/Юродивые ХХвека, гл. 30/.
Любовь к Родине чревна
Розанов
К чести ВВ надо признать, что этот робкий человек непризывного возраста был стойким противником немцев: «Железное время. И оно требует железного духа». От других. (Не сумев укрепить дух, ВВ взялся за укрепление плоти). Не было в России более последовательного сторонника войны до последнего мужика, чем ВВ, который явно был убеждён: россияне, которых не удалось переморить голодом, должны быть перебиты на войне. Правда, сам он отнюдь не стремился стать этим последним мужиком. Возможно, потому, что чувствовал себя бабой. Хотя к этому времени уже были созданы и женские ударные части.
Кроме того, война позволяла заткнуть пасть тем, кто изрыгал омерзительную хулу на правительство. Кто смел хоть пикнуть что-то против «органа таких обывателей, как ВВ», был с точки зрения нашего провидца (в данном случае он провидел создание НКВД) подкуплен или немцами или японцами. Подкупленным японцами повезло – вскоре Япония стала союзницей России в мировой войне и её гимн исполняли вместе с «Боже, царя храни». Провидец рассказывал, что немцы из 5 награбленных во Франции миллиардов 2,5 направили на развитие своей собственной промышленности, а 2,5 потратили на подкуп русской печати, с такой уверенностью, словно сам получал их под расписку в германском генштабе и распределял среди российских изданий. В Германии эти средства действительно позволили создать мощную промышленность, куда же они подевались в России – не всё же на цыган, кутежи и фаллосы потратили?
Поэтому подкупленная российская печать, по мнению провидца, не стой у неё на пути правительство, давно бы разорвала Россию на куски и раздала соседям. Отметим, что и ныне российские либералы с удовольствием трясут бородёнками и визжат, указывая перстом гнева и презрения на тех, кто по их твёрдому убеждению, заменяющему ныне доказательства, получал хрусты от японского генштаба, германского генштаба и ряда иных зарубежных учреждений: «Продались!!!»
Сами же они берут наличность и безналичность по каким-то более возвышенным соображениям
В противовес подкупленной печати известный своей неподкупностью ВВ восхищался тем, что на его глазах гибнет цвет нации: «свежие и сильные люди прямо уезжают на фронт, чтобы отдохнуть душою в сырости и холоде окопов». Куда, отметим справедливости ради, Василий Неподкупный никогда не рвался поднабраться вшей и впечатлений, просидев всю сознательную жизнь в самом глубоком тылу из числа возможных, среди слабых и несвежих, поскольку, одолеваемый приступами жадности, не смог перейти к приступу городов. (А на старости лет менять привычки весьма непросто). Ему все-таки хватило ума не отправится на передовую лично, как это сделал один австрийский профессор непризывного возраста. Отдыхать же он предпочитал на даче, которую снимал на лето, как принято среди благоразумных людей. Василий Железный не стремился себе генофонд отморозить в сырости и холоде окопов, поскольку был уверен, что жить на пользу Родине гораздо похвальнее, чем умереть за неё. Да и вообще ратные подвиги проще прославлять, нежели совершать.
В ратных подвигах ВВ не был замечен до такой степени, что мог бы написать на повестке слова одного купца из сказки «Тысячи и одной ночи», честно признавшегося девушке:
Откуда мне, скажи, воякой сделаться,
Когда пугаюсь я карканья вороны?
А когда увижу внезапно мышь, так пугаюсь я,
Что лью со страху я себе в одежду.
Таких людей лучше сразу списывать, чтобы потом не пришлось усугублять нехватку боеприпасов необходимостью расстреливать их перед строем за патологическую трусость.
Это, однако, не мешало ему ругательски ругать оставивших работу и войска без боеприпасов рабочих. При одинаковости душевных качеств у народа одни имеют право добиваться улучшения условий жизни, а другие нет. Василий Железный Дух поливал грязью бойцов на Румынском фронте, самовольно оставивших окопы и воспевал начсостав, который, подобрав брошенные нижними чинами винтовки, пытался удержать занимаемые рубежи.
И такие писания имели ведь влияние на незрелую молодёжь! В 1916 некая матушка разыскивала убежавшего на войну Петра Алексеевича Руцкого, уроженца города Гродно. Вообще-то пареньку было тринадцать лет, и звали его просто Петей, а столь уважительно – Пётр Алексеевич – написали бы только в похоронке, поскольку так положено. Мальчику, начитавшемуся духоподъёмных сочинений подлых престарелых тыловых крыс, не приближавшихся в своей жизни к передовой менее, чем на 500 вёрст, удалось прибиться к телеграфной роте, где тоже не всегда долго остаются в живых.
«Не благословенна ли их смерть, в таком случае? – вопрошает подлый старикашка. -- Родители рыдают и будут рыдать. Но Россия будет помнить и благословлять. Ну а умереть “благословенным всею страною” — это прекрасно, и наконец, это счастливо и для юноши, и для старика». Но вот старик Розанов умереть за Отечество не догадался, а наблюдал за бойней, после которой мудрым старцам останется только терпеливо дожидаться, пока перебьют здоровых и сильных, и девы побегут к ним.
«И вот так же “первым подскакал” к неприятелю Олег Константинович», -- умиляется тыловая крыса.
И действительно, согласно сводке, первым доскакал до неприятеля и врубился в него корнет Его Высочество Князь Олег Константинович. И вскоре очень образованный и одарённый молодой человек умер от полученной раны в возрасте 21 года совершенно бесполезно для страны. Этому Великому Князю недавно поставлен памятник, вызвавший большое возмущение части общества. Хотя, по сущей совести, это был памятник не столько Князю, сколько потерянному поколению, ставшему жертвой жадности и подлости своих правителей. Подробнее читайте у Ремарка «На западном фронте без перемен».
«Но для кого же тогда война 1914 г. стала «целительницей», для кого явилась «великим воспитанием»?» -- не унимается тыловая крыса. Согласно Ленину страдания стали воспитанием и просвещением народа, благодаря которым страна исцелилась от самодержавия.
Но когда господа (только не из Женевы, а из Берлина) прорвали фронт и неисчислимыми, словно насекомые в волосах сельского жителя, ордами вторглись наподобие идей переустройства общества в исконную Россию и рванули к Петрограду; когда корнет Оболенский вместе с шестнадцатилетним петербургским юношей и 13-летним Петей Руцким, слишком нетерпеливым, чтобы, начитавшись патриотических писаний Железного Василия, не убежать от мамы с папой и от недоваренного варенья на войну, укрываясь за остывающим телом поручика Голицына, достреливали последнюю ленту из перегретого «максима»; пока явные предатели России уголовные Советы наспех сколачивали вооруженные чем попало, словно не на войну шли, а драться с соседней деревней, отряды, ВВ уже поднял лапы в гору. При этом он не просто признал поражение перед лицом превосходящих сил противника, а стал большим пораженцем, чем все большевики вместе взятые. Что не удивительно: первыми на сторону врага всегда перебегают самые крикливые сыны Отечества, ибо у них благородный пламень любви к собственной стране горит намного ярче, чем у прочих, и, стало быть, быстрее кончается горючее.
Можно было бы сказать, что Василия Железного понос от страха прошиб, если бы было получше с харчами. При прорыве немцев его опять прорвало. Оказалось, что он совершенно напрасно отдал безвинных профессоров в солдаты; напрасно погибли князь Олег и поручик Голицын с корнетом Оболенским: немцы, которые не то что профессоров – студентов на войну не призывали, не только не собирались стирать нас с лица земли, как провидец думал ранее, но, напротив, сами собирались стирать нам портянки. «…под немцами нам будет лучше», - завопил неподкупный страдалец за Россию, будучи не в силах оказывать сопротивление запаху немецких сосисок. (Кстати, вы не забыли еще, что шевалье – над, мадам – под?) Увы, связи с изменившимся политическим положением герр оказался над, а фрау Розанов – под.
Сторонник войны до победного конца - бог знает, что он понимал под этим с его слабостью здоровья - принялся объяснять оказывающему бесполезное сопротивление Оболенскому: «Немцы наведут у нас порядок… Не будут брать взяток … научат нас русскому патриотизму…». Как ни крути, нам без немцев нет спасенья. Не каждый контуженый смог бы такое выдумать. Таким образом, ВВ вторично призвал в страну варягов. Причём по тем же основаниям: страна велика и обильна, а вот порядка в ней нетути. Что же касаемо зря загубленных профессоров, так бабы еще нарожают.
Провидец, светильник разума которого начал гореть хуже сделанной из снаряда коптилки, начисто опроверг большевицкое учение о всяких там справедливых и несправедливых войнах. Оказалось, что Германия ведёт войну не за передел мира, а исключительно для того, чтобы избавить не подкупленного немецким генштабом ВВ от грязного и тяжелого труда, которого он всю жизнь так опасался. Немцы «будут нам служить»: «будут нам рыть руду, … пахать землю…», а также «изготовлять французские горчичники», которые царская Россия так и не научилась изготавливать самостоятельно. Даже варенье, которое ВВ одно время советовал нетерпеливому петербургскому юноше запасать на зиму, и то будут варить немцы. Обломову останется только потреблять его зимой с чаем.
И если бы немцы действительно собирались это делать, это было бы лучшим подтверждением мысли провидца, что «Европа вырождается». Обычно побежденным от победителей достаются не французские горчичники, а французская болезнь, но Василию Железному надо было проявлять не знание законов общества, а преданность будущим хозяевам. Несколько позднее по пути Розанова побрели просто толпы его почитателей с поднятыми руками без признаков трудовых мозолей, которым тоже показалось, что немцы будут на них работать. Попутно загаживались в прямом и переносном смысле памятники всем, кто боролся с тевтонскими нашествиями, от Александра Невского до Зои Космодемьянской. «Не были бы вы дураками – мы бы сейчас пили баварское пиво», - злобствовали над могилами павших благодарные потомки, разучившиеся в силу врождённой лени варить и варенье, и пиво.
Газеты, в которых призрак немецкого пива вытеснил призрак коммунизма, наполнились рассказами о подвигах рыцарей СС до такой степени, что сами немцы начали пугаться. Только вот обслуживать немецкие душегубки нашим пораженцам не пришлось – поздно родились. А то бы быстро доказали, что жиды губят Германию, а она «в муках убивает некоторое их количество».
Поражение есть поражение: победитель получает возможность выдвигать любые требования – горе побеждённым. Ленин был вынужден в ответ на вопрос «Кошелёк или жизнь?» отдать Украину и Прибалтику, за что его крепко порицал патриарх Тихон. ВВ не остановился на таких мелочах, как Прибалтика и Украина. Этот упёртый сторонник единой и неделимой решил с истинно русским размахом раздать вообще ВСЁ. Но, разумеется, разрывать страну на куски и раздавать соседям Василий Неподкупный начал не так, как купленная на корню немцами и японцами продажная российская печать: «Мы … призваны к идеям и чувствам, молитве и музыке, но не к господству. Овладели же к несчастью и пагубе души и тела, 1\6 частью суши. И, овладев, в сущности, испортили 1\6 часть суши». Хотя и не в розановском смысле. Из чего следует, что раздать земличку соседям, более умелым хозяйственникам – Дальний Восток японцам, Архангельск Англичанам, Кавказ туркам – для нас же первых было бы огромным историческим благом, поскольку только для России действует правило «горе победителям». Со времён Достоевского это получило название смердяковщины.
Незадолго перед тем, как начать раздавать Россию, Василий Великодержавный как раз обругал Думу за то, что это стойло жеребцов за десять лет промотало все, что собиралось царями столетия.
Обратим внимание на словечко «мы» – мы овладели. (Мы пахали). Это опять намёк на единый в своих добродетелях народ, одни представители которого доходят в разбитых лаптях до Аляски, а другие продают её за две копейки американцам и выручку кладут себе в карман.
Для того, чтобы полюбить столь храброго в годину бедствий мужчину даже самой неприхотливой графине пришлось бы сделать над собой некоторое усилие. Зато его возлюбил А. Гулыга, один из тех профессоришек, которых праведник требовал пороть на съезжей вместе с провинившейся прислугой. Причём возлюбил именно за безмерную и неизбывную любовь к России. Наверное, в академики метит… Да что там Гулыга, если сам Горький, вернувшись, как он выразился, из города Парижска, рыдал над сочинениями праведника: «Мучительно трудно быть русским». Потому что всё время тянет перейти в немцы. Или хотя бы в фольксдойче.
/Продолжение следует/.