Украина – государство 100%-но сепаратистское, а вовсе не националистическое, и, если признаться честно, раздражает всех именно это. Почему такой простой факт не артикулируется в сознании российского общества и власти можно объяснить только невысоким уровнем базовых исторических знаний.
Распад СССР проходил, в основном, под лозунгами национализма. Надо сказать, что национализм был довольно игрушечным, но более-менее очевидным.
Грузия, например, имела свои языки, письменность, и даже несмотря на общую веру – своего патриарха, самозванного, но признанного самозванной советской властью и более старшими азиатскими самозванцами. Очень на любителя грузинскую кухню ставили в пример. Культурный вектор проницал время от Шоты Руставели через абсолютный вакуум сразу к Данелии.
Почти то же самое было и в Армении с её едва уловимым пижонским конфессиональным сдвигом. Только вместо традиций культуры в однодневной экскурсии Гарни – Гегард советский турист постигал срез истории региона, бодро проиллюстрированной новоделами XX века.
Похожие претензии на эрзац-национализм имелись у всех, кроме Украины и Белоруссии. (Да и чего там, – многие народы отличались этнически на глазок.) Ни отдельного языка или письменности, никакой собственной веры, истории или культуры не было и помину. Единственное, что им даровали великие державы, было представительство в ООН, тоже, конечно, декоративное. То есть, национализма быть не могло даже по советским меркам.
Его, в общем, и не было.
То, что выдавалось за национализм обеими сторонами был чистый сепаратизм, корни которого уходят в историю XVII века, когда запорожские пограничники переписались из Польши в Россию, где им пообещали на порядок большие квоты реестра. Реестром бывшие польские старшины начали беззастенчиво торговать, но в целом, приграничное дело (дела) знали, и это всех устраивало. На подконтрольном буфере образовалась полугосударственная автономия, имевшая множество специфических льгот. Местные бугры, например, сами собирали налоги и тратили их без участия Москвы, которая в военное время ещё и платила дотации (отменённые Петром после Северной войны).
По мере отодвигания границ статус казачества стал ставиться под сомнение. Немыслимые привилегии не устраивали петербургское императорское правительство: одно дело пограничники на следовой полосе, совсем другое – в фонтане ЦПКО. Маскарадом всё и закончилось: последним гетманом Украины был Президент Российской Академии Наук, который распоясавшуюся шайку опрокинул. (Разумовских принято считать казачками, но дюже умными, о чём, дескать, говорит и фамилия. Но будущий гетман слушал лекции в Геттингенском универе, учился математике у Эйлера. О забавниках и особенно забавницах того времени здесь.)
К пограничникам у всех империй отношение было похожим, можно посмотреть, например, на габсбургских граничаров. Или с другой стороны: на османских янычаров, – пока люди воевали – имели льготы, а когда понастроили наркопритонов на почтовых трактах – их всех вырезали. В России же просто уравняли в правах (и то не то чтобы совсем) – а воплей по сей день. А суть: вора не посадили даже, а просто не дали больше красть.
Настоящий респектабельный национализм – дело хлопотное и дорогое, поскольку представляет собой продукт сложного синтеза. Но именно национальные государства достигли наибольших успехов. Изобретатель технологии, Франция, возилась с её инсталляцией полвека, устраняя баги абсолютизмом Людовика XIV, примерно столько же ушло несколько позднее у Британии, чтобы выстроить свой национальный фасад (за которым вполне умышленно оставили горы архаичного мусора). Конкурирующим Австрии, Германии и Италии подкладывали грабли десятилетиями, пока те не отважились перескочить пропасть отставания с разбега без страховки высокой культуры: Австрия разбилась, а Германия и Италия, не затормозив, угодили в фашизм, то есть, национализм бульварных листков для урбанизировавшейся деревенщины.
Сама Россия и стояла у истоков некоторых мелких национальных сепаратизмов по всему миру. В сущности, эту спайку изобрёл Александр I для дела Греции и далее без остановки (об этом здесь) ещё когда его собственная страна находилась в мягкой стадии становления национального государства (а об этом здесь). Руки у императорского правительства были достаточно длинные, чтобы ловко шарить и в Азии и в Америках.
Гомункулус украинского национал-сепаратизма тоже слепили в Петербурге как мину замедленного действия для любимой Австрии, из Вены ответили украинофилами на полтавщине. Нет сомнений, что не случись Февральской революции, гопаком всё и закончилось бы, но не тут-то было. Оставшись без интеллектуального руководства, зиц-сепаратизм подпал под чужую власть, расправил пришитые крылья и начал безнадёжное планирование. Культурная высота разрушенной империи позволяла тешиться иллюзиями затяжного прыжка достаточно долго, но отсутствие реальных двигателей так и оставило сепаратизм без национализма.
Социал-демократический авангард межвоенья ввёл в европейский обиход спорную (но выгодную котоводам) парадигму права наций на самоопределение, однако сепаратизм оставался за бортом приличий, – и тогда историю новой нации стали сочинять вдохновенно, причём сразу от Рюриков, то есть ту, на которую нормальный русский чихал с присвистом, ибо вся история Европы, к которой можно было апеллировать всерьёз – это от силы 300 лет.
(Вся нобелевская литература второй половины XX века – это литература левых сепаратистов, которым в срочном порядке шили национальную культуру с каким-нибудь Маркесом во главе.)
В известном смысле СССР тоже стал рассматривать Украину как границу, и от сих берёт начало уже советская украинская мегаломания. В Великой Отечественной Украина пострадала сильно, но только в начале и в конце: будучи быстро оккупированной, провела середину относительно благополучно. Ялтинский пояс верности из сатрапий Восточной Европы удалил Украину от театров военных действий, и тут-то началось совсем чудо чудное и диво дивное.
Украину принялись накачивать на сепаратизм опережающими темпами. Поскольку, несмотря на колоссальные государственные дотации, с другими национальными атрибутами ничего не вышло (за исключением, отчасти, дикого запада, имевшего кое-какой язык и кое-какую историю, – но без высокой культуры), сепаратизм начали сооружать из обломков «образа жизни», то есть, попросту, бытового уклада Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей. За исключением немногочисленных культурных центров Украина, действительно, жила особенно и обособленно – с похожими на гигантские деревни городами, с огромными личными наделами, с жирными урожаями абрикосов и скотины и «всё-в-дом, всё-в-дом». Со стороны смотрелось симпатично и вкусно, особенно если сравнивать уровень жизни глубинки украинской и российской, – украинская в среднем жила в разы вольготнее и богаче.
Достигалось это за счёт меньшего союзного государственного прессинга, – и так было во всех республиках кроме РСФСР, – но в отличие от остальных тринадцати Украина была вдобавок концентратором промышленных и финансовых ресурсов. С учётом огромных искусственно выгороженных территорий это создавало фактически экстерриториальное государство в государстве. Вполне самодостаточное... если бы не одно но. У него не находилось никаких оснований для отделения, кроме... бытовых. А вовсе не бытийных. Не нужно строить иллюзий: либеральное отношение к бытовому сепаратизму привело к тому, что он стал господствовать особенно на востоке.
Итогом пыхтения одноразового бустера стало банальное «хочу» без всяких «потому что». А позаимствованный во Львове павлиний хвост национализма наживлялся белыми нитками на ходу; в Беловежье на него наступили, он оторвался – и хрен с ним, – в общем, только мешал. Лет десять, пока переваривался жидкий советский жирок, его никто и не подбирал. Зачем, если и так «жизнь удалась»?
Потом вспомнили, конечно.
Сепаратизм Украины – дело чисто английское, но под него подписались США, которые одновременно выступают против сепаратизма от сепаратистов на Донбассе. Не только потому что Донбасс уйдёт России. А и потому, что идеологически США и Украина – два сапога пара. США сами являют собой сепаратистское государство. Одновременно, они ухитрились подавить сепаратизм Конфедеративных Штатов. То есть, наш сепаратизм – хороший, а отнаш – плохой.
Сепаратизм – суть самозахват, и есть вещь не только мизерабельная, но и на порядок более презренная, чем национализм (если, конечно, серьёзный). У респектабельного национализма аргументы есть (часто весьма поверхностные), но у сепаратизма вообще никаких. Французы (помни о Квебеке!) американцам придумали хотя бы предъяву «нет налогам без представительства» (заведомо неисполнимую, так как представительства практически не было и в британской метрополии). Но при обшаривании всех карманов у Украины не обнаруживалось даже и того: украинцы были представлены на вершинах половины эверестов СССР.
Поэтому права России на уничтожение украинского сепаратизма хтонические: они из сиквела к классическому: «Я тебя породил, я тебя и убью».
Но советской (и постсоветской) власти, девальвировавшей твёрдую валюту культурного национализма и без устали печатавшей деревянные интернациональные рубли целый век, кажется, что национализм – слово самое ругательное. Последние тридцать лет бренчит блатняк на трёх аккордах прилагательных: национальный – националистический – нацистский. А надо бы статью-то переквалифицировать. И уж точно, платить золотом за фальшивку не стоило и начинать.