Lafcadio Hearn: The Tale of a Fan
Фух! - чертовски жарко, чтобы писать о чем-нибудь практическом и серьезном, - поэтому будем фантазировать.
* * *
На днях я подобрал в трамвае маленький веер - японская ткань с пятнами голубого неба и причудливой листвой, резко обрезанной на горизонте белой бумаги, с чудесными облаками, розовыми, как сама Любовь, и птицами, чья форма столь же непривычна, как вымершие чудеса орнитологии, возрожденные искусством Кювьера. Откуда у этих японцев такой утонченный вкус к цвету и цветовым контрастам? Действительно ли их небеса столь божественно синие? А их закаты настолько невинно алые? Так ли белы груди их дев и млечные вершины их гор?
Но волшебные цвета были менее волнующими, чем нечто-то неосязаемое, невидимое, неописуемое, но сладострастно чарующее, что духовно цеплялось за веер - нежный легкий запах - озорное благоухание - волнующий, дразнящий аромат - вдохновляющий, как запах священных смол, дым которых опьяняет жрецов оракулов. Вы когда-нибудь клали руку на подушку, покрытую живым шелком женских волос? Опьяняющий запах этих волос невозможно забыть. Если бы мы попытались вообразить себе божественные ароматы рая, мы не осмелились бы сравнить их ни с чем другим: запах юности в ее податливости, эластичности, округлой мягкости, восхитительная прохлада, голубиная нежность, сладостная пластичность - все это говорит о стройности, грациозной, как венецианский бокал, и гибкости, пушисто-мягкой, как шеи лебедей.
* * *
Естественно, что этот слабый аромат сам порождал фантазии; когда я смотрел на веер, то мог вызвать образ руки и кисти, цвета слоновой кости, мерцание призрачного кольца, слабый отблеск иллюзорного кружева на запястье, но не более того. Однако мне показалось, что можно анализировать даже запахи; что, возможно, когда-нибудь в будущем люди смогут описывать людей, которых никогда не видели, по таким индивидуальным ароматам, подобно тому, как в арабской сказке человек подробно описывает покалеченного верблюда и его ношу, которых никогда не видел.
Бывают светлые и темные ароматы; белая роза сладка, но румяная еще слаще; аромат бледных цветов может быть сильным, как аромат туберозы, интенсивность которой вызывает отвращение от избытка удовольствий, но запахи ярких цветов страстны и не пресыщают, слегка притупляют желание только чтобы вновь разжечь его.
Есть человеческие цветы более восхитительные, чем сердце любой розы, угнездившееся в розовом цвете. В темных ароматах есть острая, терпкая, бодрящая, проникающая, тропическая сладость; светлые ароматы либо слабы, как у китайской желтой розы, либо яростно восхитительны, как у белого жасмина, - столь чарующие на мгновение, но лишь немногие могут выдержать всю ночь в спальне, заставляя сердце спящего слабеть.
* * *
Аромат веера не был светлым запахом: он был резко сладок, как свежескошенное осеннее сено, остро приятен, как свежий ветерок, дующий над морской пеной; что такое ладан, нард, корица и все ходовые ароматы по сравнению с ним? Что могло бы сравниться с ним, кроме запаха одежд юной Суламиты или шелестящих платьев царицы Савской? И они были брюнетками.
Сила живых ароматов свидетельствует о сравнительной интенсивности источающей их жизни. Крепкие сладкие ароматы говорят о силе цветущей юности. Интенсивность жизни у смуглых женщин обычно сочетается с нервной активностью и стройной элегантностью. Юная, изящная и грациозная, с темными глазами и волосами, с кожей, вероятно, цвета испанской оливы! Неужели такой была девушка, что потеряла японский веер в вагоне трамвая во время усыпляющей жары утром в среду?