Трудно писать о девочке, которая тебе была известна под одним именем, а большинству людей в мире – под другой.
Тем более, что лично меня перемена ею фамилии совсем никак не задела. Обычная вещь. Девушка выходит замуж и становится обладательницей другой фамилии. Была Леонтьева, а стала не Леонтьева! Была Белозуьенко, а стала не Белозубенко! А как долго я привыкал к новой фамилии старшей доченьки! Ужас! И ведь еще три девицы, три сестры, не меняют до поры… Кошмар!
Кошмар?
Кошек я люблю.
А при чем здесь МАР?
Ах, да!
Сегодня я вырвал эти мгновения из пасти у века!
Всё!
Ни одной больше причины оттягивать неизбежное нет!
Меня везли в этот жуткий прибор.
«Вдохнуть! Задержать дыхание! Дышите!»
Рона моя просто упала. Пролежала две недели парализованная и умерла.
Бабушка моя просто упала.
Пролежала три дня парализованная и умерла.
У меня нет никаких сомнений.
Миг и уже ничего не смогу ни исправить ни отредактировать.
Все звоночки уже давным-давно отзвучали.
Пора платить по счетам.
Но вот вырвал несколько мгновений у вечности.
Только о моей!
Моя!!!
Моя Марина Мараева!
Марина родила мне двух дочек.
Но она никогда не была Мараевой!
А вот у меня в моём школьном детстве была своя Марина.
Дело в том, что я был всё-таки реально аномален.
И мою аномальность необходимо было корректировать.
То есть меня надо было как бы перевоспитывать.
Вгонять в рамки цивилизации.
Добиваться от меня подчинения.
Но что же я всё о себе да от себе?
В общем ко мне Нина Игнатьевна решительно приставила Сашеньку Попова. И он моим перевоспитанием занялся ответственно и жёстко. Первым делом привёл меня ак себе домой (он жил на Шейкмана в восьмиэтажке рядом со школой, как раз на восьмом этаже. Я с величайшим интересом прокатился на лифте, смело вошел в его квартиру и первым долгом узрел на письменном столе его родителей пишущую машинку «Москва». Судьба моя была решена! Уже через пять минут после начала перевоспитания я первый раз в жизни тюкнул указательным пальчиком по клавише с буквой «М». Потом нагло опробовал и букву «А». С того мгновения процесс уже никогда в моей жизни не прекращался. И сейчас мой указательный палец всё носится и носится по клавиатуре и всё что вы здесь читаете является продуктом вот этих нажатий моего пальчика. При этом я осваивал и работу всеми десятью пальцами, но мой мозг по-прежнему аномален и я обгоняю профессионалок печатающих «вслепую» печатая одним пальчиком взрячую. Разница с профессиональными машинисткуами у меня такая: они печатают в основном чужик тексты, а я печатаю в основном свои. То есть сам сочиняю и тут де превращаю в публикацию. Так что сами понимаете, Саша Попов мой кумир сразу и до последнего вздоха. В остальном с перевоспитанием как то всё пошло «не так». Через две недели Нина Игнатьевна обнаружила, что ей предстоит перевоспитывать уже двух негодников в классе!
Тогда она направила меня на перевоспитание к Саше Лапкину. Естествеенно он привёл меня домой и показал элементы будущего детекторного радиоприёмника. В комплект входил маленький красивый динамик, триод, два диода, проводки, переключатель, какая-то основа. Саша показал мне электропаяльник, олово и припой и лично руководио моими опытами. Приёмник был собран и заговорил безо всяких батареек! Это было чудо и я усвоил новое слово триод, не походившее на те слова, которые мы с пацанами осваивали на куче угля в нашей котельной. Особое впечатление на меня произвёл протез на ноге у Сашиного отца. Понятно что его титулы и звания для меня ничего ровным счётом не значили и второй раз я услышал о них через сорок лет!именно Саша оказал мне огромную помощь в записи моего «Севастопольского вальса» и «Солнечного странника», именно он свозил меня в Калининград и мы с ним вдвоём сумели сфотографировать коллекцию картин Галины Сатониной в Казанской шахматной школе. Но это было уже сорок лет спустя. А вот тогда в процессе моего перевоспитания что-то снова пошло «не так» и Нина Игнатьевна обнаружила, что перевоспитывать придётся уже трёх бойцов абсолютно видимого фронта!
И тогда на меня было предложено обратить внимание Сашеньке Шиндерману. Надо ли говорить, что Саша первым долгом привёл меня к себе домой (они жили в деревянном доме во дворе того дома на углу Московской и Челюскинцев, около которого в 1869 году произошла крупнейшая трамвайная катастрофа века) и показал мне свои клясеры с марками! Пять первых марок он мне полдарил из числа имевшихся в обменном фонде. С тех пор филателия – мой постоянный спутник. Правда в основном я коллекционирую шахматные марки и конверты и открытки, но это уже вторично. Первично же то, что через три недели Нина Игнатьевна осмотрела разгромленный мною класс и тяжело вздохнув тихо сказала одно имя:
- Марина!
Да! Это был гениальный ход гениальной Женщины!
Тогда я ещё не знал, что женский интеллект намного превосходит мужской, а девичий интеллект не сопоставим с интеллектом мальчуганов.
Первое, чем Марина сразу резко отличилась от мальчиков: она меня к себе в дом не повела!
Об этом не могло бытоь и речи.
Я должен был сидеть с ней на одной парте и слушаться её на переменах.
Понятно, что долго это продолжаться не могло и не продолжалось.
Марина очень быстро прошла путь Попова. Лапкина и Шиндермана, перевоспитывать теперь предстояло пятёрку нападения от Алёши. Не удивлюсь если узнаю, что Нина Игнатьевна аккуратно и деликатно справлялась у руководства школы, а нельзя ли вернуть трудновоспитуемого мальчика в его родную 65 школу.
Было два препятвия. От профессора Калюжной, дочку которой я водил в школу и от юного директора Школы Августа Соломоновича Белкина – будущего доктора педагогических наук и крупнейшего в Свердловске педагогического авторитета. Оба специалиста в один голос заверяли руководство, что у мальчика просто характерологические особенности, а в целом он и вполне управляем и даже удовлетворительно обучаем.
Так или иначе но после Марины Мараевой ко мне более никого уже не прикрепляли. Зачем рисвковать неокрепшими юными душами. Тем более, что я частенько болел и иногда по месяцу отсутствовал в школе давая своей Нине Игнатьевне передышки и благотворные паузы. И как то постепенно я «втянулся». Класс привыкал ко мне, я привыкал к своей последней парте в дальнем от окна углу. И жизнь налаживалась. Но сердце моё навсегда сохранило трепет перед этим именем. Ведь я тогда чётко понял: это мой Эверест! Моя вершина! Мой пик Коммунизма! Выше уже не бывает! А как это звучало сладко, томительно, волшебно: Марина Мараева! Сокращённо Мари Мара! А еще короче просто Мама!
В Маринке для меня таилась загадка.
В отличие от всех других девчонок класса, которых я обходил по большой дуге, с Маринкой я всё-таки общался.
Редко. По мелочам. Типа: как это правильно произнести? – Мы ведь учились в английской школе! И она относилась ко мне вполне терпимо.
Та самая Пятница
1963-ий год для меня открылся смертью моей тёти Роны.
Всё было как в тумане. Надо было привыкать к её отсутствию в нашем доме и в своей жизни.
А я не мог, не хотел привыкать.
Рона была для меня всем на свете.
С её смертью в душе образовалась гигантская пустота.
Это была не рана.
Это была пропасть.
И я в ней пропадал.
Нина Игнатьевна допустила непоправимую педагогическую ошибку, как я это понимаю сегодня.
В тот день когда Рона умерла мама сообщила об этом утром. А занятия в школе были во вторую смену.
И я послушно в путь потек.
Прибыл. Сначала было за окном светло, но затем стало быстро темнеть (18 января!) мы что то выполняли с русскими словами. Шёл третий или четвёртый урок. Я смотрел на Нину Игнатьевну, она что то объясняла девочкам на первых партах негромко, полушёпотом, поскольку все что-то усердно писали. А я не писал.
Я понимал, что сегодня утром Рона умерла. Что её больше нет. Что её больше не будет никогда! Никогда! Никогда!
А Нина Игнатьевна не понимает!
Я четко ясно увидел: она не понимает!
И весь класс не понимает.
А я понимал, что класс не понимает, потому что не знает.
А вот Нина Игнатьевна… Конечно она тоже не знает.
Ведь я же ей ничего не сказал.
Но сердце ребёнка зорко!
Я видел сердцем: ей не до меня!
Ей безразлично, что со мною творится.
Именно там и тогда я понял про школу и про учителей практически всё, что должен понимать про школу и учителей организатор школ и учитель учителей.
Но я не знал тогда, что я и есть прирождённый организатор школ и учитель учителей. Не ведал.
Не догадывался!
Зато я принял решение.
Первое такое ответственное решение в своей жизни.
Тихо, аккуратно, практически незаметно я собрал свой портфель, ни говоря ни слова тихо поднялся – а в тот день я сидел сзади на последней парте у окна – и тихо беззвучно двинулся на выход из класса. Спокойно миновал парты, обогнул первые приблизился к дверям.
- Алёша! Ты куда? – изумилась Нина Игнатьевна.
Я аккуратно приложил указательный палец к губам, покачал головой и молча вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Это было видимо на втором или третьем этаже потому что я чётко помню, как долго стоял над лестничными маршами наверху в дальней от входа в школу стороне. Потом добрался до раздевалки. Оделся и наконец вышел на улицу и побрёл до Московской, до угла на Ленина 5, и далее по бульвару по центру Ленина до площади 1905 года. И вот на ней слёзы наконец хлынули из моих глаз и как я дошёл в тот вечер до дома моя память уже не сохранила.
18 января в тот год была пятница.
Небесный Лесовоз Анна Герман https://www.youtube.com/watch?v=Buqz03eALZw
Новогодний вечер 1964/1965 года
Наступал 1965-ый год.
В тот год класс готовился отмечать Новый год как-то необычно празднично. Были поставлены столы в каре, было угощение на столах, все сидели нарядные. Присутствовали чьи-то родители, присутствовали преподаватели, ведь мы были уже не в начальной школе! Вечер был в разгаре. И вот тут вышла к центру во главе каре Марина Мараева и высоким чистым прозрачным голосом запела песню.
Кораблям не спится в порту,
Им снятся моря, им снятся ветра.
И, как человек, тоскует корабль.
И гудят гудки: «Пора, пора!»
Опять стою на краешке земли,
Опять плывут куда-то корабли,
Опять несет по свету лесовоз
Дурман тайги и белый снег берёз.
А в тайге стоит тишина,
Лишь эхо в тайге подобно ветрам.
Тайга велика и так зелена,
Как твои глаза по вечерам.
Опять стою на краешке земли,
Опять плывут куда-то корабли,
Опять несет по свету лесовоз
Дурман тайги и белый снег берёз.
Я хочу присниться тебе
Далёкой землей, зелёной тайгой…
И, как наяву, склониться к тебе,
Чтобы ты притронулся рукой.
Опять стою на краешке земли,
Опять плывут куда-то корабли,
Опять несет по свету лесовоз
Дурман тайги и белый снег берёз.
Дурман тайги и белый снег берёз.
Мнонго много лет это её и сполнение будет сопровождать мои полёты над державой. И во мне текст будет звучать так: «Опять несёт небесный лесовоз
Дкурман тайги и белый цвет берёз»
А сколько лесовозов пронесут передо мною пакеты досок.
Сколько плотов проплывут подо мной, стоящим на мосту словно по небу отражённому в реке!
Это будет одна из самых любимых моих песен!
И как жаль, что не было тогда у нас диктофонов!
Но я слушаю дочь композитора А.Колкера )Мария Пархоменко) или Майю Кристаллинскую, или Анну Гкрман и восхищаюсь образами Инны Кашежева. Гениальная песня! А ведь тогда она только-только появилась на свет. И для меня её первый исполнитель – Марина Мараева!
И вот пока она пела эту потрясающую песню во мне случился перевророт. Двухлетняя зияющая пропасть захлопнулась. Нет, Марина не стала для меня новой Роной. Это было невозможно в принципе. Но она стала тем, кто помог мне обрести почву под ногами. Я впервые понял, что смогу жить дальше. Что самое страшное в моей жизни позади и уже никогда не повторится. Что Рона теперь будет жить у меня в душе тайно от всех, а в другом тайном уголке будет петь мне эту песню Марина. Марина превращалась для меня во внутренний стержень Духа. В того, кому я буду безгранично верить и доверять.
Я тогда еще не знал сочетания ангел-хранитель. Слышать, разумеется слышал, а вот знать – не знал. Точно также до семнадцати лет я никак не мог понять в себе и для себя, какой он, мой идеал девушки моей жизни. Я умом понимал, что предстоит влюбиться и жениться, но в кого? Но на ком? И самое ужасное заключалось в том, что я реально не мог представить себе, о какой девушке я еще только буду мечтать.
В Краснодаре я написал на эту тему сонет, несколько строк которого помню по сей день:
«Я не хочу. чтоб ты была прекрасной!»
Но довольно об этом.
Песня Года
Ежегодно английская школа захватывала актовый зал и сцену ДК ВИЗа для проведения конкурса исполнения английской песни.
Конкурс проходил в таком порядке:
В зале сидели члены жюри из числа преподавателей английского языка и искусствоведы школы (преподаватели музыки, изо и истории) а также зрители-ролители и сами классы, то есть участники.
Классы по очереди поднимались на сцену, занимали хоровые подмостки и исполняли выбранную английскую песню, сопровождая её исполнение неким хореографическим номером-представлением.
Дело, как говорится, простое, но трудное. Кстати Клаузевиц лепил о войне примерно то же самое.
Так или иначе, но в тот год наш класс выбрал песенку «Mary has a little lamb».
Надо ли напоминать дорогим читателям, что это одна из самых знаменитых народных песен мира. В частности и потому, что именно она была самой первой в истории человечества песней, записанной на граммпластинку.
Класс наш весело разучивал текст, репетировал на уроках пения и по частям и в целом. Но встал вопрос, какой хореографический спектакль мы могли бы представить на суд высокой комиссии, то бишь жюри конкурса.
Решение было абсолютно ясным, простым, логичным и потому безупречным. Естественно роль Мэри могла исполнять только она, наша несравненная Мари!
Понятно, что идея была принята с восторгом! Мы живо представили себе, как класс исполняет хором «Мэри хэз э литл лэмб» и она весело пританцовывая появляется на лучжайке сцены. Никакого особого сценария не требовалось. Мэри и Лэмб. Тем кто не в курсе я рискну дать сврой авторский перевод великого текста.
Только сначала давайте вспомним Антуана де Сент-Экзюпери и его великую Сказку.
Вспомните текст, который услышал пилот потерпевший крушение в Сахаре.
- Нарисуй мне барашка!
Господи!
Кто из нас не читал эту сказку?
Я в неё влюблён с момента её первого исполнения по Всесоюзному радио.
Я ею зачитывался.
Но ни в каком другом читателе мира, смею уверить вас, этот текст не звучит так, как он звучит во мне.
Мы остановились на том, что Марина Мараева была делегирована на роль Мэри. А поскольку Лэмб – это барашек, то всех в классе интересовал вопрос, кому доверят ответственнейшую роль барашка.
Тут надо прямо сказать: девочки на роль барашков не годились. Барашек это мальчик и девочки роль мальчика, пусть и в овечьей шкурке, играть не собирались.
Классная строго обводила малоьчишек взглядом, но мальчики все как-то отстранённо смотрели мимо её взора и отводили носики в сторону. Понятно, что интеллектуальная элита класса отпала сразу. И потому поиск продолжался. Не буду вас долго томить описанием. Естественно выбор пал на единственного мальчика, который слыл клоуном, выскочкой, не в себе и тому подобное. Я был беззащитен. Участь моя была решена. На то, что маленький барашек будет в полтора раза выше миниатюрной Марины никто как-то особенно не загрузился.
Роли распределены, исполнители назначены и началась интенсивная подготовка. Меня готовила моя милая бабушка. Задача была поставлена просто: изобразить барашка так близко к оригиналу как только возможно.
Для меня бабушка сшила маску с ушками и предложила превратить в шкурку мой овчинный тулуп путём выворачивания его наизнанку. На ноги одеть валенки в калошах , что вполне смахивало на тонкие ножки и копытца «барашка». Дома меня несколько раз одевали по полной программе и демонстрировали маме, братику, соседкам и дяде Мише и тёте Нэле. Все сходились во мнении, что барашек похож. А тот факт, что барашек был в три раза крупнее любого нормального барана никого не смущал.
Класс меня ни разу в «костюме» до моего появления на сцене не видел.
Маринка была наряжена безупречно! Яркая! Светлая! Счастливая! С восхитительной тонкой верёвочкой. Которую она набросила мне на кисти рук в последний момент и изящно стянула петлей с немыслимым морским узлом. Совсем крошечное неудобство обнаружилось при попытке начинать подпрыгиватт в валенках с калошами. Маска на голове моментально схехала на бок и слегка перекрыла глаза. Марина не придала никакого значения всей совокупности факторов поскольку свою роль она была готова исполнить на семь с плюсом.
Зазвучала фонограмма со знаменитой пластинки.
Класс стоявший на хоровых подмостках в глубине сцены грянул «Мэри хэз а литл лэмб» и мы с Мариной выскочили на авансцену и класс, мой класс, впервые узрел меня во всём моём баранье-овечьем великолепии.
И класс не смог спеть более ни строчки!
Он захохотал!
Огромный баран, со сдвинутой на лицо массой вислых ушей, ослеплённый собственной маской прыгал козлом по авансцене, и тянул за собой отчаянно сопротивляющуюся его тяге крошку Мэри. Впору было переделывать текст песенки в «Lamb has a little Mary», но петь никто ничего не мог. Хор посыпался с подмостков. Некоторые с них натурально покатились. Зал тоже захохотал и тут я рухнул со сцены. И был жуткий, страшный, липкий скандал. Конкурс притормозили. Сцену очистили, подмостки поправитли. Меня с барабана в оркестровой яме сняли. Как Маринка справилась со связавшей нас нитью не ведаю. Какое место в том конкурсе мы заняли мне неизвестно. А маска «барашка» попадалась мне дома на глаза еще много лет.
Прошло почти шесть десятков лет. И вот, оглядываюсь и с удивлением замечаю, что это выступление было одним из самых потрясающих эмоциональных переживаний моего детства. А ведь как сочно и точно писали великие поэты про детали этого выступления!
«В больших сапогах! В полушубке овчинном!»
Так что хаслуженная артистка Российской Федерациии Марина Дюсьметова (Мараева) начинала свою карьеру на большой сцене в том числе и с такого опыта.
И сложилось по жизни так, что именно она стала моей Маленькой Принцессой, а мне посчастливилось прожить несколько минут её маленьким барашком. И потому, когда я читаю текст «Нарисуй мне барашка» я сразу вспоминаю мою, именно мою Марину Мараеву.
Марину, которая не смогла меня перевоспитать, но сумела спасти моё сердца после гибели самого дорогого мне человека.
Я не встречался с нею – взрослой.
Не выпало.
Не сошлось.
Не случилось.
Но видимо ей этого и не нужно.
Зато она подарила мне свет своего детства.
Возможно самый дорогой свет в мире.