Морской бой

               

                Знакомство с Одессой

Колька спускался к морю по склону высокого берега.
Всё ближе слышались покрикивания чаек, приглушённый шум волн, а синь воды широко разлеглась перед его взором, теряясь далеко за горизонтом. Недалеко от берега маячила наполовину притопленная баржа, с которой, оглашая воздух криками, прыгали в воду мальчишки.
Всё радовало его.
Волны плавно перекатывались через волнорез и ярко сверкали на солнце.
Одинокая лодка, плавно скользила по блестящему морю, как будто по сверкающей ковыльной степи в его донецких краях.
Задержавшись на спуске, Колька всмотрелся вдаль. Вдохнул глубоко. Скоро он покорит эти дали. Не зря же приехал к морю из далёкого Донбасса. 
Дядька-моряк заразил его морем и тельняшку даже подарил. Обещался в случае чего помочь. И матери говорил, поможет. Без отца нелегко жилось. Шахта не только у него забрала отца. В ней всё как на фронте, не знаешь когда случиться беда.
Мечтательно улыбаясь, стоял Колька и слушал шум морского прибоя. И так приятно было на душе оттого, что поступил в Одесскую мореходку и друзей уже успел найти. А что ещё будет!
Поглощённый своими мыслями Колька присел на траву.
Сидел, думал о будущем и любовался морем. Горизонта почти не было видно. Казалось, небо слилось с морем. Забрезжила в сердце такая же широкая без границ радость. Какая-то музыка наполнила его грудь. Он напрягся, пытаясь понять, что за мелодия в нём звучит и от напряжения весь как струнка натянулся.
И вспомнил, как  его дед напевал:

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдём в предрассветный туман.
Споём веселей, пусть нам подпоёт
Седой боевой капитан.

Он пока не капитан и не седой, а его сердце уже охватило какое-то неосознанное счастье. Но это всё ещё далеко, дальше, чем этот горизонт.
Солнце поднялось ещё выше и стало припекать.
Колька поднялся и побежал вниз.
Спустившись на пляж «Отрада», прошёлся вдоль береговой кромки. Волны с лёгким шипением то накатывались, то откатывались от песчаного берега и словно, что-то ему нашёптывали. Он увидел, как вдали замаячила белая яхта с косым треугольником паруса. Она, словно чайка, неслась над волнами. Хотя это ему казалось. Ветерок был слабый и она упорно ловила его поток в раскрытый парус. Колька подумал, что это тоже хороший знак. И ему так же надо двигаться наперекор всему, надеясь на свои силы, а не на попутный ветер.
У спасательной станции крепко сбитый парень делал спортивную разминку
Движения его были слаженными, моментами он наносил руками быстрые удары по воздуху.
Это Кольку заинтересовало, ведь и он тоже занимался спортом.
Парень закончил разминку и присел на скамью. 
Колька подошёл и, преодолевая стеснительность, спросил:
– С вами можно познакомиться?
Парень взглянул на Кольку и доброжелательно кивнул:
– Садись, паренёк – протянул руку – Пётр.
Колька ощутил крепкое пожатие, пролепетал своё имя.
– А почему Колька. Можно ведь Николай или Коля – улыбнулся Пётр.
Колька замялся:
– Да как-то повелось всё Колька и Колька. А я привык. – И, расхрабрившись, спросил – А каким видом спорта занимаетесь?
– Давай будем на «ты!» – предложил Пётр – Занимаюсь боксом и борьбой самбо.
– Так и я хочу заниматься самбо! – обрадовано выпалил Колька – Дома я с товарищем изучал приёмы. Штук двадцать знаю.
Пётр усмехнулся:
– Можно знать два, три приёма и всех бороть, а можно сто знать и не уметь бороться – Кольке такой дельный ответ понравился.
И после этого замечания потекла у них лёгкая непринужденная беседа о спорте, о жизни. И что-то общее между ними возникло. Обдало их взаимопониманием, как тёплый ветерок.
Пётр похвалил его за выбор морской профессии:
 – Закончишь училище, приходи к нам. Видишь новый катер? Тебе на нём место моториста обеспечено. А на счёт самбо советую попасть к тренеру Робику Бабаянцу. – Хороших борцов он растит. Глаз алмаз – сразу видит из кого получится толковый самбист.
Такой совет обрадовал Кольку. Но, насчёт катера, он засомневался, ведь мечтал плавать на больших белоснежных лайнерах.
Подошёл незнакомый парень, поздоровался с Петром:
– Когда на тренировке появишься?
– Сегодня заскочу после вахты. А это Коля! Мой юный друг. Будущий самбист.
– Так и его с собой прихватывай. Пусть и боксом позанимается – парень пожал Кольке крепко руку: – Володя.
Кольке это внимание было приятно.
На прощание Пётр предложил:
– Приходи, когда свободен будешь. Вместе будем делать разминку, отрабатывать приёмы. Да и просто приходи. Чем могу, тем помогу – и улыбнувшись, добавил – Гляжу, ты серьёзный парень. Планы строишь на будущее. Мне такие нравятся. Будем дружить!
Так неожиданно у Кольки появился первый друг в городе Одессе.
И в морском училище у него тоже налаживались отношения с ребятами.
Были и друзья. Среди них – Николка из Житомира. Всегда улыбающийся, приветливый. Он сам к нему подошёл. Они, как-то легко разговорились и сразу задружили. Прибился ещё к ним Гоша, слегка вертлявый, не понравившийся ему. Жаль Николка перешёл с судовождения на курс механиков.

                Испытание борьбой               
Вскорости, Колька записался в секцию самбо при Морском клубе.
А к тренеру Робику, как его звали запросто его ученики, уже было не пробиться. Все его группы были до предела укомплектованы.
Попал, к другому тренеру. Сигизмунд Абрамович был опытным тренером, но болезненный, да и возраст брал своё. Чаще всего сидел за тренерским столиком и указывал, как и что делать.
Обычно он приглашал на ковёр кого-нибудь из учеников и те, показывали приёмы. И часто они это делали коряво и не правильно
Кольке было досадно и, казалось, что он бы лучше эти приёмы показал, чем эти воспитанники Сигизмунда. Он же самостоятельно ещё дома разучивал их с товарищем. 
Кольке вся эта тягомотина на тренировках начинала надоедать. А тут ему в секции встретился парнишка из таких же непоседливых и недовольных.
Рыжий Федька с запалом возмущался:
– Роста – никакого! Ребята у Робика уже выступают на городских соревнованиях! А мы на месте топчемся.
И он же предложил Кольке пойти к тренеру Робику Бабаянцу, попытать счастья и попроситься к нему в секцию.
Ещё один прыткий паренёк Венька из их секции собрался с ними, похваливая Робика:
 – Отличный тренер! С ребятами возится, как будто старший брат. Правда, строг. Зато у него многие ребята уже побед добились на городских соревнованиях. А у нас с Сигизмундом один пшик. Только жаль отбор у Робика очень уж суровый, не каждый его проходит. Я попытался. Не прошёл. Он мне сказал: подготовишься получше, приходи. Вроде подготовился.
Вспомнил Колька и слова Петра. Тот, узнав, что он попал не к Робику, советовал:
–  Тебе надо смелее быть. Ничего, что набраны группы. Отсев-то всегда идёт! Иди, попытайся попасть к нему. Попытка, не пытка.
Решил он с пацанами идти и попытать счастья у Робика.
Борцовский зал находился в районе Привоза, среди невысоких жилых домов.
Когда пришли, прыткий Венька засомневался – идти ему, или не идти.
Сказал, вдруг огорчённо:
– Слышал я, когда Робик говорит, – позанимайся ещё, это уже вроде как отказ
Рыжий Федька, наоборот, был уверен в себе:
– У меня все шансы попасть к Робику. Я полгода занимаюсь в секции. А ты не ссы – обратился он к Веньке – Пошли! Пробьёмся! – но тот заменжевался, а Кольке посоветовал  – И ты не ходи. Новичок ещё ты. Не обстрелянный. Ни на одном соревновании не выступал. А он с первого взгляда видит – подготовлен ты или нет.
И Федька рыжий хмыкнул:
– Да, маловато у тебя шансов.
Венька провожая их хихикнул:
– Подожду вас здесь. Посмотрю, кто быстрее вылетит.
Федька ухмыльнулся:
– Жди, жди. Меня не дождёшься. Проголодаешься – и мельком снисходительно глянул на Кольку.
Робик, оказался молодым, подтянутым лысоватым мужчиной.
Он пристально оглядел их с ног до головы:
–  Значит, хотите у меня, заниматься?
Они дружно кивнули.
В это время ребята, начавшие разминку на ковре, остановились и с любопытством стали смотреть на них.
Робик спросил:
– Вы хоть предупредили тренера? У нас не принято от одного к другому бегать. Сигизмунд Абрамович заслуженный тренер и мне как-то неловко у него спортсменов отбивать.
Рыжий Федька, не моргнув глазом, соврал:
– А как же!
– Сколько занимаетесь?
Рыжий с гордостью выдал:
– Полгода! В секции я в своей весовой категории всех побеждаю.
Робик взглянул на Кольку:
– Три месяца – промямлил Колька и покраснел.
На самом деле он-то всего, как месяц записался в секцию самбо.
– Форму принесли? – спросил Робик и тут же последовал утвердительный кивок рыжего. Колька промолчал.
– Переодевайтесь!
Ребята бегом помчались в раздевалку. Рыжий переоделся в борцовскую куртку, а Колька – в своё поношенное трико. На тренировке выдавали им борцовские куртки, а своей он ещё не приобрёл.
В таком виде и предстали они перед глазами тренера. Но Робик не сделал замечания Кольке, а потребовал от обоих:
– Разденьтесь по пояс.
Федька удивился:
– Мы же бороться пришли.
Но Робик твёрдо настоял: 
– Снимай, снимай куртку. Ещё успеете побороться. Посмотрим, какая у вас физическая подготовка. Как вы там у Сигизмунда занимались – внимательно оглядел нас – Так, так!
Ребята на ковре во все глаза смотрели на них. Они уже прошли свой отбор, и им было интересно, как эти новички покажут себя перед тренером. Робик велел, вместо того, чтобы показывать, какие они знают приёмы, взять в руки гантели. Федька скривился.
Тренер заставил их подтянуться на шведской стенке. Посмотрел, как они делают мостик. Попросил их покачаться на голове в этом борцовском положении.
Оценивающе посмотрев на них, сказал вначале Рыжему:
– Руки слабоваты, – и Кольке  сделал замечание – Шею надо подкачать.
Рыжий ухмыльнулся: у него-то шея крепкая. Набил уже за прошедшие месяцы тренировок.
Наконец позволил им выйти на ковёр. Кольке дали куртку с чьего-то плеча, и хоть она была слегка большевата, он почувствовал себя в ней как-то увереннее
– Ну, наконец-то! – подумал Федька, – Перешли к показу приёмов, а то дурыстикой занимались. Здесь-то тут я покажу себя. Поопытнее, чем Колька-новичок. 
Только не тут-то было! Робик вначале посмотрел, как они делают перевороты через голову, как колесо вертят, словно проверял их на гибкость и вёрткость. По лицам ребят наблюдающих за ними проскакивали снисходительные улыбки.
Но, вот, Робик скомандовал им подойти к тренировочным чучелам. Колька старался вовсю. Решил вылезти из кожи, но показать всё на что он способен, только, чтоб его взял к себе в секцию Робик. И старательно показал на чучеле несколько приёмов, из тех чему научился и в секции, и дома. На лице Робика никаких эмоций. Колька немного расстроился, наверно что-то не так делает.
Федька тоже показал несколько приёмов и заключил броском через бедро. Похвастался, что он ещё может показать подхват и на соревнованиях у Сигизмунда выступал уже применяя этот приём. Робик, улыбнувшись, ответил, что пока не надо показывать и взглянул на своих подопечных:
– Как считаете, продолжить испытание?
Кто-то небрежно ответил:
– Сырые! Но что-то получается.
И все загудели:
– Давайте посмотрим, какие они на ковре?
– Ну, что ж, проверим – ухмыльнулся Робик.
Тренер поставил их напротив друг друга и попросил немного повозиться меж собой, применяя приёмы, которые знают.
Их возня ему не понравилась. Федька всё пытался нахрапом сбить Кольку с ног, а не получалось.
– Хватит! – остановил их Робик.
Вызвал из своих ребят противника побороться с Колькой.
Робик включил секундомер.
– Даю две минуты продержаться.
Паренёк, крепко ухватил Кольку за куртку и попытался броском через плечо сразу решить этот поединок. Но Колька не дал парню подойти плотно к нему и сам попытался контратаковать, но безуспешно. А тот был настырный. Наступал. Противник несколько раз ударил по ноге пробуя сбить его подсечкой. Колька удержался и заведённый такой напористой борьбой попытался сделать переднюю подножку, но тот вывернулся.
Раздался голос Робика:
– Время!
 Следующим боролся рыжий Федька.
Со снисходительной улыбкой он рванулся на своего невысокого противника, надеясь легко с ним справиться, и вдруг его ноги мелькнули в воздухе. Этого рыжий не ожидал. Вскочил рассерженный и внезапно вместо борцовского захвата сильно толкнул противника в плечо, пытаясь этим толчком сбить его с ног.
Робик выкрикнул:
– Стоп! Так не пойдёт – сверкнул глазами на рыжего – У нас не уличная драка.
Федька испугавшись, что его сразу выгонят, взмолился:
– Дайте ещё попытку. Сигизмунд учил, что все приёмы в борьбе хороши и надо бороться до конца.
– То, что надо бороться до конца – верю, а остальное дружок ты сам придумал. Приёмы приёмам – рознь.
И всё-таки Робик дал ему шанс.
И снова Федька ринулся, схватил своего противника за ногу, но свалить никак не мог. Запрыгал паренёк на одной ноге, но вдруг, завалившись назад, сделал бросок через голову и оседлал сверху рыжего, зажав его руку на болевой приём.
– Стоп! – прекратил схватку Робик.
Рыжий вскочив, завопил:
– Я же не сдался! У меня бойцовский характер.
Робик понизил голос:
– Время вышло – и прошептал – Ещё мне не хватало травм по дурости.
И вот они снова застыли перед Робиком, в ожидании его решения.
Наступило молчание.
У Кольки голова кругом пошла, застучала мысль:
– Не возьмёт. Что он – без году неделя, как отзанимался у Сигизмунда.         Федька стоял спокойно с уверенным взглядом. Он, показал точно свой бойцовский характер. Он-то – уже тёртый спортсмен! Это все увидели. А Колька сыроват – такого вряд ли возьмут.
Но Робик, вдруг наперекор всякой его логике, оставил Кольку, сказав, ему:
– Подкачайся ещё, позанимайся у Сигизмунда и приходи.
У рыжего Федьки глаза округлились. Он вспомнил слова прыткого Веньки, что это равносильно отказу.
 И он, тыкнув в Кольку пальцем, возмутился:
– Приврал он вам, что три месяца занимается. Он всего-то как месяц появился в секции. Спросите у Сигизмунда. Проверьте ещё меня! Я докажу! Я и на соревнованиях выступал, а он нет.
Такой наговор на своего же товарища явно не понравился Робику.
– Топить друзей – последнее дело. Это – не по-спортивному! – сказал, как отрезал, и окончательно отказал рыжему. 
Федька прошипел на прощанье Кольке:
– Знал бы, никогда бы тебя с собой не взял. Посмотрим, как ты вылетишь от Робика, словно пробка.
Но Колька уже на его злобное замечание не обратил внимания. Их с рыжим дорожки разошлись в разные стороны.

                Первые шаги
А за это короткое время у Кольки появились друзья в его учебной группе. Это были два паренька из Свердловска: Виталик и Боря. Они приехали к морю за тридевять земель для поступления в морское училище. Тоже заболели морем, как и Колька. В ожидании зачисления, без копья денег, ребята жили не на квартире, как он, а на вокзале, подрабатывая  там на своё пропитание переноской вещей. Профессиональные носильщики гнали их взашей. И ребята, пока не определились в общежитие при училище, которое называлось по морскому – «экипаж», немного побеспризорничали.
Кольку смешил Виталька, – живой, как ртуть. И обо всём он вроде знал и имел своё мнение, а в конце своих поспешных измышлений, часто как присказку повторял:
– Борь, что скажешь?
А Боря спокойный, уравновешенный, посмеивался:
– Так Виталя и скажу!
Ну, а на секции самбо Колька подружился с Валерой, учащимся десятого выпускного класса. Хотя по возрасту, они были одногодками. Просто Валера в детстве много болел и родители, жалея его, отдали в школу на год позже. Собирался он после школы поступать в медицинский институт. У него покойный дед по матери, по фамилии Цукерман, был известным медиком, и родители возгорелись из него сделать врача. Тем более деда ещё помнили в медицинских кругах. Может, и это сыграло роль в выборе профессии. Валера уделял много времени учёбе и иногда пропускал тренировки. Задался целью поступить в институт.
Он и Кольке советовал:
 – Что же, ты сразу не поступил в высшее морское. Зря ты пошёл в училище. Потеряешь только время. Высшее образование больше ценится. Быстрее с ним устроишься и оно, сейчас престижно. Мать говорит, что без него сейчас никак не выбиться в приличные люди. А кто не поступил – неудачники.
Колька на это отвечал:
– Хочу пройти путь моряка снизу доверху. А там, съев пуд морской соли, можно и в капитаны податься. 
На что Валера пожимал плечами:
– Тебе видней. Но оно тебе надо всю жизнь палубу драить.
Но Колька помнил слова деда, потомственного шахтёра, забойщика, наставляющего его:
– Выбрал дело по жизни – держись его. Познай его от корки до корки – и шутил – Без труда не вытащишь и рыбку из пруда.
Колька и так трудился в поте лица и ни на кого не надеялся. И отец этому учил, жаль не увидит он его уже моряком. Так неожиданно погиб в шахте. Хотя, разве кто-то ждёт заранее смерть?
А в спорте у него были уже свои успехи. Робик был им доволен.
Валере ж борцовская наука туго давалась. И Колька ему помогал освоить азы борьбы самбо, оставаясь с ним после тренировки. Тренер разрешал дополнительно заниматься.
В морском училище занятия уже шли полным ходом. Курсанты первогодки были подстрижены наголо и стали, как близнецы похожи друг на друга. И Колька ходил с остриженной головой, на что хозяйка, глядя, на него кривилась. Сосед его по квартире, будущий медик, ходил с густой шевелюрой и снисходительно посмеивался над ним:
– Стриженный на лысо значит, одной ногой уже моряк! Стрижкой крещение прошёл и есть куда чайкам приземляться. Лиха беда начало!
Так и хотелось Кольке ему врезать, но тогда он точно с квартиры вылетел и так не знал, где достать денег оплатить её. Хотел письмо дядьке написать, но так ещё не решился.
Кольке всё нравилось в училище: и преподаватели, и предметы, особенно морское судовождение. Нравился ему и преподаватель по этому предмету. Сухощавый, быстрый. Взгляд острый и пытливый. От такого ничего не скроешь. Виталька как-то решил на занятии, делая вид, что слушает, поиграть с Гошей в морской бой. Как не маскировались, а были выставлены из класса, с предупреждением, что могут быть не допущены к занятиям. Виталька намотал это на ус и уже не хитрил. Гоша хотя беспечно паясничал, что он перехитрит преподавателя, но это всё уже за пределами класса. Да и чего хитрить. Интересно ведь. Марк Иванович рассказывал так, что заслушаешься. Образно, слушаешь и ты будто уже в увлекательном плавании.
Колька даже сэкономил денег, походил некоторое время пешком в училище, и купил учебник по судовождению.
Этот преподаватель, Марк Иванович, для него стал примером. Ведь он уже штурманом бороздил моря, а не так просто после «вышки» морской пришёл к ним преподавать. Просоленный уже моряк. Колька даже старался, так же, как он, ходить немного вразвалочку.
И в жизни всё хорошо складывалось, только форму задерживали и никак её им не выдавали. А одежда у многих уже поизносилась.

                Мастер по кличке Сазан
Мастер группы, худой бесцветный мужчина, которого звали меж собой Сазан из-за фамилии Сазанов, и от которого частенько попахивало спиртным, придирался:
– Что за вид у вас, курсанты! Откуда вас набрали, такую шантрапу.
А на Борьку, за его поизносившиеся туфли, просивших давно каши, как-то рявкнул:
– Да лучше б ты босиком ходил, чем в этих гомнодавах.
Но Боря, отвернувшись, тихо процедил:
– Да пошёл ты... Сазан!
Может, мастер и услышал, да не дурак был: знал уже на кого можно надавить, а кого лучше не трогать. Ребята многие здесь росли без отцов, и всякое могло случиться за оскорбление.
К Кольке он тоже придрался.
– Ты посмотри в чём ты ходишь? Что за одежда? Не можешь, одеться поприличней. Весь износился. Сирота что ли? Возись с вами. Детский сад!
 «Сам ты – детский сад!»: – возмущался про себя Колька – И скользкий, как сазан. Если приглядеться, то можно почти к каждому придраться. Гляди мастер, позорче: – у того рубашка выцвела и пуговица висит на нитке  , а у этого посмотришь, так на брюках дырка и светится тело. Ещё и грозится, кому в первую очередь выдаст форму, а кому во вторую. А тут они все одинаковые».
Все ребята ждали, когда же выдадут им форму, в которой гордо щеголяли второкурсники с двумя лычками на рукаве. 
Хорошо хоть, в конце концов, Виталику с Борей, мастер всё же пробил общежитие. И они довольные сообщили Кольке, что попали, наконец, в «экипаж».
По секрету сообщили:
– Обошлось не без бутылки. Подработали и купили ему чернила «Солцедар». Пусть красит свои кишки. А то он всё детский сад, детский сад, а самому соску подавай с выпивкой. А формы не может добиться для нас. Ещё и попрекает одёжкой.
У Кольки денег не было не то что на одежду, хоть бы на трамвай хватило, а скоро надо было платить за квартиру, косящейся недоверчиво на него хозяйке. Попробуй только не заплати – вылетишь из комнаты, как пробка из бутылки. Так что не до «Солнцедара».
И Колька, чувствуя своё безвыходное положение, всё же написал дядьке-моряку, с просьбой помочь ему оплатить квартиру. Но оттуда молчок. Будто вовсе его забыли. Наверно, от дядьки и матери никакой помощи. Один дед престарелый ей опора и то только моральная.
И понимал, что надо думать, где бы подработать. Но ничего пока не подворачивалось. Он как-то вечером по дачам прошёлся, может кому вскопать землю, но его погнали:
– Всякие тут бродят, а потому одно воровство.
А дальше всё случилось, как, наверное, и должно было случиться. Колька приехал с тренировки на квартиру, а его ждал у порога старенький его чемоданчик. И он понял, что его выставили. Он, было, постучался в дверь, но оттуда донёсся надменный голос хозяйки:
– Шмотки свои забирай и куда хочешь, проваливай. Здесь тебе нет места. Не богадельня. Только обещаешь, что родители вышлют деньги – голос её сорвался на шип – Безродный. Какие у тебя родители? Сразу видно сирота подзаборная. Голытьба – и он услышал ещё вроде, как кто-то подтверждая эти её слова хихикнул. Сообразил, что это его сосед по комнате, который видимо, испытывал к нему неприязнь. Он будущий медик, а Колька просто моряк. Теперь он понял, кто помогал собирать его вещи в чемодан и ощутил такую безысходную тоску, словно он и, правда, круглый сирота. А сосед его по квартире, оказывается, ещё та штучка.
Колька кинулся к мастеру, благо тот недалеко жил. А Сазан только пошлёпал губами как рыба и развёл руками-плавниками. Надежды на него никакой не было.

                Мечта об «экипаже»
Деваться Кольке было некуда, и он поехал прямо с чемоданчиком к тренеру Робику в борцовский зал, где ещё по времени должна была проходить тренировка с последней группой. И вовремя приехал, застав Робика уже, собирающегося закрывать дверь спортивного зала на ключ.
Тренер выслушал Кольку, подумал немного, и вошёл в его положение, разрешив пожить в спортзале, пока не наладится у него с жильём. У Кольки теплилась маленькая надежда, на то, что ему дадут всё-таки общежитие, и он поселится в «экипаже» со своими ребятами.
Бросил он вещи на скамью, закрыл спортзал на ключ и поехал на своё место к морю. Сидел долго на склоне спуска к пляжу «Отрада» и думал о своей жизни. Как она сложилась и как ещё сложится. Смотрел вдаль, на последние лучи, умирающего солнца, что рдели, угасая на волнистой поверхности моря, и всё думал, думал. Но ничего в сознании не прояснялось.
Домой разве вернуться, но мама расстроится. Она же его провожала, чтоб он добился своей мечты. С какими глазами он перед ней появится. Но как же дальше жить. Обмундирование не выдали, хорошо ещё, что на довольствие поставили. А жилья нет. Захотелось вдруг увидеть Петра. Но его вахта давно закончилась.
В последнюю их встречу Пётр предложил, пока им выдадут форму, принести ему брюки и рубашку из своей одёжи, из которой он уже вырос. Ещё и пошутил:
– Оденемся и сходим на танцы. А то совсем за своей учёбой зачах. Знаешь, какие красивые девчата собираются в Аркадии. Глядишь и познакомишься с какой-нибудь. Пойдём, там тебя никакая шелупонь не тронет. Володю с собой прихватим. Пора в жизнь выходить, а то молодой парнишка, а замкнулся сам в себе.
Но он, тогда смутившись, отказался от танцев, сославшись на учёбу и от одежды, сказав, что мастер обещал им на следующей неделе выдать форму. Хотя на это обещание надежды было мало.
Трудностей вначале его пути хватало. Да и сколько ему позволят жить в спортзале – он не знал. А общежитие пока ему не светило.
И Колька крепко задумался, где же ему взять деньги.
Хорошо вот сокурснику Адамчику. Они как-то вместе гуляли по городу и захотели мороженого, а в карманах пусто. Так Адамчик нырнул в небольшой магазинчик на первом этаже одесской старинной двухэтажки и вышел оттуда с деньгами, сообщив:
– Дядька у меня тут всем заведует. Да если б и не дядька, – еврей еврею всегда поможет.
А кто ему поможет?
Он спросил тогда его:
– А чего ты в моряки попёрся. Сейчас бы с дядькой торговал. Жил припеваючи.
– В загранку хочу походить – с гордостью ответил Адамчик – Если что, думаю, помогут свои пробить такую мне заветную дорожку.
Колька вздохнул тогда: «Живут же люди!»
Выдачу обмундирования им всё задерживали.
А они ведь помимо теоретических занятий работали ещё в мастерских и хоть там выдавали синие рабочие халаты – всё равно мазут или солидол попадал на брюки и Колька упорно застирывал их в душевой. И руки были побиты с непривычки работы с железом.
Вид был, конечно, у него неприглядный. Но, делать нечего – ходил, в чём есть, да и не только он один так ходил. А на обязательных занятиях по гребле они вообще вымокали до нитки. Не умея ещё толком правильно грести вёслами, невольно обдавали друг друга брызгами, от неумелых своих  гребков. От солёной воды одежда топорщилась. Высохнув, она становилась, жёсткой, как роба. Свердловские ребята, Виталик с Борькой говорили ему, что свою одежду они дубасили о лавку в душевой. Били, пока она не становилась помягче, а не стоячая как мумия и потом только – стирали. Говорили, что так в старину отбивали грубое бельё. Может, и врали ребята. Он попытался делать как ребята, но видя, что от такого битья останутся одни лохмотья от одежды, прекратил это напрасное, глупое занятие.
А на дружках одёжа была не лучшего вида, чем у него, бей её не бей.
Как-то выйдя от мастера, после бесполезного разговора насчёт общежития, он встретил во дворе училища Виталика и Борю.
– Ну что – спросили озабоченно они – Обещает?
Колька, вспомнив равнодушный водянистый рыбий взгляд мастера, протянул:
– А-а – и махнул безнадёжно рукой.
– Слушай – загорячился Виталька, вспомнив, наверно, своё беспризорное прошлое  – А может поучить этого сазана. По дороге домой встретить и в сумерках дать хороших, намекнув, что пора давать «экипаж» и другим пацанам с его группы, а не только тем, кто бутылку поставит. А то он гляжу, на занятиях красненький ходит и попахивает от него хорошо. Говорят с соседнего курса, поучили так своего мастера, – прям шёлковый стал. Не придирается и пару пацанов уже вселил в «экипаж».
– Да ну его! – отмахнулся Колька – От нашего сазана никакого толка будет. Он ни рыба ни мясо. А обидчиков вычислять начнёт. И вам тогда не сдобровать.
– Ну, как скажешь. Пошли лучше к нам в «экипаж». Посмотришь, как мы устроились. 
Зашли в общежитие, прошли в комнату ребят.
Дежурного на входе не было.
В комнате сели на койки. Но Боря предупредил, как только появится дежурный преподаватель, пересаживаемся на стулья. Запрещено, мол, на койках сидеть – можно за это, как в армии, наряд вне очереди схлопотать.
– Как это? – удивился Колька.
– А вот так. На уборку гальюна сразу попадёшь.
– Ого! В экипаже не заскучаешь. У вас веселей – Колька вздохнул – Лучше гальюн чистить, чем вовсе без жилья быть. Сколько ещё там, в спортзале, проживу не знаю?
– Нам, конечно, веселее. Ты не отчаивайся, скоро будешь с нами жить.  А мы тут, чтоб не скучно, время от времени бьёмся в морской бой. И между комнатами бывает. Виталька скорый на руку. У него и в голове щёлк, щёлк и перечеркнул крестиками все мои клетки с кораблями. Адмирал! Так, что здесь я против него слабак. А чуть что: – Борь, что скажешь? Моё слово последнее в наших делах  – не заносясь, спокойно, как о чём-то привычном, сказал Боря.
А Виталька спохватился:
– Послушай, что у нас тут недавно было. Точно не заскучаешь.
В это время мельком заглянул в открытую дверь Николка из Житомира.
– Привет! – обрадовался ему Колька.
Но он не ответив, быстро прошёл мимо в свою комнату.
А следом Гоша, как мышка проскочил.
– Что это они – удивился Колька.
Хотя Николка перевёлся на отделение механиков и они стали реже встречаться, но здоровались, ведь, всегда. Но чтобы так проскочить и не поприветствовать, такого его поведения Колька не мог понять. Гоша, ладно, этот прилипала, своего мнения не имел. Может из-за того, что схватился на перемене с Петюней, с которым Николка задружил. Так он этого увальня и не тронул, только пару крепких слов сказал и тот отстал.
Виталик усмехнулся:
– Не обращай внимания. Мы тебе сейчас лучше про случай с Петюней расскажем. Недавно проучили его.
А Колька недоумённо всё же произнёс:
 – Значит, получается, не по-настоящему дружили?
– Да что ты расстраиваешься. Брось ты. Ему, наверное, всё равно. Знаешь, что тебе скажу – пифагоровы штаны, во все стороны равны. Слушай! – хлопнул его по плечу Виталька – Ты же знаешь, что представляет собой Петюня? Сам с ним сталкивался. Здоровяк, упитанный как хряк. С виду он такой, добрый, и вроде всем улыбается, а внутри оказался гнилой. И заносчиво здесь себя повёл. И повадился этот Петюня...
Боря перебил его: 
– Пойдём, Колька.
Зашли в соседний кубрик.
Николка отвернулся от них. А Гоша притих, будто его здесь совсем нет.
Боря хмыкнул:
– Не вороти морду, а то шею свернёшь – и указал Кольке – Видишь чемоданчик под кроватью?
Колька заглянул, а там, какой же чемоданчик… Целый чемоданище лежал.
– Так вот – подхватил дальше Боря, выходя от Николки – Петюня вначале в нашем кубрике жил. Стали мы слышать по ночам чавканье. Ничего не можем понять. Порося, что ли, завелась в экипаже. Гляди, так ненароком и нас схавает.
Нетерпеливо перебил его Виталик:
– Ты ближе к делу, к чему тут порося? Это же и есть наш Петюня. Как поедет домой, так и притащит оттуда в своём маленьком чемоданчике сало –сглотнул он слюну – И по ночам втихую под одеялом жрёт и ни с кем не делится.
– А здесь есть неписанный закон, привёз из дому – поделись с товарищами, хотя бы в своей комнате – резонно заметил Боря.
– А чемоданчик свой – продолжил Виталик – Он на ключик запирал.
– А у меня – заёрзал на койке Боря – Кишки марш играют, а он жуёт и жуёт.
– И у меня сводит – схватился за живот Виталик – Ты не смотри, что я худенький, да маленький, а ем побольше Борьки. В общем, предупредили мы по-товарищески его раз,… два…
Ухмыльнулся Боря перехватив рассказ:
– А он глянул на нас сверху вниз, мол, с кем тут разговаривать. А с чемоданчиком рядом лежали его гантели. Он их регулярно тягал, показывая нам свои накачанные бицепсы. Хотя на них больше жира было, чем мускулов.
– Лежали – засмеялся Виталик – Теперь не лежат. Думал, что мы его бицепсов испугаемся. Не на тех напоролся. Мы знаешь…
– Знаешь, не знаешь – перебил Витальку Боря – Торопишь ты рассказ. Помедленней, а то я записываю.
– Ты Шурик что ли из «Кавказской пленницы»? Знаешь, Колька, вот он всегда так. Перебивает на самом интересном месте. Ты что думаешь, я без тебя не расскажу?
И Колька, увидев, как подмигивает ему Виталик понял, что обижаться друг на друга они не умели, а поворчать для вида могли.
– Не перебиваю – степенно и спокойно добавил Боря – А дополняю. И всё по полочкам раскладываю. Мы, когда возвращаемся с занятий, и если нет поблизости дежурного преподавателя – и тут как раз влетел в комнату парень из параллельной группы и с разгона плюхнулся на свою койку.
– Вот-вот! – засмеялся Виталик – И мы так же с ходу падаем на кровать. А кто увидит в коридоре дежурного, тот предупреждает: «Полундра». И мы, как ни в чём не бывало, садимся у стола на стулья и будто готовимся к занятиям. 
– Что-то ты далеко ушёл в сторону от рассказа о толстом – усмехнулся Боря – А говоришь не надо тебе помогать.
Парень с койки отозвался:
– Это вы ему рассказываете про то мурло – и он, изображая Петюню надул щёки
– Про него – заржал Виталик.
– Это, как ты ему под одеяло подложил гантели? – хихикнул паренёк.
– Точно Серёга. А он – Виталик от возбуждения подскочил – Как разбежится, как плюхнется на койку, что аж сетка прогнулась. Гантели по жирным его бокам – ба-бах, – да так больно, что взвыл.
Серёга на койке от смеха схватился за живот:
– Как он орал. И жаловаться он будет и ещё кричал про то, что поубивает всех. Найдёт, грозился, виновного. Но никто никого не выдал.
Боря довольно улыбался:
– Да и пусть попробовал бы разобраться. Кишка тонка. Жаль наука наша до самых мозгов пока не дошла. Как был скупердяй, так и остался.
– А гантели – заключил Виталик – теперь в чемодане прячет и замыкает их там тоже вместе с едой на ключ. И ни с кем не разговаривает. Бился, как рыба об лёд, чтоб его в другую комнату перевели. Но перед этим переводом мы ему тёмную устроили, за то, что товарищей не уважал.
Колька удивился:
– Как это?
– Как это! – усмехнулся Серёга – Накрыть одеялом и покрепче, отдубасить, чтоб неповадно было на других бочку катить. А мне чуть не досталось. Видит, что я по сравнению с ним хиляк и решил на мне отыграться. Хорошо, что Боря был поблизости. Он его побаивается. Надо бы ему ещё сделать тёмную. Но жаль уже перевели его в другой кубрик.
Кольке слушал и так захотелось попасть сюда.
«Вот это жизнь! Кипит!» – позавидовал он.
Их разговор прервал резкий окрик:
– Это что такое! Кто разрешил валяться на койках. А ну построились курсанты.
Стояли навытяжку присмиревшие перед вытаращимся на них дежурным преподавателем, в застёгнутом на все пуговички с якорями, кителе. Он окинул их строгим пронизывающим взглядом. Чувствовалось в этом взгляде, как эти курсанты ему надоели. Воспитывай их не воспитывай, а всё бесполезно. Ум мышиный, а замашки аршинные.
– А ты, с какой комнаты? Что-то я тебя не припомню – строго обратился он к Кольке, буравя его недобрым взглядом.
– А я не живу в экипаже. Я в гости зашёл. Но хотел бы жить…
– Вон и отсюда. Хотел бы он жить. Только появился, а уже на койке развалился – гаркнул на Кольку дежурный – Заказана тебе сюда дорога. Чтоб я тебя здесь больше не видел.
Он выскочил из экипажа во двор. Шёл расстроенный. Неожиданно его окликнул Марк Иванович. Он его ценил, как толкового ученика, всегда подготовленного к занятиям. Чем-то Колька нравился ему. Может, он ему напоминал свой пройденный юношеский путь в морской профессии, такой давний и романтический.
– Как дела курсант? Что такой взлохмаченный? Что-то случилось?
Колька от неожиданности немного оторопел и вдруг честно признался:
– Плохо.
Марк Иванович задержался:
– Ну-ка давай, рассказывай.
– Мне негде жить, а общежития не дают.
– Так, так. А мастер, что обещает?
– Что не положено. Какие мне доводы выставляет, что кто-то должен в первую очередь получить. Но я же приезжий, издалека.
– Не переживай. Я поговорю. А за учёбу хвалю. Не унывай. Жизнь она такая здесь плохо, а там смотри и улыбнётся.
Колька после этого разговора снова обрёл надежду.
Но переживал за ребят, что, наверно, из-за него точно получали наряд вне очереди и теперь, наверно, гальюн чистят.
Но ребята, потом встретив его по дороге в мастерские, успокоили:
– Ничего, что пару раз гальюн вымыли. И всего-то. А Гоша в это время – посмеивался над нами. Но поговорили с ним, и стал вежливым мальчик. Почувствовал, где сила. А Петюня вызвался с нами на разговор и сказал, что неправильно мы его поняли и даже недавно нас салом угостил.
Колька вздохнул: «Ну и хорошо, что так мирно всё разрешилось».
Не любил он вражды между ребятами
Мастер после разговора с Марком Ивановичем обещал Кольке похлопотать об «экипаже» для него, но пока пальцем о палец не ударил. 
Колька только покривился:
– Сазан есть сазан, выскользнет из любого положения.
В мастерских на практике, вместо того чтоб разбираться в судовождении, заставляли их тупо обрабатывать зубилом зажатые в тисках железные болванки, Такое ощущение возникало, что были бы только чем-то заняты курсанты.
Руки у всех курсантов были в синяках и кровоподтёках. Молоток так и норовил вместо шляпки зубила ударить по рукам. Хотя и резиновая прокладка была на зубиле, но она не спасала руки. И до горьких слёз доходило. И руки, плохо потом отмывались. Вспоминалось, как после таких занятий, когда он ещё жил на квартире, хозяйка, сжимая свои тонкие, как проволока губы, в злую усмешку и глядя на Колькины разбитые и плохо отмытые руки, с презрением говорила:
– Хуже биндюжника, – а глядя на его остриженную голову, досадливо вздыхала – Ну, как арестант.
И опять Кольку спасало от не уюта его жизни, найденное им, уединённое, заветное место у моря. Здесь на спуске он много раз провожал закат и мечтал о лучшей жизни. И уходил. обретя снова надежду

                Судоремонтный завод
За прошедшее время Колька несколько раз приходил к Петру и они вели спокойные, доверительные беседы. Что-то он ему советовал как старший по жизни. Пётр, был начитанным и ему рекомендовал некоторые книги. Принёс почитать «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева. И Колька эту книгу проглотил вмиг. Всё, что касалось моря, он читал с увлечением. О многом они с Петром переговорили, а вот рассказать о своём бедственном положении Колька постеснялся.
Пётр принимал его по-дружески и мелочь ему совал в карманы, а как-то угостил его кашей с устрицами, состряпанной с пожилым мотористом Фёдоровичем. Моторист всё вспоминал свой старый катер; он и удобнее был и проще. К привычному уже приноровился и трудно было переучиваться на новый катер.
Фёдорович, добродушно улыбаясь, предлагал:
– Давай, заканчивай училище и ко мне. Будем вместе новый катер осваивать.
Но Колька мечтал о загранке, об океанских просторах и промолчал.
Не катер ему, а большой корабль подавай.
И он такой корабль воочию, вблизи увидел.
Запало в его душу посещение курсантами его группы одесского судоремонтного завода.
Первокурсников впечатлили высокие доки, остовы громадных кораблей, дуги сварок, таинственно освещающие полумрак. Все западало в их души. И свердловские ребята были в восторге. На заводе они с Колькой  держались вместе. Кольку сколько раз удивляло, что же Витальку с Борей сближало? Может то, что оба были разные по характеру.
Виталька с большой головой, когда-то бывшей кучерявой и чёрной, как у цыгана, живой по натуре, отличался от рассудительного и в то же время решительного Бори и выражал свои эмоции бурно:
– Ух ты… Вот это да…Здорово… – и не забывал повторять – Борь, что скажешь?
Из Виталика идеи били фонтаном. А Боря всегда его остуживал, и как всегда расставлял всё по полочкам. И это спасало их от опрометчивых действий.
Они всегда были вместе, – не разлей вода. И если одного кто тронет, то второй тут как тут.
Шли они, вместе с Колькой, по судоремонтному заводу, оглядывали всё вокруг с любопытством мальчишек. И тут их всех удивил мастер. Он, неожиданно остановился. 
Спешка прекратилась. Донеслась, вспарывая воздух, сирена буксира, тяжело двигающегося  по гавани порта. Звук был слышен чётко, будто воздух здесь был прозрачный, как стекло, и он, отражаясь от моря, звенел. Мастер постоял, будто прислушиваясь к этому звуку и сделав озабоченный вид, проговорил:
– Совсем забыли. Нас же в док не пустят без кнехта – и он обратился к Петюне – А ну-ка, курсант, бегом к причалу. Видишь, где буксиры стоят?
Петюня кивнул согласно. 
– Попроси у матросов кусочек кнехта для пропуска в док.
Колька вдруг заметил искорку хитрецы в глазах мастера.
А тут Гоша вызвался, привыкший подлизываться к преподавателям:
– Давайте я сбегаю. У меня ноги быстрые.
Мастер ухмыльнулся:
– Давай!
И Гоша с готовностью со всех ног помчал к причалу.
Серёга толкнул в бок Кольку. Он чего-то догадывался, а Колька пока был в недоумении.
Издали было видно, как Гоша что-то долго объяснял матросам с буксира. Пока один из них подойдя к причальной стойке и, постучав вначале по ней, потом стукнул костяшками кулака по лбу Гоши. Назад тот еле приплёлся, с глазами полными слёз. С обидой поглядывал на мастера. А курсантам, наконец, дошло, что это за кнехт и всех перегнуло пополам от смеха. Серёга не смеялся:
– Я сразу догадался, что подколка. Нечего было Гоше выставляться.
 Кольке стало не по себе, как-то всё покоробило. И зачем было мастеру так насмехаться над курсантом. Хотя в душе он не против был, чтоб выскочку Гошу поставили на место. Нечего быть в каждой бутылке затычкой. И всё-таки мастер скользкий – сазан. И дело даже не в Колькиной обиде на мастера из-за общежития и не оттого, что он вдруг пожалел Гошу, а что это несправедливо. Шутка показалась глупой и недостойной мастера. 
Даже Боря прошипел:
– Перебор сделал наш детский сад.
 И Петюня стоял сконфуженный, ведь, он мог попасть в такую же ситуацию.
Судостроители пообещали, как только спустят судно на воду, то пригласят всю группу на испытание. Разрешили курсантам по сходням подняться на ремонтные леса и посмотреть, на строение корпуса, обшивку и какой ремонт производят рабочие. Один из рабочих их повёл. И они, с высоты трёхэтажного дома удивлялись громадности судна и мелкоте всего оставшегося внизу. Вдали, за портовыми кранами, проглядывала бескрайняя морская даль. Серёга да вскрикнул:
– Ог-го-го! Какой простор.
И было ощущение, словно они не по сходням поднялись наверх, а взлетели.
А Кольке уже представлялся выход в море, как мощно загудит двигатель, на судне и оно, рассекая волны в белых пенных барашках, выйдет с ним на борту в море. В лицо будут хлестать солённые брызги, ходуном палуба под ногами, а он будет стоять не шелохнувшись, как бывалый моряк. Скоро станет берега не видно и его тонкая синеватая полоска растает в дымке. А над ним будут кружить, покрикивая белокрылые чайки, и даль морская будет манить своей неизвестностью, загадочностью. И что-нибудь должно случиться. Допустим, на судне не заладится в машинном отделении, а он им раз, два и всё починит. Но тут буксир снова подал свой зычный голос и вернул его к действительности.
Мечты мечтами, а жизнь стучалась в его башку не морскими романтическими брызгами, а вопросом: 
– Где же ему скоро придётся жить?
И пока авторитета Марка Ивановича не хватило ему помочь.
После судоремонтного завода по дороге к училищу, в громыхающем трамвае, они громко меж собой делились своими впечатлениями об увиденном.
Поговорил он тогда со свердловскими ребятами и о своём затруднительном, бедственном денежном положении и невесело вздохнул:
– Дядька не ответил на мою просьбу о деньгах. Маму не хочется тревожить. Не приложу голову, где деньги заработать? – и с досадой на себя подумал: – Сам выбрал свой путь и будь добр выкарабкивайся, нечего жаловаться.
Вспомнил слова деда, сказанные, как в напутствие:
– Крепко на ногах стой, иначе волна смоет.
Отец, может быть, сказал бы тоже, да его уже в живых нет.
Но Боря, поняв его положение, рассудительно начал:
– Нам тоже нелегко пришлось. Всякое бывало. Мы как-то одному хмырю рыли канаву, а он взял нам и не заплатил, так мы ночью её снова закопали. Будет знать, как жадничать и пацанов обманывать. И судьба у нас, не очень-то весёлая. У Витальки мать спилась и однажды так избила его, что я его еле откачал. Не смог я бросить товарища в беде. Да и у меня дома тоже не всё ладно. Вот и рванули мы к Чёрному, тёплому морю. И теперь только на себя надеемся. Скажи Виталик: «так это?»
– А иначе не проживёшь – подтвердил Виталик, мотнув стриженной головой.
– Так я же, ребята, тоже ищу выход. И на себя надеюсь. Вчера вечером по фатерам дачным даже искал работу. Гонят. Боятся. На вокзале, тоже не привечают. Там всё своими грузчиками схвачено.
– Ладно! – хлопнул Кольку по плечу Боря – Есть одно дельце. Возьмём, может, и тебя. Дай немного помозгую.
Колька предложил им, не выходить из трамвая, проехать до его любимого спуска к морю и там спокойно подумать.
– Ребята, там загляденье. Море, как на ладони, бескрайнее. Дух захватывает.
И они поехали с ним. Сидели на склоне, смотрели на вид просторного моря. Их заворожённый взгляд бежал по волнам до самого горизонта и там терялся.
А со склона была хорошо видна в конце бетонного пирса вышка для прыжков в воду. На неё ловко взбежал спортивно сложенный парень. Поднявшись, он на мгновение застыл на краю вышки. Взгляды ребят были прикованы к нему. Вот он взметнулся, раскинув руки, словно чайка и полетел.
Перевернулся в воздухе и, падая вниз, как стрела пронзил поверхность моря. И только лёгкий всплеск напомнил о его полёте.
– Здорово! Борь, что скажешь? – воскликнул Виталька.
– А что здорово, как птица – качнул головой Боря.
– А так летать нелегко – задумчиво произнёс Колька.
– Ещё бы! Во всё сноровка нужна. Всё как в жизни. Без трудностей не проживёшь – рассудительно заключил Боря.
Заговорили о будущей своей жизни, только что для них заманчиво проклёвывавшейся. Говорили с увлечением, не замечая времени, строя наперёд грандиозные планы своего свободного плавания по ней. Море тихо дышало внизу. Завечерело и потянуло от него свежим бризом, солоноватым на вкус.
Вскоре они с небес мечтаний, опустились на землю, вспомнив о проблемах Кольки.
Боря пошептался с Виталькой. 
И они ему сообщили, мол, есть выход из его положения.

                Магазинчик и толстяк

Оказывается, у ребят, уже была подработка, но они её от всех в группе скрывали, чтобы никто не заложил мастеру. Ведь приходилось иногда сбегать с занятий, придумывая всякие предлоги.
Они иногда разгружали машину с товаром для одного небольшого магазинчика. Правда, давно уже их там не было. Как-то нехотя обмолвились, что у них что-то там не заладилось, но Кольку в детали этого посвящать не стали.
Не мешкая, тут же сорвались со склона, и поехали на трамвае к магазинчику.
Успели, ещё до его закрытия.
Овощной магазинчик располагался в полуподвале на одной из тихих, тенистых, каштановых улочек Одессы.
Ведущие вниз в помещение магазина, ступеньки были крутые, неровные, что Кольке, казалось, вот-вот с них съедет. Помещение магазина было освещено неярким светом.
«Как только здесь люди не убиваются – невольно подумал Колька – А зимой ведь сыро и скользко».
В магазине на него пахнуло овощами и сразу ему захотелось есть.
К ним вышел из подсобки небольшого росточка, толстый  мужчина с пузиком, выпирающим вперёд. Он гордо нёс его впереди себя.
– А старые знакомые! – с явной неприязнью толстяк посмотрел на Виталика – Чего надо?
Боря первым отозвался, правда, на удивление не очень уверенно и просительно:
– Подработать бы.
– Подработчики хреновы – хмыкнул толстяк – Повезло вам, что мой грузчик заболел. Не хотелось бы вас брать после прошлого случая – он опять взглянул неприязненно на Виталика и вдруг хохотнул – Банку сока выпил, что ли сам? Хоть сейчас признайся! Три литра – не шутки. Лопнуть можно было – и уже едко добавил – Вечно голодная шпана. Не кормят вас, что ли в училище? – резко высказался Виталику – А с тебя стриженая маковка придётся высчитать за банку сока.
Виталик потупился. Возражать было опасно, погубишь всё дело. Спрятал на время свой норов.
Хозяин магазина ещё раз холодно ощупал взглядом поникшую фигуру Виталика, словно ожидая от него извинений.
И Колька понял, почему ребята сюда долго не заходили. Их просто сюда и не звали.
Ради товарищей, Виталик всё-таки выдавил из себя:
– Больше не повторится.
– Гляжу, совсем поизносились. Что-то вам долго форму не выдают. Не выперли ещё из училища?
– Не-е – воскликнули они дружно в ответ.
– Ох, смотрю на вас, какие вы страшно бедные. Ладно, поработайте  – толстяк взглянул ещё раз на Виталика – Только не делай мне наивность на лице – и уже примирительно сказал – Завтра к часу приходите. По три рубля получите. Кроме тебя – и погрозил Виталику толстым пальцем с большим перстнем.
– Вы же пятёрку раньше давали – подал было голос Боря.
– Что ви говорите. У меня, что ли, банк здесь? Не нравится – не задерживаю! Без копейки денег в кармане, а ещё разоряются.
Конечно, ребята были согласны на всё, просто Боря хотел немного поторговаться. Но у него ничего из этого не вышло и он, на выходе из магазина, прошептал ребятам, посмеиваясь:
– Шоб ви так жили, как прибедняетесь.
На другой день они сбежали с занятий, чтоб успеть к часу дня в магазин. Машины ещё не было. И опять вышел к ним толстый хозяин, неся впереди своё пузико.
Глянул свысока на них:
– Смотрите, за бой буду вычитать с ваших же денег. Моё требование знаете – разгружать бистро. Машину не задерживать. Иначе… – погрозил пальцем с перстнем.
Ребята объяснили Кольке, что если будет бой – то за каждый разбитый ими стеклянный баллон с соком или ещё с чем, вычитывается из заработанных трёх рублей их стоимость.
Посмеиваясь, рассказали ему и про случай с Виталиком:
– Мы же голодные были, вот и выпили втихаря три литра сока и не почувствовали его в животе. Насквозь прошёл. А пустой баллон из-под него поставили в ящик. Этот ящик Виталька последним занёс в магазин. С ним и расчёт прошёл. Думали, что пройдёт номер. А он, лупатый гад, досмотрел. Так, что сегодня не пьём – с голодухи помирай, а не трогай. И поосторожнее носить надо – ящики нелёгкие. Надо бы по двое таскать по этим гиблым ступенькам, а то если ящик с баллонами упустишь, не расплатишься. Но машину нельзя задерживать. Этот жмот твердит: – Время – деньги, – да и водителю ещё развозить товар по другим магазинам. Он тоже поторапливает.
– Скупердяй! Давно бы ступеньки нормальные сделал, а то только перстнем грозит – повозмущался Виталик – Дорогущий, наверно перстень! Золото видать наивысшей пробы, да ещё с драгоценным камнем. Умеют же люди жить! Как бы у него его слямзить.
Наконец, к магазину подъехала машина.
Стеклянные баллоны были упакованы в деревянные ящики по четыре штуки и проложены древесной стружкой. Колька глянул с опаской – тяжеловаты они были.
Корячились ребята как могли из всех сил, спускаясь по этим крутым ступеням. Торопились. Постепенно начали уставать. Особенно было тяжело худосочному Виталику. Он носил уже на полусогнутых ногах. В конце концов, они с Борей начали носить ящики по двое, а Колька всё таскал один, думая: – Скорей бы всё закончилось. Хотя бы выдержать.
Боялся, лишь бы руки не разжались и не соскользнуть с этих крутых ступенек. Но когда вспоминал, что заплатят ему деньги, то сил как бы прибавлялось.
А ноги всё таки так и норовили со ступенек соскользнуть.
С трудом они половину машины выгрузили – и хотелось отдохнуть, а водитель подгонял, – ему ещё надо грузиться для другого магазина. Устали ребята до чёртиков.
Колька уже несколько раз перехватывал ящик, ставя его на колено, чтоб не выронить из ослабевших рук. А они совсем занемели, не держали эти грубые деревянные ящики и ноги начали заплетаться. А фургон машины, казалось, и не пустел.
Видно было, что беды – не миновать.
И она случилась. У Виталика, хоть он вдвоём с Борей таскал, руки вдруг разжались, и ящик со звоном поскакал по ступенькам, приземлившись на пол со стеклянным грохотом. Это был настоящий взрыв. Выскочивший, довольно проворно, не смотря на свою тучность хозяин, лоснящийся от пота, и красный от гнева, открывал только рот, как задыхающаяся рыба. Наконец, у него странно дёрнулась щека и он зло выдохнул:
– Голодранцы!
 Ребята метнулись от него
– Держи их! – заорал хозяин водителю – Они у меня за всё расплатятся!
Но водитель еле увернулся, когда ребята, как пули, выскочили из магазина и понеслись, Какое там их ловить!
Продавец из магазина кинулся за ними. Но не тут-то было. Они со всех ног бросились наутёк, что и ветер их не догнал бы.
А вслед всё слышались вопли толстяка:
– Чтоб духа вашего здесь не было! – И с ноткой уже угрозы: – Ну, я вас достану. До училища дойду.
Колька бежал и чуть не плакал. Он так надеялся на эти деньги и на следующие подработки. Недалеко от училища ребята остановились. Перевели дыхание.
Виталик вдруг воинственно заговорил:
– Мы ещё с ним разберёмся. Мы же всё-таки вкалывали. Мы ему окна в магазине побьём. Борь, что скажешь?
Но Боря остепенил его:
– Охолонь! Накрылась наша подработка. Придётся искать теперь другую. А так погорячимся и можем вылететь из мореходки. Он-то знает, где нас искать. Припрётся ещё в училище.
Виталик хлопнул себя по лбу:
– Я же про Абрамчика забыл с параллельной группы. Это же он нас навёл на магазинчик. Может, он с этого жмота через свои связи выбьет хоть какие-то деньги? И тогда тебя выручим – взглянул он на Кольку и пробормотал – Хотя где тот Абрамчик? Да и деньги невелики. Экипаж надо тебе пробивать.
Боря недоверчиво пожал плечами:
– Вспомнил Абрамчика. Любишь фантазировать. Как бы мы ещё не заплатили этому жмоту. И Абрамчику разве это надо? Он против своих не пойдёт. И что Абрамчика в моряки потянуло? Они ж обычно торгаши.
Виталик выпалил:
– Блажь, наверное, – и вздохнул – Эх, денежки, денежки. Гуляли, да плакали наши денежки.
Колька вздохнул:
– Ладно, ребята. Что поделаешь. А с Абрамчиком бесполезно говорить – и пояснил – Я знаю, отчего он пошёл в мореходку. Из-за загранки. Хотелось ему по чужим странам пошляться. Я его недавно видел. Собирался он уходить из училища, если уже не ушёл. Говорит, безденежье замучило, а когда эта загранка будет, никто не знает.
– Да, ты что? – удивился Виталька – Торговать, что ли пойдёт?
– Сказал, швах с морским делом. Дядька ему вставил мозги. Ну, а мне пожелал счастливого плавания по морям мелким и глубоким, и не кашлять. Вот такой шутник. А вообще, он ничего парень.
Боря присвистнул:
– Да, швах дело.
Ещё немного постояли ребята. Посовещались, помялись, посочувствовали Кольке и на том расстались.
А Колька поехал не в спортзал, а к морю. Захотелось увидеть Петра, поделиться с ним наболевшим, спросить совета. Вахта у Петра ещё не закончилась. Сели на скамью у спасалки, где в первый раз познакомились. После первых приветственных слов, Колька примолк.
Помолчали. Тихо плескались о берег волны, слоно что-то успокаивающее нашёптывая ему.
Пётр, заметив грустное настроение Кольки, посмотрел на него внимательно и спросил:
– Что случилось?
И Колька рассказал Петру о своих трудностях.
Пётр, не откладывая дело в долгий ящик, предложил:
– Давай поговорим с нашим шефом. Может, устроим тебя на спасалку пока матросом. Всё-таки какие-никакие, а деньги. Тем более дежурство через день. Если надо, я тебя подменю. И училище при тебе будет.
Начальник спасательной станции, с интересом посмотрел на Кольку и стал расспрашивать его. Узнав, что Колька учится на моториста на первом курсе в морском училище, а значит, уже немного знает морское дело, одобрил предложение Петра:
– Такие нам нужны. Почему не взять матросом? Восемнадцать лет есть?
Колька замялся и, покачав отрицательно головой, промямлил:
– Скоро будет.
 Начальник взглянул с сожалением:
– Рановато – и, уже не обращая на Кольку внимания, сказал Петру – Как исполнится восемнадцать, пусть приходит. Возьмём. А пока пусть учится. У меня к тебе дело есть, задержись. 
Колька вышел расстроенный. Ждать до восемнадцати лет ему надо было ещё пару месяцев. Пётр скоро вышел и успокоил, чтоб пока не расстраивался, время до восемнадцати быстро пролетит.

                Терзания Кольки
По-прежнему Колька жил в спортзале и общежития в училище ему, как видно было не видать. Но ещё в нём теплилась надежда.
Хотя, настроение у него от этого в последнее время не улучшалось.
А рядом люди ходили, улыбались, как ни в чём не бывало, куда-то спешили. Казалось, у них совсем нет никаких трудностей. А ему и хотелось затеряться в толпе, забыться на какое-то время и будто всё уже у него наладилось в жизни.
Особенно шумно и людно было, на Привозе.
Здесь было столпотворение людей и главное, подзывающие вскрики продавцов, оценивающее поцокивание языком покупателей, весёлые улыбки девчонок, торгующих мороженным, всё располагало к радости. А сколько всего вкусного продавалось. Ходил он, вдыхая аппетитные запахи. И вдруг остановился, Почувствовал ароматный запах груш, напомнивший ему дом, сад взращённый дедом. Вспомнил и посаженое им грушёвое деревце. Как оно там? Живо ли? Хорошо ли укоренилось?
Подумал, что тяжело уже, наверно, деду за садом ухаживать.
Дед часто изрекал свои короткие мыслишки. Ясное дело – для него.
– Человек, как дерево – без корней не может жить.
Это он ему намекал, что где родился, там и сгодился. Но не перечил его воле уехать к морю.
Но дед и такое изрекал:
– Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Надо надеяться на лучшее.
А он тянет свой гуж, хотя, трудно надеяться на лучшее. И Марк Иванович не помог с общежитием. Откуда ему помощи ждать? Дядька ни на одно письмо не ответил. Мама сама еле тянется. Ей и за домом и за садом, и за дедом ухаживать. Пишет, что ноги совсем деда подводят. А отчего им быть здоровыми – ноги в шахте, в её сырости он загубил. А был хоть куда мужичок и силы недюжинной. И крупные мужики в состязании на руках его не укладывали.
И какая мама раньше весёлая была. Он помнит, как она чисто и душевно пела, и вдруг всплыла в душе  песня:

Спят курганы тёмные,
Солнцем опалённые,
И туманы белые
Ходят чередой.
Через рощи шумные
И поля зелёные
Вышел в степь донецкую
Парень молодой.

Теперь не поёт. Как отца не стало, так и перестала петь.
Всё у Кольки внутри тогда на Привозе всколыхнулось от воспоминаний.
В спортзал он больше через Привоз не ходил. А шёл другим путём и, получалось, как раз мимо тумбы с красочными афишами. Остановился как-то посмотреть. Прочитал – выступает в городе Эмиль Кио с сыном Игорем. Он знал уже, что это знаменитые иллюзионисты и одесситы толпами ходили на их представление. Вот у кого бы попросить чуда. Хотя своё чудо жизни надо делать своими руками.
На афише ещё были нарисованы акробаты и медведь на велосипеде.
А он один раз всего был в цирке. И то это был цирк-шапито. Они зашли в него с дедом и его тогда впечатлил косолапый медведь, который ездил на одноколёсном велосипеде. Вспомнил, как медведь после представления ходил по кругу с шапкой и попрошайничал.
А дед ухмыльнулся:
– До какого состояния косолапый дошёл. Унижается. Надо уважать себя!
– Надо уважать себя!– твёрдо повторил вслух Колька.


                Валера и его добрая мама
А в жизни Кольки пока ничего не предвещало изменений к лучшему.
Но были друзья, и это грело его душу.
А с Валерой они сходились всё ближе.
Может, от того сходились, что Колька по-товарищески помогал ему по вечерам «шлифовать» приёмы самбо. К тому времени он уже выступил на соревнованиях на первенстве в городе среди спортивных клубов и занял призовое место, как он сказал Валере. Хотя скромничал – награду получил за первое место.
С Валерой всё больше налаживались дружеские отношения. Разговаривали обо всём и многое в их рассуждениях о жизни совпадало. Только Кольку смущало, что Валера ещё школу не закончил, а уже так практично рассуждал о некоторых вещах. Хотя бы о том, что не всё можно самому в жизни добиться, а надо, чтоб нужные люди вовремя подтолкнули к цели. А кто Кольку толкал? Он сам выбрал свой путь.
Валера как-то раз принёс печенье. Сказал, – от мамы, что было приятно Кольке.
В один из вечеров после тренировки Валера спросил:
– А что ты делаешь, когда сам остаёшься?
– Конспекты читаю. И вот изучаю,– он показал учебник по судовождению – Марк Иванович, отличный преподаватель, заинтересовал меня. И даже дал тему для реферата.
– А других книг у тебя нет?
Колька рассказал про Петра, что он ему художественные книги приносит.
– Это хорошо. Читать надо. Мама, говорит, это помогает избежать ошибок в жизни.
– Интересно – удивился Колька. – А дед говорил, что помогает жизненный опыт и характер.
На следующий раз Валера принёс ему книгу Каверина «Пятнадцатилетний капитан».
– Мама порекомендовала. Сказала, что у тебя есть цель реальная и ощутимая и это хорошо.
И книгу Каверина Колька за один вечер проглотил.
А в другой раз Валера принёс тоненькую книжицу со стихами Пушкина, сообщив:
– Мама не долюбливает Пушкина. Ловелас и какой-то он мечтательный. А от таких людей ничего не жди определённого. Столько в их головах тумана. Она только одно стихотворение воспринимает – Я помню чудное мгновенье, – которое папа ей при первом свидании прочитал. А поэты вообще она говорит: – Каждый своё воображение тешить бог знает чем, а людям потом разбирайся. Так что можешь книжавку у себя оставить. Считай, – это мой подарочек тебе.
И Колька увлёкся стихами. Он, конечно, в школе учил их, но это всё не то – по программе, не по своей воле.
Хотя, помнится, как почувствовав симпатию к однокласснице Люде, даже выучил стих Щипачёва:

Любовью дорожить умейте,
С годами дорожить вдвойне.
Любовь не вздохи на скамейке
И не прогулки при луне.

Но так и не решился этот стих ей прочитать. А потом всё как-то не так пошло и разладилось. Первая любовь не всегда счастливой бывает – где то он про это читал.
Как-то он поделился с Валерой своими трудностями; и что жильё это у него временно и с деньгами туго.
Валера искренне отозвался, пригласил его к себе домой, пообещав, что родители что-нибудь придумают для его товарища.
– Они у меня отзывчивые. И тебя по моим рассказам уже знают и рады будут видеть.
На другой день, после тренировки, он Кольке заявил:
– Собирайся! Пойдём ко мне. Только знаешь, я своим сказал, что у тебя родители учителя. Ты уж поддержи эту легенду. И что ты приехал поступать в высшее морское училище – и выразил вдруг сожаление – Жаль, у тебя другой одежды нет. Хотя я им сказал, что у тебя временные трудности.
От радости предстоящей помощи, Колька пропустил Валеркины последние слова мимо ушей, толком не придав им значения. На душе у него посветлело. Может, в его судьбе что-то изменится к лучшему. Хотя он наивно не понимал, что может измениться к лучшему. Не на руках же его внесут в «экипаж». Но какое-то неизъяснимое чувство его захлестнуло – всё миновали его беды.
«Вот это товарищ!» – подумал он о Валере.
Валера жил недалеко от железнодорожного вокзала.
Вечерняя Одесса его радовала. Было шумно и Кольке от этого было приятно и он впитывал звуки улицы, а улица звенела трамвайными переливами, гудела сигналами машин, полна была бликами огней от витрин магазинов.
И свет в окне Валеркиной квартиры показался ему приветливым и гостеприимным.
Валера попросил его немного подождать в подъезде, пока он предупредит родителей. Ожидание затянулось. Колька бесцельно толкался в подъезде, а Валеры всё не было. Наконец, он появился, но уже не так бодро пригласил в гости.
Двухкомнатная квартира Валеры с высокими потолками предстала перед Колькой уютной и просторной. Красивая люстра ярко освещала, заставленную дорогой мебелью комнату.
Родители с любопытством рассматривали Кольку. Лицо матери, было вначале сама натянутая ласковость, но чем больше она всматривалась, тем больше её глаза выражали удивление. Вскорости, разочарование проскользнуло в них. Лицо Валеркиной матери посерело. Его застиранные штаны видно не впечатлили её и она, растерянно приоткрыв рот, взглянули на Валеру, словно взглядом спрашивая: «Это что? Сын учителей?» 
Тот, сконфузившись, пожал плечами. 
Мать, остроносая, с большими чёрными, слегка на выкате глазами, ухмыльнувшись, ушла на кухню. И затем, выглянув, позвала мужа, блеснув золотыми вставными зубами:
– Сёма!
Рыжий Сёма, клюнув ей в ответ большим носом, покорно засеменил к ней.
Она о чём-то ему зашипела, а муж робко ей в ответ отзывался полушёпотом.
Кольке слышалось из кухни сплошное шипение:
 – Ш-ш-ш-и-и-и.
Он обратил внимание, что нос у Валеры был острый, – материнский, а глаза были синие и покорные, как у отца. Он стоял и растерянно Кольке улыбался. 
Мать Валеры повысила голос и Кольке донеслось:
– Ты меня слышишь, Сёма! – и уже чуть потише, – Наш Валерочка совсем не умеет выбирать друзей. Ну, ты посмотри на этого мальчика. Это же беспризорник. Что он плохо живёт, это мы сразу видим. Но он что-то ещё хочет от нас?
Валера, понимая, что Колька услышал, прошептал ему:
– Не обращай внимания! Родители волнуются, потому что сегодня вечером наметили пойти со мной в гости к проректору медицинского института. Это нужные люди, а я совсем забыл об этом. У проректора симпатичная дочка Софа, которую мама хочет мне сосватать. Хотя мне по большому счёту это вроде и не надо. Но скоро поступать в институт, а знания у меня слабоваты и полезные знакомства мама сказала – не помешают. Ох, как не помешают – повторил он и добавил – Отец Софы, помнит ещё и моего деда профессора Цукермана.
Понятно теперь стало Кольке, что беспокоило родителей. Не вовремя он, и не ко двору пришёлся.
Валера предложил:
– Давай по-быстрому порешаем твой вопрос и разбежимся, – но голос его был неуверенным, как видно он уже и сам понимал, что попал в неловкое неразрешимое положение.
И он, какой-то подпрыгивающей суетливой походкой, быстро исчез на кухне.
Колька ухмыльнулся:
– Девочка Софа, как Валерка сказал вроде ему и ни к чему. А вот он помнит свою школьную любовь. Как он смотрел с замиранием сердца, на соседку по парте девочку Люду. Это его сердечное увлечение могло бы перерасти в огромную любовь.
 Пришли на память строки из стиха Пушкина, про которые говорил Валера:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты

Да, она явилась, как чудное мгновенье и он провожал её домой, нёс портфель, и всё было у них как у первоклассников. При расставании он всегда испытывал стеснительность. А расставаться не хотелось. Но Люда выхватывала из его рук портфель и убегала, и её красные носочки мелькали, словно фонарики. И Колька всегда расстроено смотрел ей вслед и растерянно моргал. Но пришло время, они повзрослели. Она ещё стеснительней стала. А ему уже хотелось её поцеловать. Но как это сделать, он не мог представить. Такой страх сковывал его, что попытка поцеловать была равносильна прыжку с десятиметровой вышки.
А в школу он летел как на крыльях и на уроках ненароком переглядывался с ней.
Одноклассники, заметили их чувства, и пошли твориться с ними  какие-то странные вещи: То слышался сзади них ехидный шёпот: «Жених и невеста. Чокнутые Руслан и Людмила!».
Хотя он вовсе не Руслан.
То стали на них поглядывать косо и шептали: «Ранние пташки».
«А почему так? – задавался вопросом Колька – Мы же никому вреда не сделали?
Его обидело, что даже его школьный товарищ Ромка спросил с кривой улыбочкой:
– Что влюбился, Ромео? – и предупредил, что Хомяков Петька хочет отбить у него Людку.
Колька за попытки отбить у него Люду, туго скатанным из промокашки шариком, на уроке влепил из резинки в лоб Хомякову. А учительница заставила его писать объяснительную. А что он напишет, что Хомяков хочет отбить у него ученицу из их класса? Засмеют.
Но на этом злоключения не закончились. То в раздевалке рукава их курточек связали вместе, то молнии друг с другом сцепили, а то мелом написали на доске:
 – Руслан плюс Людмила равняется Колька.
Люда как-то погрустнела. В глазах её появилось выражение стыда. Часто стала убегать домой, не дождавшись его. А скоро они стали сидеть на разных партах.
На следующий год Люда перевелась в другую школу и кончилась их любовь.  Как мало надо, чтоб чьё-то первое чувство разбить, как хрупкий сосуд.  Но даже эти осколки первой любви Колька сохранил и запрятал глубоко в сердце. 
«А у Валеры разве любовь есть? – подумал он – Этот его интерес с нужным знакомством уже не про любовь. Как телок на поводу у родителей идёт».
А из кухни донеслось:
– Валерочка, мне это начинает нравиться. Ты приводишь домой кого не попадя и я должна думать чёрт знает о ком? Мне есть о ком думать. И папе есть о ком. А если обо всех думать, то голова как беременная станет.
Потом голоса стали тише и, Валерка с родителями вышли из кухни. Мать подошла к Кольке, захлопала своими коровьими большими глазами:
– Ви мне нравитесь. Валера говорил, что ви спортсмен и Валере помогаете. А знаете, Валерочке спортом, некогда будет заниматься.
Колька не понял. Разговор-то должен был вестись не о спорте, а о нём. И что-то издалека начала мать Валеры, подумал он.
И тут подключился и отец, тряхнув смело рыжими патлами:
– Я дико извиняюсь, но мы… Мы… будем поступать в институт! Времени у Валерочки совсем – ничего! Видите – он указал на стол у окна, весь заваленный стопками книг, – Он не успевает. Из-за этого спорта совсем перестал учиться.
И вслед за его речью, посыпались слова из золотого рта матери:
– Я хочу вам кое-что сказать. Знаю, моему дорогому мальчику хочется делать добрые дела. Видите ли, он своё драгоценное время, а его так мало,  расходует на вас – и не мигая уставилась на Кольку.
Колька увидел в этот момент в этих неподвижных глазах сквозящую пустоту, за которой скрывалась неприязнь.
У него полезли глаза на лоб:
– Как на меня расходует время?
Но Валеркина мать, не обращая внимания на его удивление, продолжала в том же тоне:
– Валерочка такой доверчивый, золотой мальчик. Мне так его жалко. Он такой сердечный. Всем хочет помочь. Я готова послушать вашу просьбу. И папа тоже с нами послушает – рыжий папа усердно, как попугай закивал головой – Но в другой раз.
 Колька был поражён: «О чём же Валера договаривался с матерью, что она не знает, зачем он пришёл или она притворяется?»
Кольке стало неуютно в этой большой высокой яркой комнате. Он зажмурился от света люстры, как от слепящего солнца. А люстра, словно над ним насмехаясь, вдруг замигала.
– Ай, ай. Сейчас свет выключат, а мы не собранные. Дико извиняюсь, но нам пора и вам пора – начала она выпроваживать Кольку – До свиданьица вам.
Отец Валеры снова согласно закивал своей рыжей головой, спросив к чему-то:
– Ви уже уходите?
Валера куда-то исчез.
А взгляд Валериной матери вдруг остановился на Колькиной застиранной рубашке. Колька поправил воротник на рубашке и нагло, глянув в её змеино сощуренные глаза, выдал:
– Нравится?
Глаза матери Валеры расширяясь, наполнились злостью.
Но он ей не дал ответить, а повернувшись уже к выходу, неожиданно сказал:
– Ви мне просто бешено нравитесь. 
И донеслось ему возмущённое:
– Как тебе это нравится, Сёма?.. Ви и книжечку Валерочкину Каверина замацали своими немытыми руками, а ещё чего-то из себя корчите.
И Сёма подпел жене, добавив:
– Валера и подарочки вам делал.
Колька, набравшись храбрости, закрывая дверь, выпалил:
– Я вас умоляю, закройте своё ховало! – и, не дослушав уже вслед плеснувшую ему многословную тираду, выскочил, как ошпаренный на улицу.


                Заветное место
Вечерний трамвай встретил его весёлым перезвоном. Фонари ярко горели. Улица словно улыбнулась ему. И он, облегчённо вздохнув, расправил плечи, будто освободился от какой-то ненужной навязанной ему тяжести.
Вспомнилась Виталькина присказка:
– Борь, а что на это скажешь?
И сам себе усмехнулся:
– А ничего!
Сумерки плотно охватывали город. Но Колька сразу не пошёл к себе в спортзал, а направился к морю.
Присел на своём любимом склоне у «Отрады», смотрел на мерцающие огоньки в сгущающейся темноте моря. Они, колеблясь, мигали как светлячки и будто подмигивали ему. На душе хоть было неспокойно, но эта игра огоньков успокаивала и, ему захотелось увидеть Петра. Жаль вахта уже давно закончилась. Надо бы зайти поговорить, может он ему ещё совет какой даст, а может и новую книгу принёс.
А в это время раздумий весёлая гурьба ребят стремглав, с шумом, спускалась по склону к морю и чей-то девичий голос, звонко прозвучал в тишине:
– А ночью море тёплое, как молоко.
И Колька поднялся и вслед за ними устремился. И ему захотелось окунуться в это тёплое ночное море, в эту купель и всю досаду с себя смыть.
Спустился быстро, но на берегу замедлил шаг, прошёл по пляжу и сел у самой кромки моря. Смотрел на набегающие волны, машинально пересыпая песок сквозь пальцы, и думал: «Почему люди обижают друг друга? Читают хорошие, умные книжки, а умнее не становятся? И так неожиданно развернутся, как флюгер, спиной к тебе и не поймёшь друг он тебе или враг? И почему всё так несправедливо устроено?
А волны накатывались на берег, прибежав откуда-то из неведомых ему  просторов, и что-то своё нашёптывали. Не было в них никакой печали и не было участия ни к кому. Они сами по себе, будто этот притихший мир создан только для них.
И тут рядом, прервав его размышления и нарушив покой этого замершего мира, раздался гам и шум со стороны ребят. Голоса бесцеремонно ворвались в этот ночной покой. Послышался девичий визг и ребята с разгона гурьбой бросились в воду. Веселье купающейся компании невольно рассеяло Колькино невесёлое настроение.
И он, раздевшись, вбежал в море, с ходу плюхнувшись в воду.
Заплыв на глубину, перевернулся на спину. Море его слегка покачивало, и мысли плавно колыхались: то вверх, то вниз.
Он всмотрелся в звёздное небо. Оно притягивало его, мерцало, словно призывая его к себе. Появилось ощущение лёгкости.
Невольно подумал: «А стоит ли свою жизнь тратить на обиды?» Вспомнил, как-то в детстве, он после драки пришёл расстроенный с синяком под глазом, а дед, потрепав по его взлохмаченной голове, сказал: 
– Что случилось, то случилось. На собственных шишках учатся. За битого двух небитых дают. А таких уж не собьёшь с ног».
Колька понял, – нельзя из-за каждой ошибки думать, что это конец света и по первому впечатлению выбирать друзей. А попал впросак, так стой крепко на ногах, как дед говаривал.
И вдруг все неприятности показались ему мелкими, не стоявшие внимания перед этой ночной красотой и глубиной неба, с которого, подмигивали звёзды ему. На душе стало легче и он промурлыкал:

Сердце, как друга,
Море встречает,
Сердце, как песня,
Летит из груди.

Ребячий смех прервал его тихую песню. Компания уже весело плясала на берегу.
Выйдя из воды, он увидел, как девушка, кружась, распустив мокрые волосы, задористо смеялась, а вокруг приплясывали ребята.
– Морская нимфа – подумал он улыбнувшись,
А весёлая компания ребят будоражила радостными криками ночную тишину. Им, наверно, казалось, что весь мир создан только для них. А может, так и есть – для кого же он создан, как не для молодых?
А девушка с распущенными волосами так была похожа на его Людочку – школьную любовь – и ему вспомнилась дворовая песня, звучавшая, когда он её в последний раз провожал:

Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами,
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами.

Но вот ребята шумно собрались и бегом ринулись по склону наверх. И он пошёл за ними, словно их безмятежная радость потянула и его. Но голоса их вскорости притихли. И всё вокруг присмирело. Только сонно вдали плескалось море. И вдруг брызнул лёгкий быстрый дождик. А на звёздном небе не видно было ни тучки. Ещё одна купель – улыбнулся Колька. Пролились сверху восторженные голоса ребят и слетели со склона, радуя его. Он ощутил что-то трепетное обнадёживающее внутри себя – сколько вокруг светлой радости. Оглянулся, где-то там, у порта, мерцал Воронцовский маяк. Тоже кому-то надежду подаёт. Не ему ли?
И у Кольки в душе не осталось ни горечи, ни обиды.
На память пришли строки Пушкина:
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
И он подумал:
– Хоть за этот подарочек спасибо Валерке.


                Морской бой
По-прежнему Колька продолжал жить в спортзале. Постелью ему был целый борцовский ковёр, столом – скамья, а душевая – под боком. А что ещё надо. Всё у него как в хорошей гостинице. Хотя, как в гостинице он не знал. Это когда-то так пошутил Валерка. Но его надо уже забыть. Да и он на тренировки больше не показывался.
А у Кольки появились и новые спортивные успехи.
На городских соревнованиях он занял первое место среди юношей в своей весовой категории.
Робик похвалил его, хотя был по натуре скуп на всякие похвалы:
– Молодец! – и добавил – Теперь работать надо до седьмого пота. Знай, с тебя не слезу. Скоро новые соревнования за город. А потом поедешь с командой в Феодосию на соревнования.
Впервые он куда-то выедет соревноваться! Такое доверие тренера его радовало и заставляло с удвоенной энергией заниматься.
Колька уже начал привыкать к своему положению, в котором только чувство надежды его не покидало. Он всё ещё ждал, что вот-вот наступит счастливый момент, он поселится в «экипаже» вместе со свердловскими ребятами и заживёт тоже заманчивой, весёлой жизнью.
Надеялся, что может, ещё и Марк Иванович посодействует.
Но все ожидания неожиданно оборвались.
Один только день перевернул всю его жизнь коренным образом.
В столовую их водили по группам, вначале первокурсники, потом – второй курс. Дежурный преподаватель следил, чтобы все рассаживались по столам, предназначенных для их групп и чтобы курсанты, дежурившие по столовой, вовремя накрывали столы. Преподавателя он узнал. Это был тот, выгнавший его из экипажа. Только взгляд у него был не таким строгим и надменным, а чем-то озабоченный. Вскорости дежурный преподаватель исчез из столовой. 
И пошла неразбериха с рассадкой по столам первокурсников и второкурсников.
Старшекурсники сразу ввалились в столовую и заняли столы, которые были накрыты для первокурсников. Вошли раньше своего времени.
И Колька с Гошей оказались за столом с курсантами второго года обучения. Хотя на самом деле это они бесцеремонно к ним уселись, потеснив других первокурсников.
Ну, что же, попали и попали. Что тут такого? Казалось, поели, встали и ушли. Но всё не так просто получилось.
Вначале всё шло нормально. Они поприветствовали старшекурсников. Те не ответили, лишь переглянулись меж собой.
Второкурсники, со слегка отросшими волосами, выглядели по сравнению с ними, первачками, стриженными под нулёвку, более респектабельно. И на них была курсантская форма с двумя лычками на рукаве, а Колька с Гошей сидели за столом в старой своей одежонке.
Один из второкурсников, тот, что повыше и покрупнее, подмигнул невысокому, худощавому своему соседу, с нагловатыми глазёнками на узком как у хорька лице. И, буквально, через минуту, тот, что был поплотнее будто невзначай уронил на пол свою ложку.
Курсант, похожий на хорька хихикнул:
А Колька уже про себя прозвал узколицего – «Хорьком». Такие всегда подзуживают других, когда чувствуют с собой рядом сильного дружка.
На подносе, с которого они только что взяли первое блюдо, ложек больше не было. С ними вообще была проблема в столовой. Вечно их не хватало. То ли курсанты с собой уносили, то ли терялись.
Недолго думая, Гром спокойно взял ложку у Гоши, небрежно процедив:
– Найдёшь себе. Или лезь под стол и подними мою.
Хорёк опять хихикнул:
– Ну, ты даёшь, Гром!
А Гоша безропотно полез под стол за ложкой, но Гром наступил на неё ботинком.
Насладившись тщетными попытками Гоши взять ложку, он, наконец, убрал ногу.
Гоша, весь красный и потный, выполз из-под стола и пошёл на кухню просить, чтоб ему помыли ложку. 
Когда он вернулся, все за столом, в том числе и Колька, доедали первое блюдо
Но только Гоша поднёс ложку ко рту, как Гром, будто нечаянно выбил её из его рук. И она опять приземлилась на пол.
Тот растерянно заморгал глазами.
– Ха-ха! – не сдержали смешок старшекурсники, сидевшие за столом  – У тебя снова упала ложка под стол! Не аккуратный ты какой-то. А на корабле как хавать будешь? Там качка. Так что полезай снова под стол. Не барин, подымешь. Приучайся к морской обстановке. Видишь, штормит!
Ища поддержку, Гоша оглянулся на Кольку.
У Кольки глаза загорелись, как два жгучих огонька:
– Зачем вы так! Он же вас не трогал.
– А ты чего вытаращился? Пусть потрогает! – озлобленно глянул Гром на Кольку.
Колька, понимая, что разговор бесполезен, промолчал. И ещё он ясно понял, что второкурсники затевают драку. Тем более дежурного преподавателя в зале столовой не было. Для них полная свобода действий. Но в помещении столовой, навряд ли, они что-то будут затевать. Слишком у всех на виду.
– Что молчишь? Язык проглотил, или гордый такой? – наседал на него Гром, сощурив глаза, прицениваясь будто к Кольке.
– К тебе обращаются! – пискнул Хорёк и в упор стал Кольку рассматривать, словно пытался взглядом его просверлить.
– Что-то ты мне не нравишься.
Но Колька не отвёл глаза.
Хорёк хохотнул, содрогнувшись всем своим гибким худощавым телом, так что гюйс подпрыгнул на форменной рубашке:
– Борзой, а немой. Точно, как в «Бриллиантовой руке». Язык проглотил, а зенками буравишь.
– А зенки сейчас прихлопнем и язык развяжется. Он сейчас к раздаточному окошечку сгоняет и принесёт старичкам хлеба! – Гром небрежно улыбаясь, ехидно скривился, мол, давай исполняй мои пожелания.
А тут как раз дежурные курсанты поднесли второе блюдо.
Колька не шевельнулся куда-то идти. Взял с подноса, макароны по-флотски и молча, стал есть.
– Я не понял? – угрожающе зашипел Гром – Давай, гони за хлебом, пока я добрый!
Хорёк подпел:
– И я не понял. Шустро давай шевели ножками, пока старички добрые
– А тебе нечего и понимать, добрый! – хоть осевшим голосом, но с раздражением ответил Колька Хорьку – Мал ещё. Не дорос.
– Ты слышал? – повернулся тот к Грому – Не дорос. Сам – недоросток, а наглеет первачок. Салажонок!
Гром приподнялся:
– Что-то ты и мне тоже не нравишься. А ну давай, быстро за хлебом, пока цел! 
Колька медленно, с расстановкой, сказал:
– Тебе надо, сам и сходи!
А Гошу уже вовсю тряс мандраж.
Такой дерзости от первокурсника Гром не ожидал и, схватив металлический поднос со стола, замахнулся им на Кольку.
Но Колька был готов ко всему. Он же – шахтёрский паренёк, бывал в разных переделках. И он, изловчившись, выкрутил из рук Грома поднос. Тот упал, – отлетев от стола, металлически затарахтел по полу.
Все, кто ещё оставался в столовой, обернулись.
Из окошка мойщицы посуды прикрикнули:
– Что это за безобразие! Где дежурный?
А дежурного преподавателя всё ещё не было в зале.
– Ну, что ж, борзый, мы тебя очень, преочень будем ждать. Не задерживайся. – Сказал, уходя Гром.
Он шёл не спеша к выходу, по пути собирая вокруг себя второкурсников. А за ним семенил Хорёк, оглядываясь с противной улыбочкой.
Аппетита у Кольки, как не бывало.
Гоша, за которого он подал голос в защиту, быстро уже слинял.
Уральские Виталий с Борей и житомирский Николка, с которым они опять недавно по-дружески сошлись и который разочаровался в своём новом дружке Петюне, подсели к нему.
Николка сплюнул:
– Гоша шепнул мне – хана твоему дружку. А сам, как заяц смылся. А вот Серёга сказал, что он с нами. Будет во дворе нас ждать.
Виталик наморщил лоб в раздумье, глянул на Кольку:
– Помнишь же, Серёгу с нашей комнаты? Этот не подведёт. Ну что? Дела – плохи. Второкурсники уже, наверно, на выходе кучкуются.
Боря крикнул первокурсникам:
– Пацаны, подойдите!
Но никто не подошёл. Все молча опустошали тарелки. Петюня, вроде собрался подойти, но повернулся и вышел со столовой.
– Ну и дружок у тебя! – начал было Виталик, глядя пристально на Николку.
Но Николка его перебил:
– Какой он мне дружок. Не до него – махнул рукой – Выручать надо Кольку.
– Правильно говорит Николка. Надо покумекать, – сосредоточившись, задумался Боря – Силы не равны.
Оставшиеся из первокурсников, которые не успели доесть, почувствовав, что пахнет жаренным, побросали еду и быстро бочком покинули столовую.
Колька с досадой подумал: «Вот те и сокурсники. Абрамчик, наверное, и тот бы за него подписался, если б не ушёл из училища».
– Может, через чёрный ход рвануть? – проговорил медленно Николка.
– Я убегать не буду! – твёрдо заявил Колька.
И Виталька засомневался:
– Это не выход! Придётся нам после туго. Борь, что скажешь? Всё равно ж по одному переловят. Они нас уже засекли. Жаль, что все наши сбежали – и он опять почему-то недоверчиво взглянул на житомирского Николку.
– Чего смотришь? Обижаешь. Я никогда в труса не играл. Сейчас, пойду на улицу, переговорю с нашим курсом, может хоть кто-то найдётся не из жидких парней.
И он ушёл.
– Теперь говори, не говори – вздохнул Колька – А биться придётся мне одному. Я заварил кашу мне её и расхлёбывать.
Появился Николка.
Свердловские приподнялись навстречу:
– Ну, как?
– Дела неважнецкие. Все дрейфят. Никому не хочется связываться со вторым курсом. Только Серёга сказал, что он собьёт вокруг себя хоть пару ребят и они если надо будет – подпишутся. И что удивило: Петюня сказал, что хоть я с ним теперь не дружу, но он тоже никуда не уйдёт, и если надо, поможет. И попросил, о нём плохо не думать.
– Мало верится, – проговорили недоверчиво свердловские. 
Присев на стулья, задумались:
– Одно ясно – драться надо!
А к их столу уже бежал хамоватый вихлястый Хорёк:
– Заждались мы вас, товарищ борзой! Может, вам помочь выйти! Та вы тут все уж белые с лица! Как мёртвые сидите. Совет что ли в Филях держите? Может похоронный оркестр заказать?
– Пошел ты на хрен, – шикнул на него Виталька,– А то я нервный, могу невзначай и зашибить!
 – Сейчас зашибишь или сам зашибишься, если подпишешься! – и Хорёк с едким подколом добавил – Ну, если не хотите помощи, чтоб вас вывели, – не задерживайтесь, а то мы заждались – и, помахав рукой, с наглой улыбкой, вильнув всем телом, как уж, – исчез на выходе.
События затем развивались стремительно. Не успел Колька выйти во двор, как его взяли в плотное кольцо старшекурсники.
Оттеснив Николку и свердловских ребят они, бросая издёвки Кольке: «Первокашка-промокашка» подвели Кольку к ухмыляющемуся Грому, ждущего его за пределами двора у кирпичного забора столовой. 
Небрежно опираясь о забор Гром, сквозь зубы проговорил:
– А мы уж заждались – и хмыкнул – Думали вас и не увидеть! Сбежите и не потешите нас своей храбростью.
Хорёк привычно хихикнул:
– Наш гордый «Варяг» не сдаётся.
– Не наложил ли наш герой в штаны – хихикнул кто-то сзади, уплотняя кольцо вокруг Кольки и Грома.
Колька промолчал, соображая, как же ему действовать?
– Ну, что, молчим? Поговорим! – криво усмехнулся Гром.
А сзади  Хорёк шпиганул Кольку в бок:
– Что с ним говорить! Бить надо. Учить надо уму-разуму таких салажат, чтоб знали, как со старшими себя вести. Руки ещё распускают.
Вокруг зашумели.
– Тихо! – поднял руку Гром – Успеем поучить. Может, расскажет, отчего он такой борзой?
– Расскажу. Только что-то много слушателей – выдавил из себя Колька, понимая, что надо оттянуть время, чтоб прийти в себя, и разобраться, как дальше ему выходить из положения и приметить, где его товарищи стоят.
Хорёк хихикнул:
– А как же! Все хотят послушать.
Кольке вдруг вспомнились дедова простая наука: «Не знаешь, что делать – действуй».
И он понял, что пришла пора действовать
Теперь бы знать точнее, где свердловские ребята и с какой стороны ему лучше прорвать кольцо.
А Гром не спешил, предвкушая лёгкую расправу, играясь с Колькой, как кошка с мышкой.
– Так откуда ты такой борзой? 
Противно опять подхихикнул Хорёк:
– Он, наверно, король танцев в парке. Мы такого короля в Аркадии однажды лупили. Он из ресторана вышел героем, музыку там разную заказывал, а на деле – вшивым мужичком оказался. Сразу лёг и как следует позабавиться не дал.
Кольке пришла спасительная мысль, сыграть хитрую роль. Он помнит, как Пётр его приглашал сходить на танцы в Аркадию и даже предлагал познакомить с хорошей девушкой. Но он тогда застеснялся, отговорился как-то. А Пётр упоминал там про всякую шелупонь. По всей вероятности он известен в парке. 
– Может и король – твёрдо проговорил он.
Гром скривился:
– Да, ну?
Колька хмыкнул:
– А ты рожу не криви. Могу познакомить кое с кем.
Сзади кто-то зашумел:
– Наглеет первачок. Ну и первокащка-какашка! Чего с ним церемониться!
Колька оглянулся. Чего-то пенился на него длинный курсант с головой как тыква и внезапно, он увидел краем глаза меж голов старшекурсников башку Борьки и понял, куда ему в случае чего можно рвануть.
Длинный всё ерепенился:
– Чего зыришь? Гром, давай кончать с ним, а то после обеда, по закону Архимеда надо прикорнуть …  – И все зашумели, заглушив его – Что с ним разговаривать. А то что-то скучно стало.
– Почему бы нам не поговорить с королём! – перебил всех Гром – Ты давай поподробней расскажи, я весь внимание – и сплюнул на землю под ноги Кольке.
Пристально взглянул Колька на нагловатого Грома:
– В Аркадии у меня есть друг из местных. Да и ты его наверно, знаешь, раз там бываешь.
Гром, поглядев с насмешкой в глаза Кольки, вдруг проблеял:
– Ме-е-е-стный что ли и ты?
И незаметно сжал кулак для удара.
– Может и не ме-е-стны-ый  – передразнил Колька, тоже глядя ему в упор в глаза – Петра с «Отрады», со спасалки там многие знают – шёл он ва-банк, ещё не зная верную ли тактику выбрал – Он в Аркадии на танцах часто бывает. Там, кажется, без него ни одной разборки не проходит
Терять Кольке было уже нечего. Теперь и любая соломинка была во спасение, лишь бы оттянуть время, и подготовиться к броску.
– Ну, слышал. А что? – насторожился Гром.
А Хорёк оживился:
– Это тот амбал Петро, что крутого бугая одним ударом уложил? Вот это было дело! У того аж пена со рта пошла. Кто ж Петра не знает? А ты кто ему? – и захихикал – Брат что ли?
– Брат не брат, а друг, это – точно.
Колька понял, надо быстро перехватывать инициативу.
 – Давай по-честному драться – предложил он Грому – Не хочешь один на один без своего кодла, так давай назначим встречу возле затопленной баржи в «Отраде». Ты своих приведёшь, а я с Петром – своих.
Толпа сзади неодобрительно загудела:
– Бить будем или нет! Скоро первачки на шею сядут. И что нам с ним разговаривать. Какой-то Пётр… Да хрен с ним. С этим давайте разберёмся. Танцы-манцы нам не нужны.
Хорёк тихо присвистнул:
– Не скажи, кому как.
Кольке было понятно, что эта тупо взведённая толпа пришла для расправы, а часть и для зрелища, а тут какие-то непонятные задержки с разборкой.
А Грому уже отступать перед своими было некуда и он вызверился:
– Хочешь один на один! – ожесточённый его взгляд прожёг лицо Кольки – и он нанёс удар – Получай!
Колька в последний момент смог лишь слегка уклониться, чирка кулаком всё же прошла по скуле. Вокруг было тесно, чтоб уйти от удара. Но это раззадорило его. Он, тряхнув головой, словно освобождаясь от боли, вложил всё тело в свой ответный удар и пригвоздил Грома к кирпичной стене забора.
От неожиданности Гром охнул, ударившись головой о кирпичи, осел.
Но Колька этого уже не видел. Он рванулся назад и чуть вбок, туда, где промелькнул Борька; сметая беспорядочно машущих кулаками пацанов, цепляющих ударами и друг друга.
Вырвался он из кольца, получив, конечно, в спину град ударов. Немного оторвавшись, сделав хоть какую-то дистанцию между собой и противником, Колька резко повернулся лицом к нападающим. А они, как стадо баранов, пёрли на него, мешая самим себе. Колька подсечкой повалил одного из них, а другого броском кинул под ноги им, отскакивая всё дальше. Выручала самбистская выучка. Но хватит ли его надолго?
Услышал, как сзади этой теснящейся толпы зашумели и кто-то крикнул:
– Нас бьют!
Колька понял, это уральские с Николкой, увидев, что он не сдаётся, начали сзади толпы колотить их всех подряд, оттягивая часть нападавших на себя. Это вселило в Кольку уверенность. Он заметил, что вдали мелькнула и голова Петюни. Дело пошло. Услышал заливистый смех Серёги:
– Ох, и повеселимся. Давно не дрался.
Но тут же примолк, видно получил удар исподтишка.
А желающих почесать кулаки об одного лишь Кольку, выступившего нагло против всех, было многовато.
Только они от него такого ярого сопротивления всё же не ожидали. И пыл у некоторых слегка поубавился. Начали осторожничать. Ряды нападающих немного смешались и сзади среди дерущихся послышалась матерщина. Кто-то опять завопил, что с тыла их сильно треплют. Но к Кольке его ребята ещё пробиться не могли. Слишком дружно впереди напирали на него. И этой разгорячённой своре, хотелось быстрее задавить Кольку.
Очухавшись, Гром возжелал реванша. И с ним, как привязанный к нему, вертелся Хорёк, покрикивая:
– Затоптать его надо, проучить, чтоб другим было не повадно и даже головы поднимать.
Гром со скособоченным на форменной рубашке гюйсом, пошёл в открытую, как танк, под тяжестью, которого Колька должен был лечь.
А Хорёк рядом всё прыгал и подзуживал:
– Мы твои приёмчики сейчас пообломаем. 
Хотя видно было, что опасался приёмов, но махал руками, как заправский драчун, пытаясь издали достать Кольку ударом.
И вдруг, вырвавшись неосмотрительно вперёд, он напоролся на Колькин удар ногой. И, как собачонка, прищемившая хвост, взвыл:
– Гадина, больно же.
Его лицо перекосилось, синий воротник формы завернулся сзади на голову.
Колька издалека услышал голос Витальки:
– А кто сказал, что будет не больно? А мы сейчас ещё добавим, вот только прорвёмся.
Решил Колька отступить вдоль трамвайной линии к скамейке, на остановке. А там вскочить на неё и отмахаться ногами от этого тупого кодла.
Из проезжающего трамвая закричала в раскрытое окно вагоновожатая:
– Паразиты! Что вы к парню пристали! – но на неё никто не обратил внимания.
У всех была одна цель – достать, свалить и забить.
А Гром, увидев, что случилось с Хорьком, уже не лез так нагло напролом. Стал действовать поумнее. Приказал заходить двоим пацанам с обеих сторон к Кольке, а третьего пацана послал отрезать ему путь к остановке. И этим он умело направил отход Кольки к куче щебня. Эту кучу щебня Колька в горячке не заметил. И он, отступая, запнувшись об неё, завалился. Второкурсники, что впереди были, обрадовалась. Но он как внезапно упал, так на удивление всем, перекатившись через плечо, вскочил на ноги. И вовремя. Как раз успел схватить за ногу Грома, который в этот момент намеревался ударить его, поднимающегося, с размаха в грудь. Колька со злостью крутанул его ногу, что чуть ли не вывернул её, так что Гром погромче Хорька взвыл и присел.
А пацан с тыквенной головой, который всё вертелся рядом, сверкая глазами, так ему хотелось дотянуться и огреть Кольку кулаком, от неожиданности остановился, недоумевая, как это их вожака второй раз роняют на землю. И Колька, не мешкая, сделав подсечку, повалил и его растерявшегося, под ноги наседающим на него второкурсникам. И несколько старшекурсников споткнувшись, чертыхаясь, повалилось неловко и грузно через того на землю.
Всё же он, получив пару уларов, потерял бдительность и старшекурсник успел схватить его руки. Мешкать нельзя было ни минуты. Колька крутанувшись, как юла, загнул курсанту руку за спину и подставил его под удары. Но и сам получил. Зашли с другой стороны. Неизвестно чем бы кончился этот поединок для Кольки, но ему было бы не сдобровать.
Свисток дежурного преподавателя раздался неожиданно для дерущихся и прервал этот бой пацанов.
Кто-то из старшекурсников крикнул:
– Атас!
– Бежим! – крикнул Виталька Кольке.
Колька отпустил второкурсника и тот дал дёру.
А он, оторопевший, стоял, ещё не в силах прийти в себя.

                Развязка
Схваченный дежурным, он, ещё разгоряченный дракой, не понимая, что делать, пытался вырвать руку у державшего его дежурного и матерился:
– Да пошёл ты...
– Что, что! Ты ещё и материшься – озлился дежурный – Не убежишь теперь от меня – и ещё жестче прихватил руку Кольки.
– Какого чёрта меня хватаете. Я что ли виноват? Вас не было на своём месте, а на меня напали в столовой – возбуждённо прокричал ему в лицо Колька.
– Ты ещё будешь учить, где мне надо быть! Затеял стервец драку и ищешь виноватых. А ну, пошли к директору – и Колька наткнулся на тот, надменный лупатый взгляд преподавателя, который он запомнил ещё в «экипаже». Этот не отступит, точно потащит к начальству.
А дежурный сердито пробурчал:
– Мне что своих неприятностей не хватает! Я ещё должен со всякими сопляками, затевающими бузу возиться! – И вдруг пригляделся к нему: – Что-то знакомо мне твоё лицо.
Взъерошенный Колька хмуро посмотрел ему в глаза. Преподаватель не вспомнив, повёл его к директору училища.
Директора не было на месте. Вместо него был заместитель.
Дежурный доложил, что он привёл драчуна, который нарушил порядок. Колька слышал, что заместителя директора в училище недолюбливали. Что не один уже курсант об него споткнулся. Серафим Евгеньевич, как его звали, не вдавался в подробности происшествий и всё решал неумолимо строго, и раздувал даже мелочь до вселенских размеров. Буквоед и карьерист, он желал всеми способами показать начальству свыше, что больше директора печётся о престиже училища.
Серафим Евгеньевич вяло слушал Колькин лепет про то, что он оборонялся, а не устраивал драку. Колька по наивности, ошибочно подумал, глядя на незаинтересованное отстранённое лицо заместителя, что его скоро отпустят.
Но тут каверзный вопрос Серафима Евгеньевича застал его врасплох:
– Назови имена, кто на тебя нападал?
Колька замолчал.
Дежурный подтолкнул его:
– Давай, давай вспоминай!
Но Колька в любой пацанячей драке привык сам за себя отвечать, не втягивая никого в разборки, а тут ему предлагают стать сексотом.
Он, наконец, промямлил, что не знает этих ребят и что они не из их училища, а какие-то чужаки.
Заместитель недоверчиво взглянул на него:
– Какие чужаки? – и перевёл строгий взгляд на дежурного.
Тот начал сумбурно и торопливо думать, в поисках выхода из сложившегося положения и наконец, пробились его неуверенные слова:
– Серафим Евгеньевич так это ж было за территорией столовой нашего училища – вымолвив это своё утверждение, он даже вздохнул с облегчением. Нашёлся будто выход.
Но заместитель не поверил. Глянув подозрительно на дежурного, неожиданно оживился и, не стесняясь Кольки, повысил голос на него:
– Ты меня за дурня не держи! С тобой мы ещё разберёмся. А ты, курсант, если хочешь учиться дальше, вспомни имена нападавших и с какого они курса, иначе… – и не договорив напряжённо замолчал.
Кольке стало тоскливо и как-то пусто внутри.
Заместителю захотелось явно переломить этого паренька, чтобы можно было зацепиться для раздутия очередного дела, высветиться перед начальством, как блюстителя порядка в училище.
Серафим Евгеньевич уставился на Кольку своими водянистыми глазами и брови его, хмурясь, постепенно сходились к переносице. И снова медленно нудно начал свой допрос. И вся эта сцена незаметно переросло в дознание с запугиванием. Колька замкнулся, словно набрал в рот воды.
Заместитель поднялся с кресла, подошёл к Кольке и с неприятной ухмылкой, спросил:
– Ну, что говорить мы будем? – не услышав ответа, заложив руки за спину, стал, размеренно ходить по кабинету. Но походка его становилась всё более нервной.
Серафим Евгеньевич остановился напротив Кольки и небрежно, будто нехотя спросил:
– Что курсант, в молчанку будем по-прежнему играть?
Колька выдавил из себя:
– Я вам всю правду сказал.
Но такая правда, видимо, не устраивала заместителя директора.
Он, не отводя взгляда от Кольки, процедил уже не вялым голосом:
– Училище позоришь! Без году неделя учишься, а уже драку затеял! – И с каким-то недобрым огоньком в глазах просипел – Подумай, до завтра, если хочешь учиться дальше. А можешь сейчас всё изложить в письменном виде.
Но, не увидев на лице Кольки готовности исполнять предложенное им, медленно с расстановкой прошипел:
– Видимо, ты не хочешь у нас учиться!
– Хочу! – выпалил Колька – Я море люблю! У меня дядька был моряком. Я сам виноват и не надо никого винить.
– Ну и ну… Сам так сам… – только и произнёс сердито заместитель и отпустил его.
Напоследок, Серафим Евгеньевич задержал дежурного и кивнул на Кольку:
– Глянь на его вид, а одежда – не дай бог! Ученичок! Ещё курсантом числится. Пусть умоется, не шляется по двору в таком виде. И хорошо подумает до завтра.
Дежурный, подыгрывая Серафиму Евгеньевичу, вымученно улыбнулся.
– Распустились.
Заместитель, пристально взглянув ему вслед, повторил с какой-то неприятной интонацией:
– Распу-устились.
Колька вышел во двор за дежурным и тот взорвался:
– И меня подставил. На минуту от вас не отлучишься. Тут свои семейные дела достали. – И он рубанул рукой по воздуху – Уезжать она собралась. Ванна, видишь ли, не та. Что она должна быть вафельная? Санузел ей подавай раздельный. Путешествовать она хочет … Я ей уеду!.. Она у меня напутешествуется! Ох, как вы меня достали пацаны. Из-за вас вовремя отпуск не получишь и нервы все истреплешь – и он тяжело вздохнув, неожиданно с сочувствием взглянул на Кольку: – Зря ты не сказал, что на тебя второкурсники напали. Хотя… – и он прикусил язык.
Колька промолчал.
– Сказал бы уже, как я… – было начал дежурный – Хотя… А как я сказал? И так плохо, и этак. А Серафим Евгеньевич, ох и Серафим Евгеньевич! Попал я впросак – и повысил голос, вытаращившись на Кольку – А ты… Тоже хорош! Откуда ты только взялся? – и осёкся, увидев жалкий потрёпанный вид Кольки – Ну, ты и замызганный. Давай, мойся. Запутал ты всё.
Колька загорячился:
– Ничего я не запутал. Считай я так и сказал как вы, и про чужаков сказал. И зачем вы меня приволокли к нему и ляпнули, что я устроил драку с курсантами. Раз уж знали, что он такой…такой… – и Колька тяжело дыша, махнул безнадёжно рукой.
Дежурный покачал головой:
– В горячке получилось. Ты же меня и завёл. Материшься не по делу на старшего – и вдруг пристально выпучено взглянул – А чего ты не убежал? Правдоискатель. А тут дома такое… – помолчав, тяжело вздохнул – Не видать теперь отпуска. Обложили со всех сторон – и, взглянув на Кольку, словно ища у него ответа, без уверенности в голосе спросил – Может всё обойдётся? – Но тут же, снова сокрушённо качнув головой, сказал: – Паскудный у нас этот мужик – Серафим. Не отвяжется и от задуманного не откажется. Ещё придётся мне хлебнуть с этой разборкой – и чертыхнулся.
– А мне, что теперь делать? – с надсадной обидой произнёс Колька и повторил – И зачем тащили меня?
Дежурный озадаченно взглянул округлившимися глазами на Кольку, а ведь прав паренёк:
– Да, попал ты под горячую руку. Как клещ Серафим вцепился в тебя. А тут осечка вышла. Не раскололся ты. Дело запуталось. Может, и к лучшему. Но как бы он сполна на мне не отыгрался. При таких ЧП всегда нужен стрелочник. А я не собираюсь им быть. Вот и думай, как тебе завтра быть. Лучше что-нибудь написать. Только меня в свою писанину не впутывай.
Колька удивлённо взглянул на него, – вот это совет.
– Ты хоть умойся, а то весь чумазый – скривившись, посоветовал дежурный и удалился.
Колька, прежде чем умыться, пил и пил воду из колонки и никак не мог напиться, так всё палило у него внутри. И вдруг кто-то осторожно потрогал его за плечо.
Это был Гром.
– Привет.
– Привет от старых штиблет – огрызнулся Колька.
Гром, прихрамывая, прошёл к скамейке и присел, приглашая:
– Садись, поговорим – видя, что Колька не спешит и смотрит на него волком, примирительно сказал – А ты ничего, пацан. Драться умеешь. Не струсил. Я уже знаю, что ты ничего не сказал – и добавил со злобой – Козёл дежурный и себе не гам и тебе не дам. Сплюнул.
Колька понял, что про всё происшедшее в кабинете заместителя Гром он узнал от дежурного преподавателя.
– Слушай, шёл бы ты подальше! – запальчиво произнёс Колька, – А я тебя буду всё же ждать вечером с твоим кодлом у барж. Наш бой ещё не кончился – и отчего-то твёрдо прошептал – Морской бой.
– Да не горячись! Ты и так меня хорошо припечатал и ногу крутанул. Как видишь, хромаю. Тут у нас, как правило, чуть что дрейфят. А ты оказался крепкий орешек. Теперь надо подумать, как тебя выручать. Садись. Покумекаем.
Ополоснув лицо, Колька всё-таки присел рядом с ним.
Гром хмуро продолжил:
– Ох, и гадость этот Серафим. Имя как у святоши, а он хуже чёрта. Слушай, а мастер ваш этот Сазан Сазонов за тебя заступиться не может? Бутылку что ли поставить ему, чтоб он замолвил хорошее слово за тебя.
Колька пожал плечами:
– Навряд ли. Ему всё по барабану, он же детский сад. Прикормился в училище наш Сазан, на довольствии ведь состоит. А к соске ещё своей приложится и навеселе домой. И как у Высоцкого – и жить хорошо, и жизнь хороша! И больше ему ничего не надо.
– Плохи дела. Но мы всё-таки с мастером поговорим. Что-нибудь придумаем. Нет безвыходных положений – и стрельнул взглядом на Кольку – Ну ты меня и припечатал! И что мы с тобой раньше не познакомились? Шороху бы здесь навели. Ну, ты держись!
Гром, прихрамывая, двинулся к «экипажу», но остановился:
– Хотя с тебя бы надо бутылку слямзить, чтоб распить мировую. За дружбу, так сказать.
Колька насупился:
– Ты ошибся – с тебя, а не с меня. Обойдёшься. Ты что-то не понял. Хочешь продолжения так мне теперь терять нечего. Дружбан нашёлся. Ты, что думаешь, я поверил каждому твоему слову?
Гром, недовольно ухмыльнулся:
– Да ладно. Замётано – и двинулся дальше.
А ему навстречу появились свердловские и они с ним сцепились, стали задираться.
Колька крикнул:
– Ребята, оставьте его. Мы всё с ним перетёрли. Советчик хренов! Сам не знает, что делать. Бузу гонит. Бутылку ему давай. А я за него теперь расхлёбывай. Чудачок-мудачок!
Гром повернулся к нему:
– Зря ты так. Я же искренне хочу тебе помочь. Всякое ж бывает. Так что теперь врагами разойдёмся?
Колька промолчал.
Свердловские ещё немного возле Грома потолкались, о чём-то пошумели и подошли к Кольке. Подтянулся и Николка.
Молча сели и задумались.
Боря вздохнул:
– Гром сказал, что зам – дерьмовый мужик. Может раздуть дело. А за драку могут выгнать.
Виталька воскликнул:
– А что им, только бы крайнего найти.
Николка предложил тоже, что уже и Гром предлагал:
– Может, нам с мастером поговорить?
Раздался голос Петюни, подошедшего незаметно сзади к скамье:
– Гиблое дело с Сазаном говорить. Что, вы не знаете этот детский сад? Он ни на что не способен, кроме, как втихаря к бутылке причащаться. И ни за кого он ещё не заступился.
Все оглянулись. У Петюни под глазом расплылся синяк.
Он, увидев их удивлённые взгляды, улыбнулся:
– До свадьбы заживёт. Это пустяки. Серёге губу там здорово расквасили, а он смеётся, не унывает, тоже говорит – до свадьбы заживёт. И сколько это у нас будет свадеб? У каждого по синяку – но посерьёзнев, сказал – Надо думать, как Кольке помочь.
У Кольки тоже была припухлость на скуле и он, потерев её, тоже пошутил:
– Это точно – до свадьбы заживёт, – но взгляд его потускнел – Только моё дело не рассосётся. А к мастеру нечего соваться. К нему даже Марк Иванович ходил. Непробиваемый наш Сазан.
Боря согласился, что с мастером бесполезно говорить, ему всё до лампочки.
Николка высказался:
– А мы попробуем тебя группой отстоять. Пойдём все вместе к самому директору. Вот увидишь – отстоим! Группа – это сила!
Виталик засомневался:
– С кем вместе пойдём? Ты, да я с Николкой – и оглянувшись, неуверенно добавил – И может Петюня. Опять все в кусты попрячутся. Борь, что скажешь?
Рассудительный Боря как никогда вспылил:
– Я бы всем хитромудрым морду набил бы. Особенно второкурсникам – такое заварили, а ради чего? Себя показать, свою безнаказанность. А тебе расхлёбывай. И дежурному не помешало бы рыло начистить.
Петюня горячо поддержал:
– И я бы к тебе подрядился – и тихо попросил – Ребята, не называйте меня Петюней. Петей зовут меня. И не надо мне не доверять.
Николка тихо отозвался:
– Петь, так мы ж не в обиду. Привыкли просто Петя так. Но как привыкли, так и отвыкнем – и уверенно добавил – А к директору пойти надо. И попробуем собрать ребят, не все ж гнилые.
Договорившись так хоть о чём-то, они вместе встали и непроизвольно, как по велению сердца, положили друг другу руки на плечи. Склонились голова к голове и Колька с благодарностью произнёс:
– Спасибо ребята. Спину хоть прикрыли. Не задумываясь в разведку бы с вами пошёл. Я вас не забуду.
– Куда спешишь прощаться с нами – одёрнул его Боря.
Но в училище после этого случая Колька пробыл недолго.
Хотя ребята из его группы ходили к директору, а Гром, чуть мастера их Сазана не побил.
Петя, тоже ходил к мастеру, уговаривал. А выйдя от него, весь растрёпанный, впервые в жизни матернулся.
Так закончился Колькин морской бой исключением за драку из училища.
И снова он сидел на высоком берегу, на спуске к пляжу «Отрада». Солнце дробилось на зыбкой поверхности моря. Оно сегодня больше, чем всегда волновалось и катило свои волны к волнорезу, разбивая их в брызги.  Ему, казалось, что он, как волны ударялся о волнорез, и ему было больно. Вдали печально покрикивали чайки.
На душе было смутно и гадко.
Не стал он спускаться на спасалку к Петру. Он ему всё позже
 расскажет, не сейчас. Ему ещё надо побыть одному, всё пережитое переосмыслить. Он смотрел на бегущие вдали пенящиеся волны и думал, как ему надо удержаться в жизни на гребне волны и не скатиться под ударами судьбы, не сдаться, не разбиться. Но как?
Солнце перевалило зенит и рассыпалось по морю золотистыми яркими блёстками. И это сияние так не вязалось с настроением Кольки. Слепило его море. Ему бы сейчас пасмурное небо и шёл бы мелкий нудный дождик, чтоб вымочил его до нитки и не было бы видно тогда солёной мокроты на щеках.
Чувство заброшенности овладело им. И море, раньше зовущее его к надеждам, к счастью, сейчас не так его радовало.
Прошептал он:
– Прощай, море.
И стихи Пушкина пришли на ум:

И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.

Сидел он долго и, солнце завершало над ним, над всей землёй своё привычное движение, клонясь к вечеру. Но облака на горизонте ещё слабо светились, будто вобрали в себя остатки лучей солнца и не хотели с ними прощаться. И ему ещё не хотелось окончательно прощаться с морем.
Вдруг он почувствовал на своём плече руку.
С удивлением повернул голову, а рядом стояли Боря с Виталькой.
Они присели возле него. И так они сидели на склоне и вместе молчали, вглядываясь в море, словно пытаясь предугадать свой путь по жизни. Сидели задумчивые, грустные, но не одинокие. Одно ясно было, что дорога жизни с первых неудачных шагов не кончается, что парус свой ещё нужно направлять к мечте.
И перед ними расстилался бескрайний простор.
И вдруг будто мелькнул парус у горизонта, где сливалось в гаснущей дымке море с небом, постепенно окрашиваясь в тревожный багрянец.
Но это был только обман и взыгравшее воображение Кольки. Прежние мечты ещё будоражили душу.
Всего мираж надежды. Горизонт был пуст и постепенно мрачнел.
Сколько ещё в этой задумчивой, напряжённой, бесконечной дали всего таится, как и в жизни: доброго и злого.
А вода в море начинала темнеть.
               
                Прощальное
Когда Колька забирал документы из училища к нему подошли ребята попрощаться.
И Серёга пожелал ему с ребятами:
– Семь футов под килем!
Гром подошёл и опять к чему-то сказал:
– Чего мы раньше не познакомились – и будто попросил прощения – Не обижайся, но к директору я не пошёл, сам на волоске вишу. Я то – детдомовский. Куда мне потом? А мастер твой – дрянь.
А жизнь такая, как есть и что обижаться, коль каждому судьба свои подножки ставит.
На удивление всем подошёл и мастер к нему.
Помолчал, поморгал бесцветными глазами, дыхнул винным перегаром:
– Мне перед тобой, пацаном, стыдно – и ушёл.
Кольке показалось, что в его глазах блеснула слезинка.
А он недоверчиво подумал: «Наверно, это пьяные слёзы. Пустые слёзы. И всё же он, в конечном счёте, не скользкий сазан. Что-то в нём доброе, человечное есть».
Всё это отложилось в памяти Кольки: как первые радости и горести. И эти первые открытия и разочарования в людях, кое-чему в жизни его научили.
Приятно было то, что в некоторых людях он не разочаровался. Марк Иванович не забыл своего способного ученика, подошёл, предлагая перевестись в другое училище. Но уже поздно.
Он уезжал.
А с тренером Робиком он успел попрощаться.
Тот даже выразил неудовольствие:
– Возлагал на тебя надежды. Жаль терять толковых учеников – но напутствовал – Ты не бросай бороться. Не останавливайся на полпути.
И так жалко было расставаться с хорошими людьми.
Пётр уговаривал:
– Может, останешься? Место моториста тебя ждёт. Со мной не пропадёшь.
Но уже поздно.
Колька уже решил твёрдо – едет домой.
Он уезжал на Донбасс, к матери, которая написала в письме, что похоронила деда. Сейчас он там будет нужнее.
Что же, берёт он по-взрослому свою судьбу под уздцы. Это его самостоятельное решение. Не только же идти за мечтой.
Попрощался он и с Одессой, бродя до сумерек, бесцельно по её тенистым, каштановым улочкам. И каштаны тихо шумели вслед ему листвой, словно сожалея, что он уезжает.
И, казалось, их пятипалые листья, как ладошки с растопыренными пальцами, тянулись к нему. Словно хотели его удержать.

                Постскриптум

Время пробежало, как волна, смывая следы одних, оставляя еле заметные других на своём песке.
Ещё не было мая 2014 года.
Но он ворвался опаляющим огнём в дом Профсоюзов и ожёг их души.
Разве они думали тогда с товарищами на том одесском выжженном летним зноем склоне, глядя в морскую даль, что видятся в последний раз.
Что время разрежет по живому на половинки их судьбы, что невидимый фронт пройдёт через человеческие души.
А Колька Донбасс свой не сдал. От тех зверств, что он насмотрелся, кровь стыла в его жилах.
И это сражение с ненавистным нацистским врагом уже была не игра в морской бой, где клеточки, на тетрадном листке зачёркиваются крестиками.
Нет, не кораблики уже здесь были зачёркнуты, а судьбы живых людей. И не крестики на клеточках как в игре, а кресты были на их могилах.
Теперь тревожили его душу другие стихи Пушкина:

Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу –
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

Нет, никому он не отдаст свою родную землю.
Глядя не на море, а на шахтёрские терриконы, Колька задумывался:
«Что же ждёт его ещё впереди? С кем будут встречи, а с кем прощание навеки…»
И так хотелось возвратиться ему в безотрадное прошлое, со своими теперь, кажется, смешными трудностями и посидеть на склоне у пляжа «Отрада», с мечтой и благородными мыслями о жизни и смотреть на море долго, долго, как когда-то с друзьями.
Да только там, у моря в Одессе, постанывают чайки, словно оплакивают убиенных. И чёрные шары летят в небо.
Такие раны долго заживают.
Но память всё же брезжит в душе, словно парусник-мираж.
Так и хочется у этой памяти спросить:
– Борь, а что ты скажешь?
Но не слышен его ответ.
И сколько ещё придётся всего пережить, пока они соединятся, пожмут друг другу руки.
Ещё не вся чаша горя до дна испита. Ещё длится нацистская вакханалия. Ещё пригибаются люди под её тяжестью.
И всё же в минуты затишья в Донбассе меж обстрелами он долго смотрит в безоблачное синее небо, как когда-то на море и ждёт настоящей, мирной тишины и встречи с друзьями.
– Ау! – Где вы? Живы ли?