Глава 109. Воспламеняющая в романе Мастер и Маргарита
"— Огонь! — страшно прокричала Маргарита. Оконце в подвале хлопнуло, ветром сбило штору в сторону. В небе прогремело весело и кратко. Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег скатерть на столе. Потом поджег пачку старых газет на диване, а за нею рукопись и занавеску на окне. Мастер, уже опьяненный будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил ее листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула веселым огнем.
— Гори, гори, прежняя жизнь!
— Гори, страдание! — кричала Маргарита". (М.А.Булгаков, "Мастер и Маргарита", гл.30)
Ответ на предыдущую загадку - роман Стивена Кинга "Нужные вещи". Все параллели с романом М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита", конечно же, случайны. В том числе и весьма конкретные параллели между рядом сюжетов и абзацев.
И не было бы в этом никакой проблемы, если бы такие же проблемы не имелись бы и с другими романами Стивена Кинга, включая "Зеленую милю", "Мизери", "Кэрри", "Темная зона", "Сияние", "Парень из Колорадо" и другими. Но об этом я уже писал и повторяться не буду.
Возьмем, к примеру роман Кинга "Воспламеняющая". Наверное, все помнят одноименный фильм на эту тему.
Отец с дочкой спасается от спецслужб в Америке, которые хотят получить дочку, обладающую способностями воспламенять взглядом. Что заканчивается печально для этих самых спецслужб.
Ну что здесь может быть общего с романом "Мастер и Маргарита"?
Ну, бросаются в глаза гипнотические способности папы-гипотизера Макги, у которого от этого ужасно болит голова.
Бросаются в глаза гипнотические червонцы, которые люди принимают за настоящие купюры. Этими гипнотическими купюрами и расплачивается папа-гипнотизер с таксистом (вернее, одним долларом, но таксист принял его за очень крупную купюру).
Напомню, что этот самый таксист, обманутый гипнотизером, потом сильно матерился, но уже в романе "Мастер и Маргарита" и просил что-нибудь поменьше.
Это то, что сразу бросается в глаза.
Голова сильно болела, как мы помним, у Пилата в главе "Понтий Пилат". И не было бы здесь проблемы, подумаешь мигрень, если бы в этой же самой главе перед Пилатом не прогарцевал вороной конь. А ведь именно вороной конь мерещился Макги, когда у того жутко болела голова. Проблему усугубляет то, что Макги, как и Пилата, преследовала мысль "Погибли!", но кто, и с кем? и почему?
Эта глава нам также хорошо известна благодаря знакомству с огромным "крысобоем" (т.е. киллером) Марком Крысобоем. Странно, что его полная копия оказалась в романе "Воспламеняющая". Только там его звали Рейнберд.
Странно также и то, что он, как и Марк Крысбой "готов ждать до скончания веков", если необходимо.
Но и это не так странно, как то, что оба гиганта имеют проблемы с ИЗУРОДОВАННЫМ лицом, оба боятся ГРОЗЫ и что самое главное, "об попали в мешок".
Только, в главе "Понтий Пилат" на Крысобоя напали германцы, а у Стивена Кинга Вьетконговцы.
"— Да, — ответил арестант, — он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил.
— Охотно могу сообщить это, — отозвался Пилат, — ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал В МЕШОК, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, — тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев.
— Если бы с ним поговорить, — вдруг мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изменился бы".
А вот рассказ Рейнфилда:
"– Кто это – конговцы?
– А ты не знаешь?.. Ну да, ты еще маленькая. Война, подружка. Война во Вьетнаме. Вьетконговцы – они были плохие. Жили в джунглях. И носили такие черные... Ну, вроде пижамы. Ты ведь знаешь про вьетнамскую войну? Она знала... смутно.
– Наш патруль напоролся на засаду, – начал он. Это была правда, но дальше дороги Рэйнберда и правды расходились. Стоило ли смущать девочку такой деталью, что все они закосели – салаги накурились камбоджийской марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансировавший на грани безумия, вконец одурел от пейота, который он жевал не переставая....
– Спастись удалось шестерым, – продолжал он. – Мы рванули оттуда. Через джунгли. И меня, видно, понесло не в ту сторону. В ту, не в ту... В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто знает, где она, та сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать знакомые ориентиры, и вдруг – минное поле. Результат на лице".
А где же обещанный мешок, спросите Вы. Вот дальше:
"– Они мне так и не поверили. Они бросили меня в яму, а там темень даже днем. Места – только повернуться, я ползал, натыкаясь на обрубки корней... иногда сверху пробивалась полоска света. Кто-то подходил к яме – комендант, что ли – все спрашивал: надумал отвечать на вопросы? Он говорил, что я стал похож на дохлую рыбу. Что у меня гниет лицо, что то же самое скоро будет с мозгом и тогда я сойду с ума и умру. Он все спрашивал – не соскучился по солнышку? Я просил его... умолял... матерью своей клялся, что ничего не знаю. А они – ржут. Потом закладывали яму досками и землей присыпали. Живьем замуровывали. Темень была... как сейчас...".
***
Но и это не самая важная проблема. Самая важная проблема, которая приближала отца-гипнотизера к провалу (помимо головной боли) заключалась в том, что его жертвам в голову начинали приходить какие-то странные мысли. Некое безумное предложение, которое не имело никакого смысла. Как глюк. Они могли сорвать сеанс гипноза.
"Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: "Бессмертие... пришло бессмертие..." Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке".
***
А что же насчет концовки? Только не говорите, что это враки (28 глава романа "Мастер и Маргарита")
"— Клянусь вам честью! На Садовой, на Садовой, — Боба еще больше снизил голос, — не берут пули. Пули... пули... бензин, пожар... пули...
— Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи, — в негодовании несколько громче, чем хотел бы Боба, загудела контральтовым голосом мадам Петракова, — вот их бы следовало разъяснить! Ну, ничего, так и будет, их приведут в порядок! Какие вредные враки!
— Какие же враки, Антонида Порфирьевна! — воскликнул огорченный неверием супруги писателя Боба и опять засвистел: — Говорю вам, пули не берут... А теперь пожар... Они по воздуху... по воздуху, — Боба шипел, не подозревая того, что те, о ком он рассказывает, сидят рядом с ним, наслаждаясь его свистом. Впрочем, это наслаждение скоро прекратилось. Из внутреннего хода ресторана на веранду стремительно вышли трое мужчин с туго перетянутыми ремнями талиями, в крагах и с револьверами в руках. Передний крикнул звонко и страшно:
— Ни с места! — и тотчас все трое открыли стрельбу на веранде, целясь в голову Коровьеву и Бегемоту. Оба обстреливаемые сейчас же растаяли в воздухе, а из примуса ударил столб огня прямо в тент. Как бы зияющая пасть с черными краями появилась в тенте и стала расползаться во все стороны. Огонь, проскочив сквозь нее, поднялся до самой крыши Грибоедовского дома. Лежащие на окне второго этажа папки с бумагами в комнате редакции вдруг вспыхнули, а за ними схватило штору, и тут огонь, гудя, как будто кто-то его раздувал, столбами пошел внутрь теткиного дома.
Через несколько секунд по асфальтовым дорожкам, ведущим к чугунной решетке бульвара, откуда в среду вечером пришел не понятый никем первый вестник несчастья Иванушка, теперь бежали недообедавшие писатели, официанты, Софья Павловна, Боба, Петракова, Петраков".