Была у Рашаковых старшая дочь Леся – красивая, и вроде умная (точнее интеллектуально развитая) но какая-то непутевая. Вечно с ней какие-то истории неспокойные приключались. Леся жила в «Мире» с сыном, которого звали Крум. Рашаковы внука любили и вниманием не обделяли, а Леся влюбилась в Европкина, да еще и террариум в контактном зоопарке организовала – змеи длиннющие, игуаны, где уж тут быть образцово-показательной мамой. Как-то раз в холе, на глазах дяди Вани разыгрался скандал:
- А я хочу стать Европкиной! Хочу вот так вот без дверей жить! Свобода! – визжала Леся
- Дочь! Какая свобода? – вздыхал отец семейства Рашаковых – свобода, это когда ты принимаешь решение, кого тебе видеть, с кем разговаривать и в какое время! А Европкины от своей свободы уже из дома бегут! Леся, не глупи! О сыне подумай!
- Привет, соседи! – неожиданно появился Америкос старший, который всегда появлялся в самый неподходящий момент. – Рашаков, оставь ты свою дочь в покое, вроде взрослая девочка, сама решит, что для нее лучше. Америкос по-отечески обнял Лесю, подмигнул Рашакову и вальяжно вышел на улицу.
- Пап! Послушай умных людей! Оставь меня в покое! – заявила Леся и умчалась в свой террариум.
Рашаков вздохнул и, напевая под нос детскую песенку: «жил на свете жадный Билли, Билла в детстве не любили…», отправился домой.
Возле лифта Рашаков столкнулся с еще одной соседкой – Соней Сузуки. Семейство Сузуки было очень технологически-продвинутым и более-менее спокойным.
Единственное, что не давало Соне покоя, так это наличие небольших вольеров у Рашаковых, прямо по границе с ее журавликами, зелеными фазанами и непонятным гибридом – пикачу. То ли обезьяна, то ли заяц, в общем жертва научного эксперимента. А почему бы и нет, пусть живет. Исторически так сложилось, что часть медвежьих берложек, ноздря в ноздрю, соседствует с домиком пикачу. Соня нервничает, и пикачу тоже, медведям плевать.
- Рашаков-сан, - обратилась Соня к соседу и слегка наклонилась в знак уважения. Ну, может и не уважения, а просто, по привычке. – Наш пикачу кушать стал плохо и глазик у него дергается, все из-за ваших мишек!
- Это он вам так сказал? – удивленно спросил Рашаков. Соня многозначительно промолчала и медленно моргнула или прищурилась, но из-за узкого разреза глаз, казалось, что всё-таки моргнула. - Это вам не ко мне, а к доктору. Мишки вообще сейчас спят. – Рашаков пожал плечами и зашел в кабину лифта. Затем сделал приглашающий жест, но Соня отказалась и быстро перебирая ножками удалилась на выход.
Дядя Ваня прикрываясь газеткой прятал усмешку на своем лице. Когда холл опустел, вахтер встал со своего стула и потянулся.
- Эх, хорошо живем! Весело!
Через минуту в холл ввалилось шумное семейство Сунь-Вынь, как обычно с клетчатыми тюками во всех руках.
- Джинсы нада!? Фирменные! А телефоны нада? Фирменные! А тарелки? Тарелки фирменные нада? – наседали Сунь-Вынь на дядю Ваню.
- Денег нет, - коротко и всем сразу ответил дядя Ваня.
- Тада не нада, если нада, домой приходи, много есть, все нада обеспечим, тока за деньги.
- А если у вас нет того, что мне надо? – хитро спросил вахтер.
- Не может быть! – хором ответили Сунь-Вынь. – А что нада? – и все замерли в заинтересованности.
- Шапку-невидимку нада! – пошутил дядя Ваня.
- Зачем нада?
- Ну чтобы видеть и слышать все, а меня чтобы никто не видел.
- Ааа… - махнул рукой один из Сунь-Вынь, а все остальные рассмеялись. – Дядя Ваня, есть нада. Видеонаблюдение называется. Завтра поставим, нада?
- Это как же вы в каждую квартиру залезете и камеры поставите? Не законно это. У нас тут суверенитет и все такое…
- Ну, это… - почесал затылок Сунь-Вынь. – Нада – поставим, а с законом… Вам нада – вы и разбирайтесь!