По произведениям Валентина Саввича Пикуля.
Уже пахло порохом под Кунерсдорфом, когда Лаудон спросил Салтыкова:
-О чём думает сейчас генерал-аншеф!
-Думать поздно. Сейчас кровью станем расплачиваться за всё, что не продумали ранее…
Они поднялись на пригорок, им подали зрительные трубы.
-Любопытно, чем откроет сегодня Фридрих сражение?
-Как всегда,-
равнодушно ответил Салтыков:
-Косой атакой.
-Почему вы так решили, генерал?
-Это не я так решил, Это Фридрих так решает… Я свою жену однажды спрашивал: «Чего ты в одном и том же платье шляешься, коли другие в гардеробе, ненадёваны, пылятся?» А она мне ответила: «Прости, батюшка, стара стала, глупая стала…»
Лаудон вряд ли понял его, и Салтыков пояснил:
-Фридрих… он тоже, как старуха скупая: одно платьишко надел, так и носит его не снимая… Пооборвался уже господин!
Но Фридрих сегодня не спешил открывать битву. Весь прусский генералитет во главе с королём был в сёдлах. Стояли гуртом на вершине холма, позванивая сбруей и оружием. Фигура короля в чёрном сюртуке резко выделялась среди пёстрых мундиров. Головы генералов , густо напудренные, были обнажены; один король в шляпе. Сюда, в ставку Фридриха, сейчас приводили лазутчиков. Король, перегибаясь через луку седла лично допрашивал каждого… Потом он повернулся к генералам:
-Господа, я выяснил неприятную новость: нам не придётся нападать на русских с тыла. Салтыков свой тыл успел укрепить. Из двух флангов противника мы избираем слабейший – левый. Но прошу ещё подождать – я не всё уяснил для себя…
Сейчас короля смущали сбивчивые сведения о глубоком ретрашементе, связующем русские фланги. Салтыков – через этот ретрашемент – мог перебрасывать свои войска с фланга на фланг, Фридрих же позволить себе такой роскоши не мог.
Около девяти часов утра король сказал, морщась:
-Ладно. Начинать можно только одним способом – начать!
Прусская артиллерия взяла под обстрел высоту Мюльберг, занятую войсками князя Александра Михайловича Голицина. Прошло в гуле пальбы ещё два томительных часа… Король вёл себя как-то странно: он словно не мог решиться на атаку. Лишь ближе к полудню рука Фридриха резко взметнулась кверху.
-Честь и слава!-
заверещал он пронзительно:
-Даже земной шар не покоится на плечах Атласа столь прочно, как сторит королевство Пруссии на плечах своей бессмертной армии…
И закончил деловитым распоряжением:
-Через виноградники можно пустить инфантерию. Направление атаки – на Мюльберг. Исхождение региментов от Бишофсзее и от Треттина… Прошу, господа, начинать немедленно и решительно!
Излюбленной «косой атакой» (как всегда) король обрушился на левое крыло русской армии, и Салтыков приставил трубу к мутному стариковскому глазу.
-Сейчас король,-
точно определил он:
-Милостию божией, кажись, отберёт у нас Мюльберг, сбросит князя с горушки вниз…
В рукопашной резне князь Голицин был тяжело ранен, и его буквально выдернули из рук пруссаков. Мужество защитников Мюльберга было сокрушено. Голицин в спешке боя, истекая кровью, перестроил два полка поперёк позиции. Они встали здесь насмерть. Но прусская картечь выкосила их. Потсдамские гренадёры штыками уже добивали канониров. Левое крыло русской армии было смято.
Фридриху доложили об успехе: 15 русских батальонов и 42 орудия армии Салтыкова более не существовали.
-Прекрасно!-
Заметил король:
-«Шах» мы сделали, пора приготовить русским «мат»…
Салтыков не послал князю Голицину поддержки:
-Резервы прибережём. Фридрих – хитёр, и воевать ещё не начал: он только пыль нам в глаза пущает… Бой весь впереди, судари! Солдаты Голицина погибли, но долг исполнили. С высот горних, уже нездешних, они сейчас на нас взирают. Память им вечная и поклон низкий ото всей России!
Над ним засвистали пули, он взял прутик – обмахивался:
-Во, шмели проклятые… кыш-кыш негодные!
К двум часам дня все укрепления Мюльберга были в руках короля. Но пока пруссаки лезли в гору, неся страшные потери от войск Голицина, Румянцев в шесть линий (целых шесть против трёх предписанных уставом) собрал своих героев на высоте Шпицберга. Сейчас все отступавшие русские копились на Шпицберге, словно в Ноев ковчег при потопе.
Издалека Фридрих пристально рассматривал эту высоту.
-Что-то она перестал мне нравиться,-
поморщился король, протянув трубу Зейдлицу:
-Посмотри и ты…
Но пока всё складывалось в его пользу. Были порой моменты, когда ему хотелось кричать от восторга: «Какое счастье! Как везёт!»
К трём часам дня Фридрих завладел половиною поля битвы. Наступал острый момент, когда инфантерия была уже на издыхании. Её пора было оставить в покое. Она уже расчистила поле битвы. Теперь, на смену пехоте, пришла пора бросить кавалерию и довершить разгром пушками.
-Я не ошибусь, если скажу. Что русские сейчас побегут. А потому сразу начнём отсекать их от дорог к спасению. Быстро разрушьте все мосты на Франкфурт!
Критический период боя наступил. Салтыков опустился на землю, никого не стыдясь. Коленопреклонённый, он стал молится. О чём он там беседовал с богом – это осталось тайной Салтыкова, но, отмолясь, он живо воспрянул с земли:
-Побили, но не убили! Новизны тут никакой нет: король прусский не продаёт побед дёшево…
В ухо аншефа, оглохшего от грохота боя, кричал Лаудон:
-Они сбросили в озеро мосты… Смотрите, уже занимают Кургунд, от леса скоро пойдёт Зейдлиц… Неба уже не видать от пыли! Франкфурт от нас отрезан…
-Ничему не удивляюсь,-
ответил Салтыков:
-Король прусский уже начал воевать, но мы-то сиворылые, ещё не начинали…
Казалось бы, уже всё решено: Фридрих близок к виктории. Но тут в ставку короля стали собираться генералы. И все, как один, с пасмурными лицами.
-Ваше величество,-
объявили они:
-Битву надо заканчивать. Войска уже в изнурении. Если сражение затянуть хотя бы на час, весь наш первый успех полетит к чёрту.
-Перестаньте болтать вздор!-
наорал на них король:
-В уме ли вы, когда всё идёт так чудесно! Что мне с того, что я поколотил русских, если политическое состоянии Пруссии требует от нас добиться полного разгрома России.
Генералы стояли на своём. Фридрих вдруг успокоился:
-Битвою сегодня при Кунерсдорфе я желаю торжественно закрыть неудачный Цорндорф… Мне это нужно. Наконец, я ваш король, и я имею право делать то, что я хочу.
И тут он заметил Веделя, которого раньше сильно любил, а теперь сильно ненавидел. Ведель скромно стоял в стороне.
-А вот и Ведель,-
засмеялся Фридрих:
-Иди сюда, мой горемычный Ведель… Ты слышал, что здесь говорят? Можно подумать, что мы торгуемся на базаре. А ведь нам сейчас для полной победы немного и надо: взять высоту Шпицберг, и тогда мы выиграли не только сражение, но и всю компанию!
Ведель вдруг исступлённо выкрикнул – со слезами:
-Никого не слушайтесь, король… Только – вперёд!
Фридрих обнял его, воодушевляясь:
-Ведель, за такой ответ я прощаю тебе даже Пальциг. Верь: я снова полюбил тебя… Итак, господа, всё ясно. Нам осталось одно усилие, один лишь рывок на Шпицберг! Я заклинаю вас… я умоляю вас… я приказываю вам: идите прямо на Шпицберг!
-Вот он мне и попался, каналья,-
заулыбался Салтыков:
-Ах, глупец! Ну, разве же так это делают? Ведь он же застрянет своей конницей на узких дефиле… Отныне начинаем разгром короля!
Подсознательно почуяв близость вражьей атаки, аншеф стал сыпать распоряжениями. От его шатра поскакали в огонь и в дым ординарцы. В ход двинулись резервы. Ретрашемент укрывал перемещение войск от огня. С горы Юденберг, спускаясь с высоты по зелёной, ещё не прибитой траве, скученно сошли в низину два свежих русских полка. Фронт был перестроен… Аншеф выждал (старики терпеливы), когда на Мюльберге соберётся немцев побольше, и велел открыть по высоте ураганный огонь:
-Тратьте ядра без скупости… Копить сейчас не надо!
Горящими яблоками поплыли в небе мортирные бомбы. Фридрих такого ещё не видел, хотя повоевал немало: русские швыряли снаряды с огнём через головы своих батальонов. (Потом это назовут взаимодействием родов войск и будут изучать в военных академиях. А придумали это русские солдаты на полях Семилетней войны).
Над гвалтом голов, над пушечным громом, на самом пике этого проклятого Шпицберга, вдруг выросла неповторимая, вся во вдохновении боя фигура Петра Румянцева… Глаза вытаращены, мундир на генерале рван, а в руке – обломок шпаги. Ох, страшен был генерал во гневе!
-Стой крепко!-
прорычал он:
-Ежели кто с места двинется, того поймаю и башку оторву…
Пруссаки уже близко. Бегут. Рты их разъяты в вопле.
И начался прибой:
волна пруссаков докатилась до Шпицберга – скала!
отхлынула, и снова пошла вперёд – скала!
ещё раз, покрываясь кровью, ударила – скала!
бросились на Шпицберг всей грудью – скала!
Тогда Фридрих, побледнев, крикнул:
-Коня!
Фронтальную атаку на Шпицберг повёл сам король.
Салтыков подозвал к себе трёх ординарцев:
-Дворяне,-
сказал он им:
-Двух наверняка убьют, потому пошлю трёх сразу. Один из вас доскакать должен до апшеронцев; явите им волю мою – не отступать…
Ни один из трёх не доскакал до полка Апшеронского (все пали из сёдел, разбиты копытами, насмерть изувечены). Но славный полк Апшеронский не дрогнул. Трава была там высока, и вся она в крови, в крови, в крови. До пояса апшеронцы выкрасились в кровь «сидючи на коленях, отстреливались, покуда уже не осталось из них никого в живых…».
(Солдатам Апшеронского полка, в ознаменование того, что они в битве при Кунерсдорфе стояли «в крови по колено», были присвоены по форме чулки красного цвета; при форме в сапогах они носили сапоги из красной кожи).
В атаке безуспешной конь был убит под королём. Картечь сразила его адъютантов. Фридрих вернулся из атаки на солдатской кобыле. Вся одежда была иссечена пулями. Фридрих, почти осатанев, погнал свои войска ещё раз. Второй раз. Третий!.. Обратно возвращались у же не люди, а какие-то кровавые ошмётки – безглазые, безликие, многие тут же сошли с ума…
Русские артиллеристы вручную катили орудия сразу же за пехотными цепями. Шуваловские гаубицы сыпали, торжественно и гулко, вокруг себя смерть полными горстями («С Елисаветой – бог и храбрость генералов, Российска грудь – твои орудия, Шувалов!» - так писал тогда Ломоносоов)…
И, как всегда, в критические моменты, король позвал:
-Зейдлиц!
Но в ответ услышал – совсем неожиданное:
-Король, мои эскадроны не железные.
Фридрих разбил трубу о дерево, в ярости топал ногами, крича на Зейдлица, как на последнего лакея:
-Я всё равно не слышу твоих слов, сейчас мне плевать на все слова, какие существуют на свете… Иди в атаку не рассуждая!
Зейдлиц вскочил в седло:
-Это безумие, король, бросать на ветер мои славные эскадроны!
-Безумен тот, кто осмеливается спорить со мною.
-От нас же кусков не останется, король.
-Какое мне дело до этого, - вперёд!
-Повинуюсь, мой король…
И грозная лавина конницы (лучшей конницы мира), взметая клочья дёрна и песка рванулась вперёд…
Салтыков увидел, как быстро движется через поле блеск и ярость прусской кавалерии, сказал – почти довольный:
-Вот последний козырь короля… Король продулся в пух и прах! Завтра, видать, с торбой по дворам пойдёт… любой милостыне рад будет.
Наперерез прусской кавалерии – клин клином вышибать – вымахала на рысях русская конница. В пыли и ржании лошадей рассыпался тусклый пересверк палашей и сабель. Жёлтые облака сгоревшего пороха низко плыли над головами всадников. Хрипели и давили друг друга лошадьми звенящие амуницией эскадроны…
Весь покраснев от натужного крика, Салтыков размахивал руками:
-Снимай резерв с Юденберга, гони их на Шпицберг, на Шпицберг… Повторяю: С Юденберга – на Шпицберг! Резерв!
Приказ был отдан вовремя, ибо пруссаки уже карабкались на Шпицберг. Гренадёры поддели на штыки русских канониров. Пушки они не могли укатить: пруссаки тут же свинцом их заклёпывали.
-Ничего, ничего-
говорил аншеф:
-Потом мы их снова расклепаем…
Силы атакующих иссякли. К пяти часам дня прусская кавалерия, разбегаясь за прудами, еле двигала ноги. Медные кирасы были рассечены палашами так, будто русские рубили их топорами. А сам Зейдлиц, плавая в крови от шрапнельных ран, лежал, словно верный пёс, возле ног своего короля:
-Я знал, король, что мы будем перебиты.
-Ах, Зейдлиц, Зейдлиц… и ты не справился,-
Фридриху хотелось плакать. Он отъехал на коне в сторону, и русское ядро, прилетев издалека, ударило его лошадь прямо в грудь. Жаром и нехорошим духом тёплой крови пахнуло в лицо. Король едва успел вырвать ногу из стремени – рухнувший конь чуть не придавил его. Это была вторая лошадь, убитая под королём сегодня.
-Ещё раз - на Шпицберг!-
призывал Фридрих:
-Мерзавцы, кому я сказал? На Шпицберг, на Шпицберг, на Шпицберг…
Капрали дубасили солдат палками:
-Вставай, скотина, король сюда смотрит… на Шпицберг!
Началась агония немецкой армии: войска короля судорожно дёргало из стороны в сторону. Драгуны принца Вюртембергского («Хох, хох!») прорвались всё-таки на Шпицберг. Они пробыли там минуту, и сразу полетели вниз, где их быстро прикончили картечью. Король бросил в бой лёгкую гусарскую конницу Путкаммера – конец был тот же, а сам Путкаммер пропал в атаке безвестно. Фридрих оглянулся назад: там, за его спиной, стояли лейб-кирасиры – его личная охрана. Король не сказал им ни слова, он только вытянул руку, показывая – куда им скакать и где им умирать.
Эти лейб-кирасиры достались под клинок чугуевским казакам. Над полем Кунерсдорфа нависло – завывающее, как отпевание:
-Руби их в песи, круши в хузары!..
Казаки разбили гвардию Фридриха, командира утащили в плен за косу, а лейб-штандарт Потсдама затоптан был под копытами.
Прусская армия побежала.
Шальная пуля попала в короля. Его спас от смерти золотой футляр готовальни, с которой он никогда не расставался.
Фридрих произнёс фразу:
-О боги! Неужели для меня не найдётся русского ядра?
Далее никаких исторических фраз за ним не сохранилось – по той простой причине, что канцелярия его разбежалась.
И тогда поднялся с барабана Салтыков:
-Пришло время штыка! Гони их теперь… гони!
Иногда удиравшие пытались увлечь за собой и короля Пруссии.
-Оставьте меня,-
отбивался Фридрих. Король воткнул свою шпагу в землю, скрестил на груди руки. Он застыл как изваяние, выжидая смерти. А вокруг него, словно щепки в бурное половодье, с воем и топотом неслись его войска. Фридрих почти бессмысленно взирал на свой позор. И даже не заметил, что пуля сорвала с головы его шляпу.
Позже всех удирал от Кунерсдорфа на хромающей рыси гусарский отряд ротмистра Притвица. Кони мотали гривами, острый пот их был невыносим, по пикейным штанам Притвица стекала кровь.
На полном скаку вдруг замер отряд:
-Там на холме кто-то стоит… Неужели король?
-Я ничего не вижу в этом дыму… я ослеп!
-Да вон там… видите? Перед ним торчит шпага…
Когда гусары подскакли к Фридриху, он даже не взглянул на них. Король закостенел в своём отчаянии. Притвицу возиться с ним было некогда: с пиками наперевес за ними уже гнались казаки. Ротмистр схватил короля за пояс, гусары перекинули его в седло. Настегнули под ним лошадь:
-Король, очнитесь же наконец!
Притвиц, обернувшись к отряду, гаркнул:
-С нами король, ребята, а потому – на шенкелях!
Выстрелом из пистолета (одним, зато удачным, попал прямо в лицо) Притвиц убил чугуевского офицера, и гусары оторвались от казачьей погони.
За прудами, в тени развесистых буков, они спешились. Правили амуницию, подтягивали сбитые в скачке сёдла. Притвиц одним махом осушил фляжку с вином, размазал кровь на штанах, сказал королю:
-А сейчас побежим дальше. Баталия проиграна – ладно… А вот что нас ждёт после поражения… это, я скажу вам, ваше величество, будет уже настоящее дерьмо! По сёдлам гусары! С нами король! Идём дальше – на шпорах, на шенкелях!
Салтыкову принесли шляпу Фридриха Великого. Старик расправил в пальцах её мятые поля, хлопнул по колену, выбивая из шляпы перегар порохов и прах многих битв, многих побед короля…
-Хоть на стенку вешай!-
сказал аншеф:
-Это почище любых штандартов будет… Одначе,-
присмотрелся он к суконцу:
-Так себе шляпка. Простенькая. Зато она укрывала уж больно горячую голову, которую мы и остудили сегодня под Кунерсдорфом.
Скромно подошёл ординарец:
-Батюшка, Пётр Семёныч, ужин давно стынет.
-Ну ладно,-
огляделся Салтыков:
-Баталю я дал. Кажись, и конец всему… Митенька, подсоби подняться. Ноги что-то не идут. Ослаб я… Не пивши, не евши, с утра раннего на ногах. Истоптался весь. Веди меня к столу…
Через несколько дней с возгласами: "Честь и слава, виват Россия!" - были брошены к ногам Елизаветы 28 знамён армии Фридриха...
А шляпу Фридриха и сейчас можно посмотреть. Она лежит на стенде - под стеклом, как реликвия Кунерсдорфа. Её хранят в музее Суворова в Санкт-Петербурге.
На картинке Пётр Семёнович Салтыков.
Продолжение следует. http://proza.ru/2022/03/26/400