество. Среди родных – одиночество. Сплошь такое бывает. Вот и Олеся не стала исключением. Поэтому летела с уверенностью и лёгкостью: будет у неё свой кусочек счастья! «Тем более, раз позвал, значит один? Не стал бы звать, если бы всё было ладно? Господи, а вдруг посмеяться решил? На позор свой еду? На посмешище своим…Может, развернуться? Не поздно ещё? Из самолёта не выйти? Сделать вид, что не узнала? Обратно вернуться? Забыть? Или уже до дна?...»
…Павел Петрович по такому поводу приехал в аэропорт загодя, с цветами, в костюме и при галстуке! Давно уже не надевал на себя эдакий «парад», ещё при Любе…Опять накрыло его. При Любе…Люба…С Любой…Они и в порту были последний раз именно с Любой, встречали старшего с семьёй с заграничного курорта. И вот через годы он здесь, будет встречать КАКУЮ-ТО ЖЕНЩИНУ ИЗ ПРОШЛОГО… «Назад дороги нет. Позвал. Надо встретить, а там как будет. Силком не тащит никто. Да и что тут? Ну, одноклассница. Соседям преподнесу, что сестра приехала погостить. А детям…Про сестру «вешать»? Засмеют…А то и возненавидят. Не простят…Зачем полез в эту историю?...»
Однако вот уж объявили посадку и нужно встречать.
…Взгляды встретились. Без табличек и объявлений. Без телефонных уточнений «кто в чём». Без окликов типа «это я»…Взгляды. Они увидели друг друга и пошли навстречу так быстро, как будто хотели сократить время, сжать его в одно мгновение, чтобы оно стало мигом и…вечностью. Бросились в объятия жадно, БЕСПРЕКОСЛОВНО ПОВИНУЯСЬ моменту! Обнялись так крепко, что Олеся выронила сумку из руки, а Павел Петрович сжал свой букет за спиной Олеси с такой силой, что шипы роз впились ему в ладонь, проткнув кожу…Люди проходили мимо, оглядываясь на двух немолодых людей, лишь пытаясь строить каждый свои догадки: супруги? родственники? сослуживцы? друзья?
Они долго стояли обнявшись, не желая нарушить волшебство минуты…В каждом из них не осталось доли сомнения. Это должно было случиться! И вот оно сбылось! Павел Петрович выпустил Олесю из объятий. Она удивлённо посмотрела на него СНИЗУ ВВЕРХ: оказалось, что с момента их разлуки Паша вырос настолько, что стал выше ростом той девочки, что сидела с ним за одной партой.
– Какой ты большой стал! – сказала Олеся.
– А ты стала меньше…– резонно заметил Паша. Они ещё какое-то время просто рассматривали друг друга, как двое случайных людей где-нибудь на остановке. Олеся, наклоняясь за сумкой, и Павел Петрович, пытаясь сделать это раньше, ударились лбами, как это часто бывает в кино! Засмеялись. Павел Петрович протянул букет, но тот остался у него в руке, приклеившись шипами. Она взяла букет, заметила кровь на его ладони, схватила её и…стала целовать, прижавшись к ней губами. Паша попытался отстранить её, но затем и сам взял её за руку и проделал то же самое с её ладошкой. Так они стояли ещё долго, пьяные от наплыва неизведанных доселе чувств…
 Кто сказал, что бывает прошлая любовь? Тот, кто никогда не любил по-настоящему? А может, оно и правда? Тяжёлый вопрос…А что она и есть, любовь-то? Выдумки наши, предположения, попытки оправдаться или оправдать?
…Трудным для Павла было решение зайти во двор своего дома. Отворить калитку ключом, который держала рука его Любы, открыть дверь в доме, куда, кроме Любы и родных, никто не входил… (ну, может, ещё врачи скорой и те люди, которые помогали на похоронах). Эти мысли придавили хозяина дома мгновенно, рассеяли подобно ветру туман надежды на новое счастье. Отрезвили. Стараясь подавить или не показывать своих внезапных тяжёлых чувств, Павел Петрович помог Олесе снять плащ, повесил на плечики в шкафу (где висела раньше одежда Любы…) И тут не удержался мужчина, а просто заревел «в голос», хлынули слёзы из глаз его: «Знал же! Знал, что ни черта путного не выйдет! Знал же! Зачем…Зачем…» – мысль о своём предательстве(?), беспамятстве(?), глупости(?) сверлила мозг, сердце закололо, давление подпрыгнуло…Руки и ноги его задрожали, Олеся бросилась к нему:
– Паша! Скорую??? Поди, ляг. Я сейчас воды…Где тут у тебя?
– Да, воды дай…Там…На кухне…И капли в холодильнике…
Олеся метнулась. Через минуту была рядом с присевшим на кушетке Павлом Петровичем.
Отпил из стакана «сердечное». В висках колотилось. Мысли путались вокруг одного: зачем зашёл в эти чёртовы «одноклассники»?!  Шло бы всё своим чередом…Сбил с толку человека, запутал её и себя…Зачем???
Стало отпускать…
– Паш, ты чего это? Часто у тебя?
– Да нет, вроде не жаловался…Тут, Олеся, сама понимаешь, такая штуковина…Мы же с Любой этот дом строили, выстрадали, можно сказать…И столько лет прожили…Я думал, может как-то уляжется, свыкнется…Тебя вот сбил…А сам, видишь, сразу и сник. Вот так герой, понимаешь…
– Перестань, Павлик. Я же не девочка глупая. Понимаю. Я без претензий каких-то или иллюзий. Я, Паша, по любви…
«Опять про любовь эту, будь она неладна…Да хрен её знает, любовь эту! А я по чём? По дурости своей старческой? От безделья? Жил же спокойно…Уффф…»
– Паша, давай так сделаем: коль уж приехала, побуду у тебя пару дней, город покажешь, о себе расскажешь, обо мне узнаешь, а после я и уеду обратно. Подумаешь, делов-то – приехала одноклассница, побыла в гостях два дня. Что тут такого? Силком ничего не сделается.
– Глупо получилось, Олеся. Каюсь, виню себя. В порту, как встретил тебя, прямо крылья за спиной выросли. Как штормом накрыло каким. А домой зашёл…и всё. Будто с похмелья встал. Видать, не судьба без голубки…
– Понимаю. Знаешь, я же развелась почти сразу, так что мне горевать не о чем было. У меня две дочки, обе замужем за турками, в смысле гражданами Турции, живут там, хорошо у них всё. Внучки две, внук. Дочки, как узнали, что я тебя ищу, очень были против – эгоистками выросли, а мужья их, наоборот, поняли меня, поддержали, вот и денег на дорогу и на всё дали. Хорошие ребята…Вот. Но…Ну, а…– Олеся замолчала, оборвав и без того свои путаные мысли.
Посидели на кухне. Покушали, выпили немного вина «за встречу». Немного полегчало на сердце и у Павла Петровича: оно и правда, побудет и уедет к себе, хотя, конечно, некрасиво с его стороны вышло. Ну, вот так и вышло…
Походили по дому, по саду и клумбам, что Любиными руками выхожены, обцелованы и трудами взрощены…Отпустило сердце у Павла от принятого решения: не станет он здесь «заводить новую». Ну, не в его это философии. Так всем будет лучше.
Вечером допили вино, обговорили всякий свою жизнь, полистали альбомы старые, повспоминали, поплакали, посмеялись…Олеся села поближе к Павлу Петровичу, взяла его за руку. Он послушно дал ей и другую. Обнялись после. Олеся было поцеловала его в щёку. Он слегка отстранился. Она отодвинулась. Он попробовал её обнять. Устыдился своего намерения…Она раскраснелась, отняла свои руки от его влажных ладоней…Обоим стало неловко от этого…Какое-то глубокое понимание ненужности, неуместности происходящего облило бывших одноклассников ледяной водой мудрости…
– Ну, вот…–, поёжился Павел.
– Мдяяя…–, смешливо протянула Олеся. Она так делала в школе, вспомнил Павел Петрович. И оба «любовника» рассмеялись. Павел почесал свою коротко стриженую бородку:
– Раньше надо было об этом думать. На выпускном ещё…Помнишь, целовались в парке?
– А то...
…Павел Петрович предложил собрать свою семью, вместе посидеть, познакомиться: а что тут? Может, дети познакомятся, дружить будут, «взаимодействовать» – сыновья его бизнес имеют, связанный с командировками именно в Турцию. Почему нет? Договорились на завтра. Павел Петрович созвонился с сыновьями, объяснил всё. Парни уже взрослые, невестки образованные, все культурные люди. Никаких недопониманий и упрёков с их стороны. Старший лишь спросил:
– Пап, это конечно, твоё личное дело…Но один вопрос можно?
– Валяй.
– Она у тебя будет жить? В смысле, в доме?
– Нет, сынок. Я без мамы не смогу. Так что и не начинай. Я уже решил всё.
– А пригласил зачем?
– Ну, тебя забыл спросить – кого звать, а кого нет. –, по обыкновению своему жёстко ответил отец.
– Да я просто…
– Вот и я «просто».
– Завтра когда приходить?
– Давай к обеду. Шашлыки пожаришь, я торт куплю.
– Да…Торт… Какие мама торты пекла!
– Да. Пекла. Теперь уж не испечёт. Ладно, давай уже. И так тошно на сердце.
Сын обнял отца, почесав свою бороду об отцовскую. Улыбнулись ещё, пожали руки.
Сев в машину, старший набрал по телефону своего брата:
– Привет, братиш! Сейчас был у папы…Да, спросил…Нет, он её в дом не берёт…Да, уедет…Я сам так думал…Да, уже решил…Давай, завтра к обеду подтягивайся. Посидим, познакомимся. У неё дочки в Турции, мужья бизнесмены, так что есть тема…Давай.
Назавтра Павел Петрович с утра оставил Олесю дома, отправляясь в магазин за нужными покупками. Олеся согласилась, предложив пока состряпать что-нибудь к столу «из своих рецептов». Павел Петрович с неохотой, но согласился: было ему по-прежнему нехорошо от того, что на кухне, где всегда заправляла Люба, вдруг кто-то станет пользоваться всей этой утварью, которой до сих пор даже невестки не смели касаться – так решил вдовец.
– Ладно, Олеся, ты особо не усердствуй, может картошку, если хочешь, отвари…А так…Я из магазина всё доставлю, и дети принесут своего. Поехал я.
…Задержался Павел Петрович часа на три: пока туда-сюда, знакомого встретил ещё – поделился своей новостью про одноклассницу. Знакомый попытался было «посальничать» на эту тему, но Павел его оборвал сразу:
– Брось. Глупости это. Пустое. Завтра домой отправится, уже решили.
…Павел Петрович подъехал к дому, поставил машину в гараж. Подошёл к входной двери, она была заперта:
– Что за чёрт? – напрягся. Заглянул под коврик у входа: ключи лежат, как договаривались на случай, если Олеся захочет отлучиться куда-нибудь. Отпер, вошёл сразу на кухню. На столе сервировка, в кастрюле салат оливье, торт в шоколадной глазури. Записка.
«Паша, решила не усложнять. Если надумаешь приехать или позвонить, вот мой адрес и телефон. Была рада тебя увидеть. Но поняла, что ты не сможешь изменить свою жизнь. Я вообще-то надеялась…Но такова жизнь. Я тебя люблю, знай это. Твоя Олеся.»
Павел Петрович хотел было тут же набрать её номер, но осёкся. Уж больно сложно всё для него было: и этот приезд, и потрясение, которое он испытал от понимания невозможности того, о чём, наверное, думала Олеся. Поздно…Как в той песне: «Поздно мы встретились с тобою, поздно…Не те уже над нами звёзды…Мы усталы и серьёзны…Не скрываем грустных глаз…»
Достал бутылку, думал налить себе, да спрятал обратно: в душу не лезет. А тут ещё этот торт…и оливье. «Эх, Любонька, на кого ж ты меня оставила…Да надо дальше жить…» – уронил слезу на салфетку. Нужно успокоиться, через полчаса дети приедут…
…Олеся сидела в аэропорту, рассматривала фотографии в своём ноутбуке, стараясь отвлечься от тяжких мыслей о своей несбывшейся мечте. «Домой. Надо как-то дальше жить…»

                В.Дегтярский