Богобоязненным жителям Т. порой казалось, что в степи, за дальними холмами, иблис открыл на время невидимые врата Города Мертвых, и вся нечистая сила, истомившаяся от скуки, вырвалась наружу, чтобы творить бесчинства и мерзости.
…По ходу повествования мы уже несколько раз упоминали о Городе Мертвых. Пришла пора рассказать о нем чуть подробнее.
Сохранилось предание, что в старину в Персии обитало сообщество злых волшебников и магов, которые умели оживлять мертвых (но только тех, кто не прошел через обряд погребения) и заставляли их выполнять любые приказания, что и служило средством обогащения этих служителей сатаны. С особым рвением колдуны устремлялись к полям сражений, где непогребенных мертвых тел имелось в избытке и где они могли выбирать по своему усмотрению. Говорили также, что они имели соглашение с главным царским палачом и забирали приглянувшиеся им тела казненных. Несметные сокровища накопила в своих схронах эта нечисть.
Когда в Персию вторглись войска Искандера Двурогого, то злые волшебники выражали бурную радость, предвкушая неслыханное пополнение рядов своих послушников. Вот только не знали они того, что Искандер имеет талисман против их чар и даже дал обет уничтожить их клан.
Гонимые великим полководцем, они бежали в безлюдные места (не все, а лишь те, кто уцелел), пересекли безжизненную местность и подошли с юга к городу Т., который существовал и в ту пору.
Здесь, не желая огласки, они объявили себя благочестивыми изгнанниками и основали поселение на расстоянии шести часов пешего пути от Т.
Странное это было поселение.
Итак, вскоре после начала великой стройки среди местных жителей распространился слух, что невидимые врата Города Мертвых вновь открылись, и что зло снова хлынуло в мир.
Да и как же было этому не поверить?!
Ибо всё, что плохо лежало, начало мгновенно испаряться – сначала с улиц, затем со дворов и, наконец, даже из внутренних помещений! С наступлением темноты, особенно в дни выдачи зарплаты и аванса, стало опасно выходить за околицу. То в одном, то в другом конце огромного, шумного, незасыпающего лагеря, что стиснул широким кольцом тихий городок, по ночам раздавались пьяные крики, вопли, взрывы хохота, переливы непристойного пения. А поутру оттуда докатывались до Старого города жуткие слухи – одному пробили голову, другого пырнули ножом, третьего опоили и обобрали…
Вроде бы прибавилось милиции, ловили воров и грабителей, работали суд и прокуратура, а всё же тревога не унималась, иблис злорадно собирал свою греховную жатву.
В самом конце зимы, на исходе февраля, стало известно о неслыханном, страшном преступлении.
Вдруг открылось, что еще неделю назад бандиты похитили прямо из дома – о Аллах! – не драгоценности, не деньги, не обстановку и даже не скотину, а самого хозяина – старого, но еще крепкого корейца Кима, семья которого выгодно распродала за зиму прошлогодний урожай лука.
Вообще-то, в Т. проживали несколько старых корейцев, носящих фамилию Ким. Но именно этот Ким был известен Старому городу после забавного недоразумения, произошедшего прошлым летом.
Рассказывали, что один из местных маленьких раисов позвонил домой, чтобы узнать, готов ли обед, но, набрав по ошибке другую цифру, угодил к старому Киму. Чуя, что трубку снял кто-то чужой, раис спросил: «Ким бу?» («Кто это?») Честный кореец Ким, знавший местные языки, вежливо ответил: «Бу Ким!» («Это Ким!») Не врубившийся раис (а может, он всё еще был спросонья) изумленно переспрашивает: «Ким бу?» А старик отвечает с прежним достоинством: «Бу Ким!» И так раз десять подряд – «Ким бу?», «Бу Ким!»; «Ким бу?», «Бу Ким!»… Заметьте, каждый по-своему был прав. Эту незамысловатую историю целый месяц рассказывали во всех чайханах и лагманных.
Вот именно этого Кима и похитили.
Это в нынешние наши лихие денечки никого не удивишь захватом заложников, а тогда люди диву давались, зачем же бандиты это сделали, какая им в том выгода? Но оказалось, что выгода есть. Бандиты прислали старшему сыну Кима окровавленный мизинец отца и пообещали регулярно присылать еще по пальцу, если через десять дней не получат сумасшедшего выкупа. (Понятно, что всё произошедшее стало известно позднее, после развязки.)
Дальнейшие события развивались так.
Бандитов было двое. Старого Кима они держали в обыкновенном вагончике, которых по степи было разбросано великое множество. Похитители почти не рисковали, ибо Ким имел очень слабый голос и не мог позвать на помощь. Но эти изверги всё равно заклеили ему рот липкой лентой, да еще приковали несчастного за руку цепью к трубе отопления. Окна были заварены снаружи листами железа. Рядом проходила низковольтная линия электропередачи, подключившись к которой бандиты обзавелись всеми бытовыми удобствами. В каких-нибудь ста метрах располагался жилой городок монтажников, тоже сплошь из вагончиков, и это соседство еще в большей степени отводило от похитителей возможные подозрения, тем более, что их вагончик ничем не отличался от тысячи других – такой же обшарпанный, с вмятинами на обшивке. Один из бандитов караулил старика, второй ездил на кофейной «Ниве» по делам. Затем они менялись.
Палец старику Киму эти нелюди отстрелили дюбельным пистолетом. Прижали его руку ремнем к полу и отстрелили левый мизинец, словно это был сучок на саксауле. Очевидно, они и в последующие дни угрожали ему этим самым пистолетом в полной уверенности, что запугали старика до смерти. И уж, конечно, им даже в голову не могло придти, что этот луковый шептун решится на сопротивление.
Между тем, старый Ким был человеком отнюдь не робкого десятка. Он скорее дал бы себя изжарить на медленном огне, чем допустил бы разорение семьи. Вдобавок, и этого бандиты не могли знать, он в молодости работал на стройке и умел отлично обращаться с дюбельным пистолетом. Похоже, этот пистолет и навел его на определенный план.
Теперь уже невозможно установить точную последовательность событий, ибо все участники этой драмы мертвы, но очевидно, что притворным смирением старый Ким усыпил бдительность своих тюремщиков. Затем, дождавшись, когда один из похитителей уедет, он сумел не только завладеть пистолетом, но и зарядить его. Можно предположить, что пленник, наведя оружие на бандита, всего лишь потребовал своего освобождения, не зная, что у того в рукаве спрятан нож.
Их мгновенный поединок закончился тем, что каждый поразил своего противника. Но оба жили еще какое-то время, встретив смерть по-разному. Бандит, обезумев от боли, выскочил наружу, отчаянно вопя и держась руками за развороченный живот. Старик же аккуратно перезарядил пистолет, отстрелил свои оковы и, пошатываясь, вышел на крыльцо. Нож сидел в груди пленника по самую рукоятку.
А дальше произошла та самая развязка, о которой долго еще толковали в городе.
Будто бы первый бандит, тот, что уехал накануне, вдруг вернулся по какой-то надобности, и случилось это в тот самый момент, когда его подельник бежал, в горячке, через пустырь, поддерживая свой живот, а на крыльце вагончика стоял, привалившись спиной к дверному косяку, смертельно раненый Ким.
Одновременно со стороны поселка Химкомбинат двигались «Жигули» с четырьмя родственниками Кима. Надо сказать, что после получения грозной записки на семейном совете решили не обращаться в милицию, на угрозу же ответить притворным согласием, но затягивать переговоры под разными предлогами, а тем временем, используя всю многочисленную родню, разбить город и окрестности на участки и дотошно исследовать каждый из них до последнего закоулка. Дело, на первый взгляд, могло показаться бесперспективным, учитывая масштабы стройки, но ведь известно и то, что упорство корейцев поистине не знает предела. Ходили слухи, что они собирались осмотреть даже Город Мертвых, но только в последнюю очередь.
И вот, когда машина с четырьмя родственниками Кима поднялась на холм, под которым стоял одинокий вагончик, глазам поисковиков открылась ужасная картина, в которой они, однако, быстро разобрались, ибо в отличие от бандитов хорошо знали характер своего старика.
А вот первый бандит, сидевший за рулем «Нивы», не сориентировался в изменившейся обстановке. Решив, что его подстерегает засада, он круто развернулся и отчаянно газанул, чем сразу же выдал себя.
Один из корейцев на ходу выскочил из «Жигулей» и бросился к старику, чтобы оказать ему помощь, остальные же устремились в погоню за «Нивой». Бешеная гонка по степи продолжалась, впрочем, недолго. Утративший самообладание бандит не справился с управлением на одном из опасных виражей. «Нива» перевернулась и рухнула в глубоченный котлован, с забетонированного основания которого поднимался целый лес толстых арматурных прутьев. Три угловых арматурины приняли падающую машину на себя, прошили ее вместе с похитителем насквозь и, вышибив дверцу, вынесли того из салона на манер заготовки для некоего чудовищного шашлыка.
Очевидцы рассказывали, что рыжеволосый бандит – цвет его волос разглядели только в котловане – умирал мучительно долго, медленно сползая по пронзившей его арматуре до самого дна, и облегчить его страдания не было никакой возможности. Мучительной была смерть и второго похитителя. На пути в больницу машина застряла в пухляке. Пока ее вытаскивали буквально на руках, прошло, должно быть, не менее получаса, и всё это время раненый орал, не переставая. А умолк он – навеки – лишь перед операционным столом.
Умер и старый Ким, но со светлой улыбкой на устах, в окружении родственников, ясно осознавая, что он исполнил свой семейный долг, сохранив для близких средства, заработанные тяжким трудом.
На протяжении нескольких недель это происшествие служило главной темой всех разговоров.
Разные люди, блестя глазами, говорили, что высшая справедливость на свете всё-таки есть, что иначе и быть не должно, что бесчеловечное, дикое, зверское преступление бандитов настолько рассердило небеса, что те не стали на сей раз откладывать наказание надолго, а примерно покарали негодяев на глазах у всего народа.
Во всех разговорах неизменно фигурировал отстреленный палец старика Кима. Этот образ оказывал такое сильное впечатление на горожан, что невольно потеснил собой память о кровавых слезах тетушки Черного Хасана. Притом, что о покушении на Кима говорили не только в Старом городе, но и в других частях Т., а также повсюду на стройке. Как-то незаметно для всех заинтересованных лиц происшествие в доме под Большими Чинарами отодвинулось в область прошлого.
Но, как оказалось, ненадолго.
24.
Примерно в это самое время в далекой Москве умер очередной Большой Раис, уже третий за неполные три года. Совсем больной был. Похоронили его по государственному обычаю – с пушками, с музыкой, с торжественными клятвами.
Вскоре после похорон там же, в Москве, в Большом Кремлевском сарае, состоялся курултай главных коммунистов, на котором они избрали нового Большого Раиса. На этот раз, похоже, решили не повторять прежних ошибок. Стариков беспокоить не стали, выдвинули молодого наследника: скромного, энергичного, приятного на вид, а главное – умеющего складно говорить без бумажки!
Многие простые люди радовались: наконец-то, нами будет руководить достойный человек, который точно знает, как сделать жизнь легче!
Одно только плохо. На темени у него было большое темное пятно (большее даже, чем у Черного Хасана). Но люди готовы были закрыть на это глаза, лишь бы он повел усталый караван по самой короткой дороге! Все тогда верили, что караванщик знает эту дорогу, как свои пять пальцев. Один лишь Мумин-бобо, изучив расположение бобов, сказал с горьким вздохом: «Нас ждут большие потрясения, ибо караван заблудится в песках…» А ведь Мумин-бобо никогда не ошибался. Но именно тогда старому гадальщику и не поверили.
Наступившие перемены не пугали никого из простых людей.
Вскоре после курултая последовали громкие отставки. Лишился всех своих постов и Сановник. В газетах писали «по состоянию здоровья». Но ведь так пишут всегда. Известно, что в коридорах власти дуют опасные сквозняки, после которых здоровье может пошатнуться даже у очень крепкого человека. Какой из сквозняков продул Сановника – кто знает! Может, сыграл свою роль компромат Черного Хасана, тот самый компромат, который долго лежал в тайнике, но всё-таки всплыл наверх в нужный момент. А может, тут приложил свою руку более могущественный враг Сановника. Гадать можно до бесконечности, тем более, что в Т. слухи из белокаменной столицы долетали с опозданием и в сильно искаженном виде. Но нет сомнений, что с приходом нового Большого Раиса Сановник утратил свою силу и уже не мог вредить Черному Хасану. Видимо, именно по этой причине совсем скоро – в канун важных майских праздников – Черный Хасан попал в списки амнистированных и вышел на свободу.
Один из тех самых племянников привез его на белой «Волге» домой. Произошло это глубокой ночью, так что амнистированного директора не смогли разглядеть даже самые любопытные из соседей.
Хитрые тетушки накануне приезда хозяина снова слегли. Будто бы с нервным расстройством. Не помогло. До самого рассвета из дома доносились крики: густой бас Черного Хасана и жалостливые причитания тетушек. (Племянники, очевидно, отмалчивались.) Слов разобрать было нельзя, но не составляло труда догадаться, что «купец» пеняет негодным стражницам за пропажу, а те пытаются оправдаться.
Следом, - солнце еще не взошло, - в доме начался переполох, какой бывает при отъезде кого-либо из домашних. Хлопали двери, скрипели ступеньки, слышались завывания прогреваемого двигателя.
Через какое-то время «Волга» выехала со двора и помчалась в сторону бетонки. В доме наступила полная тишина.
Машина вернулась часа через два. Теперь, когда солнце взошло, каждому было видно, что в салоне сидят оба джигита, один из них – за рулем.
Автомобиль остановился перед закрытыми воротами. Тот джигит, что ехал пассажиром, вышел наружу, открыл калитку ключом и вошел во двор, отперев следом ворота с той стороны. «Волга» заехала внутрь, ворота снова закрылись на все засовы.
За высоким забором снова зазвучали голоса, но теперь только мужские. Из чего можно было заключить, что племянники, по всей вероятности, отвезли своих тетушек в Н. на вокзал и посадили там на утренний поезд, идущий в долину. Значит, так рассудил Черный Хасан, утративший, надо полагать, всякое доверие к проштрафившимся служанкам.
Затем смолкли и голоса, и звуки. В доме снова наступила полная тишина.
Ближе к полудню некоторые из наиболее приближенных сотрудников Черного Хасана, отлично осведомленные о возвращении бывшего начальника, пытались дозвониться до него, чтобы засвидетельствовать свое глубокое почтение, но трубку никто не снимал. Впрочем, кое-кому хватило терпения выждать тридцать или сорок звонков, но и в этих случаях к телефону подходил один из племянников и отвечал заученной фразой: «Хозяин отдыхает, велел не беспокоить. В нужное время он сам позвонит вам», после чего вешал трубку, не дожидаясь ответа.
https://litmarket.ru/books/vostochnaya-byl-shaherezady