- Чёрт, чёрт, чёрт, — кричала Марина, со всей силы бросая ложку в раковину. — Это невыносимо. Так больше не может продолжаться.
Сев на табуретку, она закрыла лицо руками и горько заплакала.
Таисия, которая наблюдала всё это из прихожей, тихо подошла к сестре. Она положила свою маленькую ручку ей на голову и начала тихо петь. Пением это сложно было назвать, так как девочка от рождения была немой, а гибель родителей ещё и усугубила то, что казалось и усугубить сложно. А Марина в детстве пела в хоре и обладала великолепным слухом. Ведь это она пела колыбельные новорожденной сестре, так как песни матери Таисия не воспринимала и кричала ещё сильнее. А под пение Марины мгновенно засыпала.
- Странно, — говорила старенькая врач, осматривающая Таисию и читая результаты её обследований. — По всем фронтам этот ребёнок здоров и слух имеет идеальный. Но почему она не говорит, это очень интересно. Такое ощущение, что она обиделась на весь мир и решила молчать.
Отец не то, чтобы не любил младшую дочь, а скорее всего боялся. Так как такого взгляда, которым Таисия его одаривала, когда он разворачивал газету, чтобы погрузиться в неё до отхода ко сну, он выдержать не мог.
- Лена, забери её. Она мне мешает, — кричал он жене, стараясь не смотреть дочери в глаза.
- Она просто хочет, чтобы ты поиграл с ней, — говорила мама, прибегая с кухни и уводя Таисию с собой.
Отец фыркал, закрывался газетой и что-то тихо бубнил себе под нос.
Мама возилась на кухне, а Таисия сидела на табуретке и смотрела на входную дверь. Ждала, когда сестра вернётся из института.
Лифт ещё не останавливался на их этаже, а она знала, что это едет Марина. Поэтому соскакивала с табуретки и бежала к входной двери.
- Нам и собаки не надо. Таиска тебя на расстоянии слышит, — смеялась мама, глядя как младшая дочь обнимает сестру.
После ужина Марина забирала Таисию в их комнату и, посадив к себе на колени, пела ей песни. А девочка тихо ей подпевала, пытаясь мычанием попасть в такт. Когда она засыпала Марина, укладывала её в кровать и садилась за уроки.
Когда родители отравились крысиным ядом на даче, Марине было уже 23, а Таисии 8.
Девочки пол дня провели на озере и когда вернулись домой, то обнаружили их на полу. У Таисии случилась истерика, и Марина позвала на помощь соседей. Они и вызвали скорую помощь и полицию.
Расследовать это дело долго не стали, так как у простого мастера на заводе, да школьного повара врагов не было. А соседи говорили, что слышали ссору. Вот в полиции и решили, что в пылу ссоры жена по ошибке насыпала в еду крысиный яд, который, почему-то, был насыпан в баночку из-под специй. На этом дело и закрыли.
Больших трудов стоило Марине оформить опеку над сестрой. Органы уверяли её, что девочке будет лучше и безопаснее в специализированном учреждении. Сухие уверения ради галочки. Но благодаря соседям, на чьих глазах выросли девочки, которые подтвердили, что сестра для Таисии была роднее матери, удалось добиться успеха.
И вот уже второй год Марина для Таисии как родная мать. Хотя со словом "как" можно поспорить.
В спецшколе, где учится девочка, учителя на неё часто жалуются. Говорят, что с каждым днём с ней становится всё сложнее и сложнее. Марина защищает и пытается оправдать сестру, говоря, что девочка пережила сильный стресс, потеряв родителей.
- В таком случае её нужно лечить в специальном учреждении, — сухо говорит директор, стараясь не смотреть Марине в глаза.
Бездушная, сухая тварь, думает про себя Марина, изо всех сил сдерживая слёзы.
А психиатр утверждает, что девочке сейчас ни в коем случае нельзя менять обстановку. Нельзя вырывать её из привычной среды обитания. И Марина ей верит. Поэтому борется за свою сестру изо всех сил.
А сегодня, или день сложный, или соль сама по себе вместо сахара в блинное тесто опрокинулась, или просто нужно было поплакать. Таисия обняла сестру и мычала любимую песню. Марина вытерла кухонным полотенцем слёзы, провела по волосам девочки рукой, и тихо запела.
Они обе опустились на пол, обнялись, и раскачиваясь в такт мелодии пели. И звуки песни улетали в открытое окно. Их подхватывали птицы и уносили высоко-высоко, растворяя все печали в голубой лазури неба.
Всё будет хорошо, думала Марина, целуя сестру в макушку, а иначе для чего это всё.