День Ивана Фомича начинался и заканчивался телевизором. Он наконец вышел на отсроченную еще полтора года назад пенсию, вернее, его вышли после того, как вследствие тяжелой экономической ситуации руководство фирмы провело оптимизацию кадрового состава и фонда заработной платы. А потому свободного времени у еще бодрого ветерана труда было навалом, и он посвящал свои усилия налаживанию связей с миром. Их у него осталось теперь немного. Женщинам требовались более молодые и перспективные кавалеры, а он со своей скромной пенсии не мог им предложить того, как они считали, заслуживали. Дети выучились и разбрелись по жизни, и потому жил в своей хрущебе уже давно совсем один. Заглядывали к нему лишь бдительные газовщики и сверщицы счетчиков. Цены стали малодоступны, и походы по магазинам превратились из приятного развлечения в испытание для измученной инфляцией нервной системы.
Более всего в телепрограмме его интересовали новости и политические ток-шоу, которые он просматривал с примерным прилежанием и регулярностью. Пенсионер считал себя вполне политически и экономически подкованным, воспринимая все происходящие в стране пертурбации с искренним интересом и волнением. Его душа рвалась туда, за стеклянный экран, чтобы высказать все накопившееся и выстраданное за время вынужденного молчания. Он представлял себя на трибуне среди дружно рукоплещущих ему виднейших представителей нашей деловой элиты и творческой интеллигенции. Строгий взгляд из-под убеленного сединами чела гордо озирал восторженную молодежь и примкнувших к ней заслуженных работников невидимого идеологического фронта. Однако полного морального и материального удовлетворения это почему то не приносило. Еще не старый организм требовал совсем иного и более осязаемого…
С некоторых пор он заметил, что наибольшее внутреннее волнение испытывает при виде молоденьких дикторш новостей, с бесстрастным выражением на холеных кукольных личиках зачитывающих сводки с полей очередных битв за чей то урожай. Его возбуждение доходило до того, что правая рука сама тянулась вниз, к лежащему на коленях пульту дистанционного управления, чтобы выключив звук, спокойно наслаждаться предательски рисующимися в мозгу картинами полного доминирования над страстно отдающимися его порыву красотками. Он видел под собой искаженные в сладкой истоме рты и покрывал их горячими лобзаниями, спускаясь все ниже и ниже. Сами собой слетали элегантные наряды ведущих брендов и стилистов, обнажая стройные и гибкие от фитнесса тела в изощренно-кружевном нижнем белье и чулках на затейливых поясах, до которых наш фетишист был большим охотником. Далее видения становились совсем нескромными…
Еще более неприлично он представлял себе ведущих популярных ток-шоу, сразу переходя к запретным ранее садо-мазо развлечениям. Тяжелая плеть с острыми наконечниками больно стегала распирающие из-под черной кожи части лоснящихся тел со знакомыми всей стране по бескомпромиссным дискуссиям с приглашенными экспертами самоуверенными ранее лицами. Грубые намордники прикрывали разверстые в яростном крике оскаленные пасти с окровавленными клыками, куда Иван Фомич не рискнул бы и при всем своем большом желании засунуть палец, не то, что он мог предложить невинным с виду дикторшам. Раскоряченные на стальных дыбах властители дум и создатели мнений слезно молили о пощаде, но безжалостный инквизитор лишь сковывал их попарно наручниками, невзирая на половую принадлежность. Надо сказать, что в таком виде они уже мало походили на мужчин и женщин, но это лишь более возбуждало его.
На сладкое оставались представители руководства страны, к которым бедный пенсионер испытывал всегда особо горячие чувства. В его воспаленном политикой мозгу начинался такой разврат с их участием, что я воздержусь от подробного описания всех совершаемых там извращений. Но и на этом он не был в состоянии остановиться, требуя все более утонченных и жестких наслаждений. Тонус его возбуждения поднимался все выше и выше, уже не зная предела дозволенного и не оставляя простора для самых потаенных фантазий. Любовь к национальному лидеру поднимала его над зубчатыми башнями и неумолимо влекла к вожделенному телу, требуя немедленной разрядки или смерти в страшных мучениях несбывшихся мечтаний. Не знаю, куда бы его завела пагубная страсть, если бы телевизор не пришлось сдать в скупку по причине хронического безденежья. С тех пор Петр Фомич успокоился и начал подумывать о душе и смысле жизни.