"В этой экспозиции нет ни одной работы, посвященной трагедии балкарского народа. Это мое принципиальное решение. Конечно, зритель думает, что я буду говорить об этом, ищет эту тему. Её нет"- сказал Ибрагим Занкишиев.
Не было.
Он очень старался, чтобы на этой выставке не было терзающей, не отпускающей памяти о страшном дне в народной судьбе, так часто, честно, беспощадно диктующей многие, многие работы Ибрагима.
Их не было.
Был свет. Только солнечные, теплые тона. Все оттенки цвета охры. Их переливание, перерождение, переговаривание тихое.
Чистые, густые тона рассвета, заката, румянца на яблоках, абрикосов.
Воздух чистейший, среда, как воздух, устанавливающая законы ненарушимые, не могущие быть нарушены, освящал каждую работу.
Смотрела на меня Балкария до исхода.
Только не заплакать, говорила себе и плакала.
Другой мир, такой единственный, живой мир не знал ещё как его будут уничтожать.
Белобородые старики.
Портреты мудрости. Смотрела - вот она - мудрость.
Спокойствие, отстранение от всяческой суеты, вслушивание. В голоса, предметы, приметы.
Портреты чести. Нет страха, все что понял сам, чему учился у отца, чему научился сам - передал сыну.
Он не расплескает, он донесёт, он сумеет.
Понимание - тяжело нести правду, а без неё - унесёт.
Портрет веры -"Мольба". Не о себе, не о себе.
Воспоминания о жизни до исхода.
Больно - вот такой старости не встретить сегодня на моей земле.
Она прийдет, минуют поколения, просеянные и через отрицательный отбор, она вернётся, говорю себе.
Одно из самых катастрофических последствий геноцида - отсутствие такой вот величественной, немногословной, красивой старости и эта солнечная выставка Занкишева говорила о трагедии народа беспощаднее его многих работ, напрямую её выражающей.
Он не хотел, но так получилось.
Старый художник. Портрет.
Портрет, собранный из разных ассоциаций, столкновений, самонаблюдений, опасений, отрицаний, неустранимости художника Бориса Гуданаева.
Талант и мастерство в связке.
Не скрыть, когда только мастерство, а дар не получил, и наоборот.
Здесь они равны они друг другу.
Смотришь — художник иногда бывает и старым.
Счастливым тоже в редкие минуты.
И не важно — заказанный бархатный пиджак на нем или недоношенный пиджак сына.
Чаще второе, ( на этом полотне у него такой), но это не важно.
Другим живет. Всматривается вдаль. Прищурился. Ждёт. Человека ли необходимого, почтальона ли с пенсией, или лучей солнца — он всегда что-то ждёт.
И в разном окружении он один.
Один и никто не знает, что его одного — много.
Много лиц, голосов, сезонов, рас, возрастов живут в нем.
А с ними и свое, единственное на этом месте, под этим небом, на табуретке, им сколоченным.
Сабака рядом, она умна, чувствует, что к калитке никто не подойдёт и отдыхает она.
За их спиной иной мир.
За спиной незаконченная картина художника.
(И может, не надо было бы её больше трогать. Нельзя закончить то, что поселилось в этих пятнах)
Одна нежность в розовом, его оттенках, углублениях, выцветаниях, в этих кругах, их разрывах, слияниях…
«Старый художник». Борис Гуданаев.
Старость не должна бы быть смешной.
Мудрость немногим из дали дальной передаётся, годы ум не гарантируют, годы только обнажают, о чем думал, если думал в этих годах, чем дорожил, что хотел понять или в этом нужды не было.
Особенно у старости, если она молчалива, обманчива внешность. И правдива.
Так часто вижу старость без благородства и вспоминаю стариков Ибрагима Занкишиева.
Есть у балкарцев такая поговорка.
"Говорить то, что тебе хочется - это признак храбрости.
Сказать то, что от тебя хотят услышать - это милосердие.
Сказать то, что надо сказать - это мудрость
национальность — для публичного человека особенно — звание, долг, обязательства и награда.
Если ты не соответствуешь им - поступками, сутью, если забываешь, предаёшь, обмениваешь их , если они атрибуты аукциона — надо бы лишит тогда национальности.
Сколько тех, кто говорит от имени народа, ( иногда с некоторой художественной убедительностью) выступает его представителем и так далее и при этом он — осквернитель истоков, сдавший в обменный пункт, все что напоминает о истоках. И за это — представитель.
И горя, стыда сколько от этих закладов.
Исток реки этой - ледники из снежинок сохранённых. Веками падали они, падали и не могли растворится, удерживались и не догадываясь, что есть у них задание - реки рождать.
И вот несётся она, родная и прошу я :
Унеси, все, что мешает
видеть закат и рассвет встречать, что силу выпивает, что уводит от себя, вяжет путы из слабости, ведёт к ошибкам непоправимым...
Сколько надо тебе унести, серебряная моя, и не меньше вернуть.
Кто устал от дождей,
кто от пожаров,
кто сожалеет о слове несказанном,
кто о сказанном,
один - Отомо, что пришёл, другой, что ушёл,
Здесь беда непоправимая. Рядом с ней все остальное - счастье
Дым от огня, река гор малахитовая, ставшая мутной,
мыши летучие, не забитый в пенальти гол - счастье.
Протестуют молодые. Пока.
Мало молодых и счастливых, но они есть.
Кто-то силы имеет, не согласен на «скотный двор», и к площадям,
кто-то за ним, заворожённый, требуют право выбора,
верит, что он возможен,
что следом - мир дивный, мир новый,
у кого- то гранатовое дерево начало плодоносить там, где и зацвести не должно бы,
вода большая уносит дома,
огонь большой сжигает их и - бездомность, государство нет, кто перестраивали его для себя, внушая, что для погорельцев, уверовали—государство - их неприкосновенная частная собственность, не они, другие бы нашлись, такая судьба у шестой части света, шестой части суши..
Что ещё?
Закрываются театральные сезоны,
как будто их можно закрыть,
кот потерялся, нашёлся,
плачет от восторга поэт,
маски, тесты, тосты в масках, откатывается волна, сообщая о приближающей
-уеду я от вас - говорит девочка 4-х лет...
Это я читаю ленту.
Почти неизменна она в и в этом году.
-Должна была выиграть Швеция, сокрушается вчера всерьёз женщина, далекая от футбола и Швеции.
А где-то живет одно дерево, с раскинутыми ветвями и молит небеса о жизни для всех
Там где свет, там жизнь.
Заигрывало солнце с деревьями, разбрасывало тени, становилось зайчиком и в глаза, кидалось к корням.
Ни одного желтого листочка в конце сентября.
Пусть бы уже желтели, это правильно.
Зелеными ведь будут сорваны.
Да и осень без новой красоты скучна.
Там где свет, там жизнь.
Что-то одно и сильное нужно и будет оно перетягивать остальные.
Исток реки этой - ледники из снежинок сохранённых. Веками падали они, падали и не могли растворится, удерживались и не догадываясь, что есть у них задание - реки рождать.
И вот несётся она, родная и прошу я :
Унеси, все, что мешает
видеть закат и рассвет встречать, что силу выпивает, что уводит от себя, вяжет путы из слабости, ведёт к ошибкам непоправимым...
Сколько надо тебе унести, серебряная моя, и не меньше вернуть.