У родителей была установка – сделать из меня человека. Решение обсуждать не полагалось, а контроль был на каждом шагу. – Это можно, это не надо, а про то забудь.
Ну, а превыше всего – честь! Батя зачитывал Твардовского как отче наш. – Не прожить без правды сущей, правды прямо в душу бьющей, да была б она погуще как бы ни была горька!
Я старался как мог, а когда не мог, получал подзатыльник… Скоро понял, что другой Твардовский мне ближе. – Хорошо, когда кто врёт весело и смело! – И с родителями не откровенничал, себе было дороже. Стал приспосабливаться, выгадывать и это у меня получалось. Сухим выходил из воды!
Но для души друг у меня был... Наташа по осени пришла из другой школы. Марь Иванна её посадила за одну парту со мной и мы сразу сдружились. Она давала списывать уроки, подсказывала, когда был у доски, и вообще с понятием была. Я провожал её домой, иногда вместе ходили в кино. Всюду вместе и в верности друг другу поклялись на крови. Укололи пальцы, кровь сцедили в стакан, разбавили водой и выпили. Теперь наша дружба называться стала кровной, и мы по-дружески, без подтекста поцеловались в щёки.
После школы встал вопрос, куда поступать. Наташа знала куда, готовилась, и документы подала в педагогический. А мне по барабану, но склонялся к романтике, звёздам и гособеспечению... Мы оказались на высоте – и она поступила в институт, и я в артиллерийское училище.
Дело сделано, стал привыкать к военному порядку. Ать-два! Жил в общежитии, кормили хорошо. Познакомился с дочкой замнач училища. Леночка была ухоженной, романтичной, доступной, а папа её настоящий полковник.
Дома офицерского состава находились тут же на территории училища, поэтому виделись мы часто. А Наташа жила далеко, виделись редко, и когда она узнала про Лену…
Не было прощального разговора. Ничего не было. Просто не стало доброго, искреннего, на крови проверенного друга. Не судьба. Я смирился, да и папа у неё не был полковником.
А Ленин отец приглядываться стал, и однажды явиться приказал для доклада… Хозяйка выставила сладости, чай налила. Хозяин не счёл даже пиво. Говорил мало, а разглядывал, как раздевал. Только хозяйка выворачивала душу. Много ли девушек у меня, умею ли играть на пианино, не курю ли папиросы… Но чай с бергамотом был вкусным, и мы расставались довольные жизнью.
Лекции, семинары – процесс тягомотный, эмоции все на полигоне… На втором курсе по мишеням мы бабахали из пушек. Попаданий не было. Салаги! Но это и спасло нас от трагедии... За дощатой мишенью прятался грибник, и пока мы громыхали пушками, отчаянно махал оттуда кепкой.
И когда офицеры чудака разглядели, то экстренно скомандовали отбой. ЧП не произошло, все довольны. Но благодарить за стрельбу нам не последовала.
Годы пролетели. Выпускные экзамены. Все трясутся от страха. А я спокоен как слон, верил в удачу. Попался вопрос, ответ на который был только в носу. С ковырялок и начал, апломб не терял: – В состав ракетного топлива входит связующий топормунд, разъединяющий молотобутин и вне связи с ними клайдерман.
Я нёс ахинею, но пианиста ввёл в состав топлива из самого искреннего к нему уважения… Комиссия сидела в растерянности, шу-шу меж собой. К руководителю: – Курсант по делу говорит? – А тот ошалел от наглости, пожимает плечами: – Н-не знаю.
Мы разошлись полюбовно, солдатская находчивость оставалась в цене. И скоро на плацу я шёл в офицерском строю. Подкидывал мелочь на удачу, и самозабвенно вопил со всеми ур-р-ра.
Я был с амбицией, пройдохой, мохнатая рука тоже была. Меня оставили в округе, помог Ленин отец. Ну, а я, благодарный, призвал в жёны его дочь. Фифти-фифти! Жили достойно без склок, по службе тоже рвение было. Так и летели года своим чередом. Эксцессов не было, порицаний не было, наел брюшко и через тернии произведён был в чин генерала. Тогда мало было ретивых, но я службу знал.
Девяностые. В стране бардак. В мутной воде мафия ловит жирных карасей. Я был тоже не худенький, и в моём хозяйстве тоже началось шевеление. Я знал мафиози, они знали меня. Дураков не было. Состоялся разговор. Договорились о малости – не видеть, не слышать, не мешать. Я оставался, как бы не при делах. Такой расклад меня устраивал вполне, деньги за покладистость устраивали тоже.
По внешним признакам в части уставной порядок, и манна казалась вечной. Отнюдь! Где-то потекло. Насторожилась прокуратура. Пошли аресты, допросы. Я занял оборону.
Дело предполагалось мутное, и меня отправили домой зализывать раны… Мундир, лампасы и генеральскую спесь запихнул в платяной шкаф. Напялил футболку, джинсы, в карман сунул фляжку коньяка, и вышел в город осмыслить себя. Куда я влез?! Зачем?! Что мне не хватало?!.. На денежном довольствии как сыр в масле катался. Друзья, семья, уважение. А сейчас реноме с репутацией вора… Подхалимы исчезли, жена ушла, друзья отвернулись. Впервые пожалел, что я не слесарь, с простой, понятной жизнью.
Бар не пропустил, и с пивом подсел за столик к штатскому субъекту. Оказался слесарь. О, как! Я растрогался, достал фляжку. Переглянулись. – Ну, давай! – По глотку и наш союз этим скрепили.
С пивом это повторили не раз. А когда сходил я за угол, захотелось и душу излить.
Вспомнил старый, добрый СССР… Тогда товарищеский суд близко был к народу. Чуть что, и неумолимый приговор – убыть на поруки коллектива. Строго? Да! Гуманно? Да! Советский суд – самый гуманный суд в мире!.. И так стало жалко себя, что прошибла диссидентская слеза. – А сейчас? В стране попирается личность! Есть жертвы. Нами правит тиран!
Слесарь вылупил зенки, суть его выперла наружу:
– Ты что, вражина, несёшь?! Президент послан Богом страну нашу спасать!
Я поздно понял ошибку, слесарь с воплем уже летел в атаку: – Россия, вперёд!
На инцидент вниманье не обратили, все погружены были в пиво. Только бармен насторожённо приглядывался к нам... Ещё ментов мне не хватало! Молчком, бочком, за порог и протрезвел.
Слесарь далёк от звёзд и генеральских амбиций. Простой, неприхотливый. В семье любят его, уважают за умелые руки. Мыслит просто, без иезуитства, таким служат генералы.
В голове компот из огурцов с вишнями, пыжиться не хотелось совсем. Вспомнил детство. Друга на крови. Глаза Наташи с укоризной Фемиды. И на следствии сомнений не стало: – Товарищ прокурор, я хочу сделать заявление! – В душу волной пришло облегчение.
На улице поднял кусок кирпича, и на стене прокуратуры размашисто вывел. – Лёха + Наташа. Постоял, подумал, добавил восклицательный знак. Отстранился, полюбовался ещё и понёс свой крест дальше.
А на улице лето, тёплое солнце, липа в ресничках цветёт... Уютный сквер, ландшафтный дизайн... Сколько разных людей! Какие красивые женщины! А какие милые в колясочках детки! А какой на дереве симпатичный воробей! Как я не замечал этого раньше?!