Внучок облизнул с губ варенье и запил компотом:
- Деда, а это правда, что я моему папке больше не нужен?
Я возмутился:
- Тимка, ну что ты говоришь? Конечно, нужен? Он любит тебя, просто они с мамой
поссорились.
Он уставился на меня прозрачными голубыми глазами:
- Поэтому он сейчас с тётей Олесей живёт и с Алёнкой?
Врать под этим взглядом я не мог, поэтому кивнул. В детских глазах отразилось
недоумение:
- А почему он Алёнку в кино взял, а меня нет? Ведь она ему совсем чужая
девчонка, а я его сын. Это он с мамой поругался, а я с ним не ссорился, поэтому в
кино с ним пошёл бы. Но он меня не позвал.
На помощь мне пришла моя жена, его бабушка Шура:
- Тимочка, он тебя обязательно возьмёт в другой раз, - внимательно глянув
на меня.
Пришлось и мне вступить:
- Ты же у нас Тимофей взрослый, пять лет уже, должен понимать, что он с мамой
разговаривать не хочет, а она в субботу не на работе, а дома. Вот он и не пришёл
тебя звать в кино.
Его глаза повеселели:
- Наверное, он не догадался мне по телефону позвонить?
- Конечно.
Он удовлетворённо кивает, допивает компот:
- Спасибо, бабуля! Я все твои вкусные блинчики съел. Мама не хочет теперь
блинчики печь, только сидит в кресле, по телефону разговаривает и, как девчонка,
плачет. Пойду на улицу с друзьями играть.
Внук убегает. Шура, моя жена, при нём кое как сдерживала слёзы, а теперь
спиной чувствую, что они градом полились. И тут достаётся мне:
- Твой сын весь в тебя - такой же шелапутный! Ты всё время по бабам бегал, и
он туда же.
По опыту знаю, что сейчас нужно молчать и убраться подальше, хотя бы в зал.
Поплачет и успокоится. Мне и самому впору слезу пустить, так внучонка жалко.
Вот, что наделал наш тридцатилетний сын Юрка: влюбился в Олесю, жену своего
друга Мишки, её с пути сбил. Обидел свою жену Соню, бросив её и сына малого
Тимку.
Правда, Олеся тоже хороша! Учительница называется – очертя голову за Юрку
уцепилась. Они, как сумасшедшие, никого не слушая, ни о ком не думая, как в омут,
в свою любовь окунулись.
Теперь Алёнка, Мишкина дочь, тоже по отцу скучает. А папка Мишка по ней. И
он, конечно, на Юрку злится. Так что закадычные друзья сейчас в ссоре. Почти
врагами стали.
Мы с женой Шурой тоже каждый день ругаемся, хотя она и понимает, что я,
также, как и она, со взрослым сыном не совладаю, но на меня срывается.
Главное, всё время вспоминает, как я ей изменял. А мне молчать приходится:
виноват, так виноват. Это она ещё не знает, как я чуть было от неё к Маше
Чащиной не ушёл.
Ох и горячая бабёнка была! Хорошо, что вовремя её с Васькой застукал, а то
бы тоже всем своим близким жизнь изломал. Шуре, сыну, дочке. Да и себе тоже.
Жена с утра говорила, что в магазин нужно за солью сходить. Можно пойти, но
к ней сейчас соваться не стоит. Пока плачет – только на комплименты нарвёшься.
Или она с кем-то в кухне разговаривает? Значит, идти можно – при людях не будет
скандалить.
- Привет, соседка! Что нового слышно?
Ехидные глаза Анны блеснули:
- Да уж слышала новость: ваш Юрка и его полюбовница Олеся ругаются и
разбегаться собрались.
Я уставился на вечную сплетницу:
- Ты-то, сорока, откуда знаешь?
Она, приглядываясь, как я отреагирую на её новость, выдала:
- Алёнка, девчонка Олеси, плакала и жаловалась, что дядька, так она Юрку
вашего называет, на её маму кричал. А та сказала, что соберёт вещи и уйдёт назад
к папе Мише.
Шура в сердцах бросила скалку на стол:
- Что ж, уйдёт так уйдёт. Никто плакать не будет.
И заплакала сама, запричитав:
- Живут – людей смешат! На улицу выйти стыдно.
Я-то понимаю, что ей сыночка жалко. Но мы за него решать теперь не можем.
Только спросил:
- Что ещё в магазине, кроме соли и уксуса купить?
Сам думаю, пусть с соседкой Анной за чашкой чая поговорит и успокоится, чем
на меня ругаться или плакать будет.
На улице легкий морозец, солнышко яркое. Такая хорошая жизнь! Но нет нам
покоя: наш Юрка со своей любовью голову всем глумит. И себе, в первую очередь.
Дай, думаю, после магазина, к Юрке с Олесей зайду. Рядом же дом, где они
квартиру сняли. Так он радовался тогда, что счастье нашёл, а теперь ругаться
начали.
Дома оказалась только Олеся. Грустная, она мне не очень была рада, но чай
пить пригласила, хотя и неохотно. А я не отказался.
Спрашиваю, что она такая грустная, здорова ли, как Юрка себя ведёт. Делаю
вид, что ничего о их размолвке не знаю. Её дочку Алёнку сладостями угостил.
Она рядом за столом присела, чай в чашке стынет. Потом губы сжала, на меня
глянула из-под бровей:
- Виктор Андреевич! Мы с Юрой поругались вчера, он ушёл и вечером сюда не
вернулся. Где ночевал, не знаю.
- Олеся, если поругались, то не страшно. Это дело семейное – мы с Шуронькой
за день раз двадцать любезностями перекинемся.
Она вскинулась:
- Нет. Это совсем другое дело. Мы вчера к моей подруге Наде в гости пошли, он
выпил там с её мужем Володей. А дома я только замечание сделала, что он в
ботинках с улицы в спальню пошёл, как взвился и всё мне выложил, что за душой
накопилось: оказалось, что вредная я, его своим порядком задолбала, готовлю мало
и невкусно, в компании ни спеть, ни потанцевать и, как занудная учительница по
профессиональной привычке только замечание за замечанием ему делаю. Представьте,
говорит, что он сто раз уже пожалел, что на мою внешность позарился и свою Соню
потерял.
Потом на диване лежал и плакал пьяными слезами, свою Соньку звал и
приговаривал:
- Сонечка, родная моя! Я дурак, люблю только тебя! Я ошибся. Влюбился,
думал, что Мишкина жена Олеся совершенство, лучше тебя. Потом охладел и стал
замечать её недостатки. Простишь ли меня когда-нибудь?
Продолжение: часть вторая http://proza.ru/2022/03/20/541