Огромная тень промелькнула над головой Панка, обдав его ветром крыльев. Острые когти подцепили что-то в траве и унесли стремительно вверх. Панк содрогнулся и огляделся по сторонам. Он лежал прямо на мокрой земле и не замерз только благодаря ватному армейскому бушлату, украденному недавно. Костер уже едва тлел, – жизнь в нем теплилась за счет толстого ствола дерева, перегоревшего пополам. Пакет с высохшим БМК прилип к лицу, к жиденькой юной бородке, – возможно, еще немного, и Панку уже не пришлось бы его отрывать.
Отголоски сна проносились в больной голове, словно птицы, и таяли, подобно утренней дымке, исчезающей с лучами восходящего солнца. Содрогаясь всем телом от холода, Швед наломал сухих веток и принялся раздувать почти остывшие угли. Бедняга всеми силами цеплялся за осколки своего прекрасного сна, но образы исчезали из его больного сознания, как нечто совершенно несовместимое с реальным осязаемым миром, неуместное в нем и несогласуемое с памятью простого смертного существа, решившего заглянуть в замочную скважину двери запретного запределья.
Благодаря сухим смолистым тоненьким веткам на ближайшей раскидистой ели, за которыми уже нужно было тянуться, костерок вновь занялся. За дровами пришлось прогуляться теперь до края болота. Не имея при себе топора, бедолаге оставалось довольствоваться исключительно тем, что природа предоставляет сама. Но без действия зелья лес вдруг начал казаться продрогшему Панку неуютным, враждебным и совершенно безжизненным, – словно какой-то брошенный людьми старый город. Лишь тогда, когда костер вновь запылал, а его легкие наполнились новой порцией ядовитых паров, Панку стало немного полегче. Начав согреваться, он невольно задумался о своей жалкой участи. У него не было пищи и теплого крова, не осталось даже чая и сигарет, – лишь остатки черного яда в какой-то старой жестянке. Где-то в теплом подвале он мог бы еще протянуть, как ему казалось тогда, очень долго на одном БМК. Но для жизни в осеннем лесу организму требовалось хоть какое-то реальное топливо.
При мыслях о пище, Панк ощутил дикое чувство голода. Оглянувшись по сторонам, он схватил котелок и сбегал на родник за водой. Повесив котелок над огнем, начал думать. Чтобы думалось легче, Панк наполнил пакет новой порцией загустевшего яда и принялся потихоньку дышать, поминутно сплевывая и кряхтя, как старик. Постепенно чувство голода отступило, – стало теплей и спокойней. Осмелев и расслабившись, Панк начал делать все более глубокие вздохи, желая снова «уйти», как вдруг услышал отчетливый голос:
— Ножик есть – будет и пища, – из березы каша чище. А лишайника добавишь, – словно специей приправишь.
— Как ее варить? – робко спросил Панк.
— Под корой еще кора, ты ее сними сперва. Позаботиться пора о желудке, детвора.
Завязав пакет на узел, Панк убрал его в карман и отправился исполнять наказ чуроты. Снимая кору с берез, он соскабливал камбий, собирая его в солдатскую кружку. Время от времени прерывая работу, чтобы вдохнуть еще ядовитых паров, горемыка узнал, что пойдут также и корни кипрея, а лишайник следует подсушить.
Иван-чай произрастал вокруг в изобилии. Хоть он давно отцвел и завял, но по стеблям заметно отличался от прочих растений. Лишайника на деревьях было тоже – хоть отбавляй. Долго ли, коротко ли, – покончив со сбором даров природы, Панк приступил к приготовлению пищи. Нарезав корни кипрея, он опустил в кипяток камбий и с удивлением обнаружил, что запах от похлебки идет очень вкусный. Высушенный у костра лишайник легко рассыпался в муку, которой он и заправил бульон. Оставшиеся в банках из-под тушенки лавровые листики и капельки жира тоже пошли в дело. Спустя какое-то время Панк с удивлением наблюдал, как от муки из лишайника его супчик густеет и становится похожим на горячее лесное желе.
Вытерпев еще около получаса, лесной повар решил снять первую пробу. Каша оказалась все-таки жидковата, но довольно вкусна, – немного кислая, с приятным березовым ароматом, – не хватало лишь соли. Подумав немного, Панк оставил котелок с древней похлебкой томиться на углях, а сам сбегал на край болота и набрал немного брусники. Лишняя вода к тому времени выпарилась и, перемешанная с ягодами, березовая каша оказалась весьма недурна.
Съев все без остатка, скиталец потянулся блаженно, подбросил в костер еще дров и полез в свой шалаш. Его голова теперь была свободна от мыслей, – он жил желаниями и ощущениями. Только употребляя свое волшебное снадобье, Панк мог в полной мере чувствовать себя разумным живым существом – осмысленным духовным созданием, считывающим информацию извне и этим живущим. Поэтому беглец устроился поудобнее и, не думая, принялся за свое любимое занятие, ставшее уже смыслом его токсического бытия – экзистенции, в которой почти нет понятия о прошлом и будущем, а варианты событий практически не зависят от проявления воли.
Плата за вход – разум. Чтобы проникнуть в отражение тайны, отчаянный познаватель жертвовал собою как личностью, разбиваясь на осколки и не понимая уже, какая часть его самого теперь становится проекцией-наблюдателем, а какая остается для поддержания жизни.
— Ибо тело без духа мертво, – пробормотал некто, проникнув в голову Панка.
— Так и вера без дел мертва, – вторил ему кто-то извне. – Я поведу тебя в духе в пустыню, и ты узришь жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными…
******
…С семью головами и десятью рогами. И жена была облечена в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и, видя ее, дивился удивлением великим», – Странник прочел шепотом наизусть кусочек из своего любимого места в «Откровении», а после задумался: «Интересно, – куда пропал Панк? Не мог же он просто так взять и зарезать тетю Поштё. Нет – бред какой-то, – не может этого быть».
— О чем это ты шепчешь? – спросила Нина, сладко потягиваясь рядом. В такие минуты она выглядела ужасно соблазнительно и поразительно мило.
— Сам не знаю, – ответил ей Странник, запуская руки под одеяло и нащупывая там мягкие нежные прелести.
— А я думала, – глючит тебя.
— Просто, об одном другане, вот, задумался.
— Подумай лучше сейчас обо мне.
— А я что, по-твоему, делаю…
— Хорошенько подумай обо мне своим маленьким мозгом!
Странник ненадолго задумался, но, тут же расплылся в улыбке.
— Думаешь, у него есть свой мозг? – спросил он.
— У этой твари есть мозг! – ответила Нина, хватаясь руками за твердеющий член. – И он порой живет своей жизнью, независимой от тебя.
— Ну, это да, – мне тоже порой кажется, что он сам по себе.
— А я всегда могу с ним договориться. Мне он не может отказать, правда, милый? – спросила Нина теперь уже не у самого Сергея и поцеловала, – тоже – не столько его самого, сколько его отдельную разумную часть.
Странник мудро молчал, стараясь не отпугнуть разыгравшуюся подругу от увлекательного занятия. То, что она умела вытворять губами и языком, было поистине виртуозно. Доведя своими ласками радостный член до твердости камня, Нина по лисьи зло облизнулась и, сверкнув, весьма хищно, глазами, встала с дивана. Наслаждаясь всей кожей ощущением на себе горячего взгляда, жрица экзотических наслаждений грациозно подошла к скупому столу и набрала через ватку добрую порцию ханки. Подойдя к другу, словно порочная медсестра, Нина улыбнулась лукаво и протянула ему жуткий шприц, словно некий волшебный цветок. Блеск хирургической стали, вкупе со стеклом и шкалой, действовали и на нее, и на Странника весьма гипнотично.
— Держи, – сказала она неожиданно низким глубоким бархатным голосом, – вмажешь меня, когда я сверху запрыгну.
Без лишних разговоров Странник взял в руку шприц и, держа его торжественно-аккуратно, откинулся на подушку. Медленно пристроившись сверху, Нина прикусила губу и протянула свою тонкую руку, зажав вену пальцем. Почти не глядя, но весьма ритуально и нежно введя иглу, Странник выбрал контроль и нажал на металлический поршень. Нина издала громкий стон, – мышцы сократились, сжимая достоинство парня. Ее тело несколько раз вздрогнуло, словно от электричества, а затем вдруг обмякло. Лицо Странника накрыло нежной россыпью душистых ухоженных прядей.
Нина не подавала признаков жизни. Казалось, – она умерла, получив последний прекрасный подарок. Странник не чувствовал ее сердца и начал уже волноваться, – как его подруга вдруг неожиданно вздрогнула и ожила. Впившись в его плечи ногтями, она откинула волосы и принялась двигаться, постепенно поднимаясь на руках и ускоряя движения.
Странник заметил, что ее сжатые в точку зрачки начали пульсировать и расширяться. Это было совершенно неестественно для человека под маком, но зрачки ее увеличивались, пока не заполнили все. В угольно-черных блестящих глазах, глубоких, как адская бездна, вспыхнули красные искорки, постепенно разгораясь все ярче, словно приближаясь из ниоткуда. Наконец, глаза засияли, оставаясь далеко от реальности, как если бы нечто из далекого космоса вдруг спроецировало себя на земле в женском теле, находясь при этом за пределами досягаемости.
— Рад меня видеть? – спросила Люсильда.
— Рад – не то слово, – я счастлив. Но ведь теперь же не полнолуние? Да и я практически трезв. Как это все происходит?
— Новые связи – иные возможности.
— Не удивлюсь, если однажды, мы с тобой куда-нибудь сходим.
— Это вряд ли. Я и так рискую, появляясь тут во плоти.
— Я ценю это.
— Я надеюсь. Мы болтать с тобой будем или – ко мне? Время тикает далеко не в мою сей час пользу, – изрекла Люсильда отрывисто, словно тестируя Нинино тело и то, что в нем находилось.
— Так говоришь, будто в соседней парадной живешь, – немного сдавленным голосом ответил ей Странник.
— Раз ты шутишь, – значит, я в тебе не ошиблась.
— Представляю, что меня ждет, если разочарую тебя.
— А ты не разочаровывай, – совершенно серьезно сказала Люсильда и медленно поднялась. – Доставай паркопан.
— Надоела уже эта гадость, – проворчал Странник, нехотя поднимаясь, и принялся разминать в чистой ложке таблетки.
— У каждого своя формула. Но тебе давно пора уже найти что-то получше.
— Хлопотно это. Тем более, – неизвестно, что еще может дать подобный эффект.
— Ты уже пробил головой стену реальности, – теперь пролезть в лаз не так уж и сложно.
— Эпитеты у тебя какие-то зверские, – заметил Странник с улыбкой, разводя жуткое варево.
— Нормальные такие эпитеты, – кокетливо и манерно ответила дьяволица, без всяких приготовлений вонзая себе иглу.
— Ты ее не угробишь таким обращением?
— Тебе-то что? Она все равно долго не проживет. Давай сам, – а то я уже уплываю.
Наполнив шприц порцией для себя, Странник присел на диван рядом с Люсильдой, обреченно вздохнул, но потом, вспомнив что-то, улыбнулся натянуто и укололся. Тяжелый горячий приход озарил все вокруг вспышкой красного света. Мир вокруг стал настолько ярок и сочен, что мозг этого просто не мог больше вынести. Тогда Странник прищурил глаза, а душа его содрогнулась от страха, в ожидании самого худшего. Тяжесть мрака растеклась волною по венам и наполнила ртутью с огнем каждую клеточку тела. Люсильда обняла умирающего скитальца, – словно выхватила его из дольнего мира, – и утянула саму суть за собой в океан пустоты; дальше – глубже, – в пучину эфира, черной медленной, ощутимой сакрально и похожей на густой аромат, жгучей бездны в ожидании мига творенья.
***WD***
Следующая глава - http://proza.ru/2022/03/22/1654
Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/10/07/260
Начало повести - http://proza.ru/2021/02/24/1297
Md – Наталия Овчинникова Спасибо за фото, Наташа!)