Пробежав нашу деревню и выйдя из нее через "лесные воротца", я и моя сестренка "утонули" в нескошенной высокой траве, которая была нам по пояс, а то и выше. Тропинка вилась змейкой, и мы, не теряя времени, шли быстрым шагом, как будто впереди нас катилось волшебное яблочко и указывало путь в деревню Никитинскую (нас отправили за молоком и продуктами).
В некоторых местах тропинку пересекали каменные плиты (чудо природы!), которые мы пробегали с подскоками и пританцовывая в резиновых сапожках. Без сапог было никак - змеи "плавали" в траве туда-сюда по своим делам. А мы, маленькие девочки, по совету бабушки обегали всех змей стороной.
Примерно через двадцать минут подошли к большой поляне, которая, казалось, была без конца. Моя мама всегда старалась быстро пробегать это место, и вот почему - ей чудилось, что справа от полянки (ближе к лесу) иногда вдалеке стоял кто-то - в длинной черной одежде, с глубоко накинутым капюшоном на голове, и поэтому лица его (человека?) не было видно.
Спросив как-то бабушку об этом, мама услышала в ответ :
- Ты Его не бойся, Он тЕбя не забИдит, Он - Хранитель этого места.
А я Его никогда не видела, да и бабуля успокоила :
- Вам, робятам, Он не покажется, не бойтесь...
На этой поляне была своя жизнь. Не успела я вступить на "контролируемую территорию", как получила легкий щелчок по темечку - от шмеля. "Сумасшедшая" стрекоза летела прямо на меня (я ведь шла впереди), как вертолет, и в последние секунды дала понять, что она не собирается давать дорогу "всяким тут"; и я, отскочив в сторону, успела крикнуть Танюхе :
- Присядь!
Но все-равно стрекоза задела ее колючим крылышком по мочке уха.
Я поняла,что мы всколыхнули привычную и размеренную жизнь жителей поляны, и они то ли от радости, то ли из вредности - летали, "гоняли", "пугали" нас. Бабочки, те вообще "ошалели"! Их было так много : пестрых, темно-коричневых с ярко-оранжевой расцветкой, желтых, белых. И вся эта компания порхала вокруг нас, играючи и заигрывая.
Но эта круговерть не мешала мне пребывать в состоянии восторга и детского счастья. Отведя в сторону правую руку и открыв ладошку, я вела ею, как-будто гладила по верхушкам трав, как по воде...представляя, что цветы и трава - это люди, мои зрители. И я затянула "Свердловский вальс", в котором знала только первый куплет : "Если вы не бывали в Свердловске, приглашаем вас в гости и ждем..." Голосок мой звенел над всей полянкой, и птички как-будто бы в помощь мне заливались. А мы, завороженные этим концертом, не заметили, как подошли к выходу с поляны.
По правую руку стояла старая береза, чуть накренившись в сторону от тропинки. Она как-будто показывала нам своей нижней веткой, раскачивающейся от легкого ветерка, что, мол, "прОшу пАни". И мы, подыгрывая ей, опять вошли в лесную чащу, состоящую в основном из ольхи.
Далее рос малинник, вплотную с тропинкой. Видимо, я и сестренка были ну совсем маленького роста, потому что кусты по высоте были выше нас. Нырнув в малинник и раздвигая его руками в стороны (будто плывем!) , мы пробрались к ягодному месту и с превеликим удовольствием стали уплетать самую сладкую на свете ягоду-малинку!
Наевшись, вернулись на тропу и продолжили свой путь. Вдали меж деревьев появился просвет, и вскоре, выйдя из леса, мы вступили на широкую "почтовую" дорогу, из щебенки и песка.
В стороне от деревни Никитинской, на горке, виднелся сосновый бор, и под своими кронами хранил вечный покой, там было деревенское кладбище. А прямо перед нами вырисовывалась старая школа, которую окаймляла березовая рощица : вот березка, которую посадил когда-то мой папа (еще школьник), и вот березка папиного друга.
А вот и деревня со своими домиками по обеим сторонам дороги, со своими колодцами, садиками и продмагом в центре деревенской площади. И всюду кипела жизнь - голосили петухи, блеяли овцы, мычал теленок, а весь народ подтягивался к магазину и занимал очередь.
Мы, выстояв очередь и купив в магазине хлеб, сахар, пряники, карамельки бабуле, ириски себе и сходив за молоком к тете Шуре, отправились в обратный путь. Разделив весь товар поровну и взяв по бидончику с молоком, вошли в лес уже не спеша.
Близился вечер - теплый, летний, пока еще светлый. Танюха шла за мной, шаг в шаг, и не умолкая щебетала о своем о девичьем : видела ли я, как на нее зыркнул Федька Устинов и заметила ли, что у него синие глаза? Я смеялась и пообещала, что в следующий заход к "Никитиным" мы нарядимся и я помогу ей, моей сестренке, охмурить этого деревенского мальчишку.
Наконец мы вошли в свою деревню Игумновскую, где душистая трава и цветы ласково обняли нас, иногда мешая этим при ходьбе. Бабуля выглядывала, высунувшись из окна, и когда мы прошли рядом с нашим домом, вслед долетело :
- Возвернулись робята, слава тебе, Господи!
Бабушка любила и переживала за нас, "питерских" (так деревенские называли всех городских). Обняв ее с двух сторон, мы, внучки, ждали, когда бабуля поцелует нас. Поближе прижавшись к ней, я на всю жизнь запомнила ее запах. Она была такая маленькая, сгорбленная, почти одного роста с нами, и от этого у меня всегда возникало чувство жалости к ней. И еще оттого, что годы не делали ее моложе, а только прибавляли седины, ее черные когда-то, как смола, волосы стали белы...
...Деревенское детство...такое далекое и такое близкое, незабываемое и любимое. Где родные люди еще все живые, где мама и папа - молодые и счастливые, а мы - еще дети - доверчивые и раскрепощенные, с чистыми и светлыми помыслами, преданной любовью - к родным, близким, и к своей родине.