Мы возвращались из Сухума на поезде. В Ростове в наш плацкарт подсел новый попутчик, который вез своего восьмилетнего сына на очередной футбольный матч. Дети сразу подружились, мы разговорились с папой. Когда он услышал, что мы из Сухуми, обрадовался и произнес заветную фразу: «О, это джазовый город! Я там был. Там ходят троллейбусы по разбитой дороге, останавливаются, как такси, где угодно, и проезд стоит всего пять рублей!». И на это заветное слово моя душа отозвалась, вот оно – джаз - синоним свободы. Название для статьи найдено! Вот об этом джазовом городе, я и буду рассказывать.
Главное – поймать ритм.
Ритм этого города неторопливый. После московской беготни и суеты поначалу нелегко перестроиться. Перед отъездом из Сухума мы решили заранее заказать такси и позвонили с утра на указанный в визитке номер. На том конце трубку подняла женщина, растянула: «Алло!», мы попросили прислать машину к шести часам вечера. Голос заволновался, запричитал и попросил перезвонить еще в пять, напомнить, что нам нужна машина к шести.
Зато водители лихие. Может показаться, что здесь нет правил дорожного движения, и все ездят, как хотят. Но мнение это глубоко ошибочно, и поддаваться ему, особенно после бокала красного вина, вредно. Ездить, нарушая правила, тут дозволяется только местным. Если на машине стоят номера других регионов, водитель будет тут же оштрафован бдительными работниками автоинспекции.
После того, как поймали ритм города, нужно настроить чувство юмора. Чувство юмора здесь как аджика - добавляется во все блюда, без него местную жизнь не проглотишь. Люди здесь очень любят пошутить, это - как приправа к серым будням и к этому нужно быть готовым: шутить всегда, шутить везде. И ни в коем случае не обижаться, если вы не поняли какую-нибудь шутку. Я тоже не всегда их понимаю, поэтому просто улыбаюсь и делаю вид, что понимаю; человек пошутить же хотел, а не обидеть.
Экскурсоводы, к примеру, проезжая мимо медучилища объясняют туристам, что это – медучилище – сюда принимает липу, выпускает дубов; про роддом говорят, что это – дом чудес, сюда заходит один человек, а выходят двое, иногда больше…
Часть первая
Наша улица
Из Москвы
Это можно было бы и вычеркнуть, но Такого ливня я никогда не видела, а где еще об этом рассказать?
Я выезжала 22 июля. Пока я стояла на Казанском вокзале в ожидании поезда "Москва-Сухум", начался жуткий ливень. К сточным трубам были подвязаны полиэтиленовые мусорные мешки, чтобы направлять поток воды к канавам. Дворники сначала вальяжно загоняли щетками воду в канавы, но вскоре ливень обрушился с такой силой, что вода оторвала мешки, и вода начала затапливать вокзальную площадь. С крыш вода падала водопадом на рельсы. Набежавшие рабочие пытались подвязывать мешки снова, но их тот час же срывало, вода разливалась по вокзалу, вода не умещалась в скудные канавки водоотводы, разливалась по площади, дворники скинули с себя обувь, и, босиком, промокшие насквозь, хватались то за щетки, то за мешки, тщетно пытаясь прикрепить их снова к трубам. У них ничего не получалось - поток воды буквально выдергивал мешки из их рук и с обидой отшвыривал в увеличивающиеся на глазах лужи. Я отодвигалась все дальше и дальше под навес и с ужасом думала о том, как я буду садиться в поезд. Но, к моему счастью, как только объявили о том, что подают мой поезд, дождь прекратился, и из-за туч мне подмигнуло солнце. Много чудес происходит в моей жизни.
Дорога.
Верхняя боковая полка в плацкартном вагоне - единственное место, на которое мне удалось купить билет. Соседи - пьющие, не переставая, всю дорогу, громко хохочущие, то и дело выходящие то покурить, то запастись новыми запасами "горючего" на остановки.
И граница: на российской стороне высадили одну даму за непогашенные долги, на абхазской – несколько человек с грузинской фамилией, у которых не было пропусков от абхазской службы безопасности (последствия грузино-абхазского конфликта).
Сухум.
Приехала. Наконец-то воссоединилась с мужем и детьми, которые уехали раньше меня. Твердо решила не читать книг этим летом, а запасаться впечатлениями.
С десяти утра и где-то до трех было невыносимо душно, в остальное время – просто душно. Раскаленный, влажный воздух не успевал охладиться даже за ночь. Мы доплетались до дома после утреннего купания и падали в постель. Тело покрывалось слоем пота, отказывалось двигаться, мысли слипались и замирали в какой-то истоме, на меня как стенка, обрушивался сон. Из него меня выводили крики детей и я, злая, на то, что меня опять разбудили, с легким головокружением шла умыться после сна. Сначала из нагретого солнцем шланга вырывался кипяток, потом уже шла холодная вода.
Взбодрить от этой всепоглощающей лени и разлепить окаменевшие серые клетки, мог только кофе. Поэтому после каждого ленивого решения что-то сделать - выйти из дома, прийти, встать с постели, лечь в нее, - нужно было выпить кофе. Мы купили турку, кофейные чашки, кофе и, то и дело, особенно, когда совершенно не о чем, и лень было говорить, спрашивали друг друга - а не выпить ли нам кофе? Еще ни разу никто не отказался. И, к тому же, не торопясь пить кофе на широком балконе и смотреть на горы - это, на мой взгляд, - высший шик. Особенно когда под ногами лежит пес и смотрит на тебя обожающими глазами. Только красной герани в глиняных горшках не хватало нам для полной идиллии.
Наводнение.
Пока мы были в Абхазии, на несколько дней мы поднимались в горы. Туда где нет ни электричества, ни интернета, ни телефона, ни телеграфа, а туалет под каждым кустом.
Там, устроившись на ночлег на полу маленького домика нашего друга, мы наблюдали, как кромешную тьму освещали молнии, гром сотрясал домик. Мы были в горах, и до молний можно было дотянуться рукой. Я ощущала себя незаметным членом массовки в каком-то безумном действии титанов. Частые молнии светили прожектором в окно. Было интересно и страшно.
Утром выглянуло солнце, и все выглядело невинно и мирно. Под горами таяли облака, над горами, кроме переливов колокольчиков двух бежевых коров, и жужжания пчел, не было слышно ни звука.
Когда же мы вернулись в город, мы его не узнали. Дороги были размыты, выворочены, русла рек забиты тряпками, бамперами, пакетами, стволами деревьев, обувью - в общем, самыми разными вещами, по которым наши потомки смогут изучать быт начала двадцать первого века. Весь город был покрыт илом. Я то и дело поскальзывалась на нем, находила вилки и ложки, он прилипал к подошвам, пачкал ноги. Таким же илом были покрыты все машины, первые этажи домов. На тротуарах рабочие-узбеки сгребали ил в кучи. Особенно много их было во дворе местного медучилища.
Оказалось, что 4 августа, пока мы наблюдали грозу сверху, на город обрушился огромный поток воды. Реки вышли из берегов, и пошли по центральным магистралям. Произошло это в час ночи, люди спали, проснулись от воды, которая щекотала их носы, выскочили на улицы. Там - вода по колено, по городу плавают надувные бананы, на которых возят курортников по морю. Супермаркет "Волна" на берегу моря смыло. Я слышала, как один бизнесмен жаловался другому, что занял под бизнес крупную сумму. Купил сахар, но за одну ночь он потерял все - и товар, и деньги, и еще остался должен. Наша любимая пекарня "Сластена" была выведена из строя, полетело все оборудование. Неделю кондитеры смывали ил с подносов и столов, оттирали холодильники.
У нашего соседа, который целый год возделывал свой огород, смыло четыреста корней картошки.
Но народ в Сухуме живет с чувством юмора: погоревали, пошутили, посмеялись и принялись дальше неторопливо пить кофе, разглядывая курортниц в ультракоротких юбках и шортах.
Река осталась завалена мусором, до ливней еще далеко. Жарко...
Реку начали чистить только в следующем году.
Собаки.
Ладухин, или Линда - небольшая, изящная дворняжка с обвислыми ушами и вытянутой мордочкой. Она такая юркая, шустрая, что может проскользнуть в любую щелку с совершенно невинным видом. Благородство в ней смешано с большим житейским опытом, гибкостью и смекалкой. Она живет в коробе полуразрушенного домишки по соседству от нас.
В основном, Линде приходится добывать себе пропитание самой. Для этого она ходит на задних лапах перед прохожими, за что иногда получает кусок лаваша, или косточку. Если приношений оказывается много, она относит куски хлеба в огород и прикапывает их где-нибудь в кустах. И тут же бежит за новыми впечатлениями.
В этом году она ощенилась, поэтому теперь она добывала хлеб и для щенка. Выныривала по тайным лазейкам из-под забора, зарабатывала кусок хлеба и несла ему. Насытившись, собаки либо спят где-то в развалинах дома, либо сидят у калитки, поджидая хозяина и жалостливых прохожих.
Но как же они умеют радоваться знакомым! Лица их светятся радостью, хвосты крутятся как пропеллеры вертолета, и кажется, что собаки вот-вот взлетят от счастья. Принесенная же еда исчезает со скоростью света.
Собачки эти - наши соседки. Они живут через дорогу от нас. Она светленькая, рыженькая, а он темный, с черной спинкой и белыми лапками. Мы таскали им косточки и объедки из столовой. Они просовывали мордочки через калитку и лезли целоваться с нами. Мы так подружились с ними, что познакомились и с их хозяином.
Он позвонил нам и попросил покормить собак несколько дней, потому что у него погиб сосед, потом еще что-то случилось, и он не сможет приехать на участок.
И, вот, случился очередной ливень. Речка вышла из берегов, затопила весь участок, на котором жили собачки.
Дети из окна дома смотрели, как вода бежит по дороге, и сказали, чтоб я пошла попрощаться с Линдочкой, ее, вроде как, унесло. Я испугалась, схватила зонт и пошла к соседнему участку, позвала Линду, но никто не показался. Я немного напуганная вернулась домой, но вспомнила, что собаки пережили наводнение, так что уж ливень как-нибудь переживут.
Как только прояснилось, я возобновила попытки удостовериться в сохранности собак. Ни Линды, ни щенка не было. Я решила, что нужно выпить кофе... Пока муж варил кофе, я снимала видео с балкона (наш дом стоит на горе, поэтому с нашего балкона хорошо видно, то, что происходит в низине), как соседи выметают веником воду со двора, как по участку, где живут собаки, течет мутная коричневая вода. Мимо по дороге проходили девочки, остановились, подошли вплотную к забору огорода и сняли поток воды, протекающий по развалинам дома. На голову одной упала зеленая хурма, она ругнулась, и они пошли дальше.
Минут через десять показалась Линда. Она пришла вся мокрая, но - живая. Я обрадовалась ей больше, чем родственнику. Муж пошел к их двору, щенок уже занял свое рабочее место у калитки, муж вытащил его (это оказалось нашей роковой ошибкой). Я позвала детей, положила собакам корма, который тут же исчез, и у нас случился маленький семейный праздник. Линда обрадовалась и прыгнула на стол, так что пришлось напомнить ей о хороших манерах, и о том, что она не в цирке, все-таки.
На следующее утро, в шесть часов я вышла во двор. Муж уже работал в огороде, а рядом с ним, не спуская с него влюбленных и преданных глаз, сидели собачонки.
Я улыбнулась этой трогательной картинке и пошла варить кофе...
Ох...
Сейчас уже сентябрь, я вернулась в Подмосковье. Уже сварено сливовое варенье, уже доспевают кислые антоновские яблоки, за окном шлепает дождь и ему подпевает джаз. Уже дети отучились несколько дней и сказали, что на втором этаже школы провалился пол, и поэтому учиться они будут только на первом этаже в две смены. Уже я сходила на работу, и после сухумской вольной жизни от нее свело зубы, и появилась оскомина, и заболел бок от сквозняка. И в голове свербит мысль, а не бросить ли все, не уехать ли обратно, но вечный скучный прагматизм окутывает и холодит, как паутина.
Туда.
...а ливень в Сухуме совсем закончился, до отъезда оставались считанные дни, и терять их было невозможно. Тем более что после дождя стало относительно прохладно. Муж смотрел на тучи, которые прикрывали горы, и говорил, что дождь будет снова, поэтому лучше никуда не ходить. Я помнила, что послезавтра уезжать, и душа жаждала встречи со старинными разрушающимися домами, соснами на берегу моря, волн, обволакивающих проржавевшие столбы причала, с налепленными на них мидиями и мхом, вида серого неба над морем: душа стонала и тосковала по красоте. Я всучила мужу зонт, взяла мой капризный старый фотоаппарат, и мы двинулись.
Прогулка.
Как передать это ощущение песни души, блаженства расслабленности и свободы? Этот праздник минорной поэзии? Физическое ощущение влажного, просмоленного запахом эвкалипта и хвои воздуха? Приглушенные тучами краски в стиле Мориса Утрилло? Как передать этот восторг перед всем, что встретилось на пути? Я буду лишь перечислять и по возможности описывать, потому что все, что происходило далее, было чудом и напоминало скорее сказку. Так все казалось необычно и прекрасно.
У продуктовой палатки стояла девушка с ребенком, мы прошли мимо - муж начал показывать мне глазами на нее, чтоб я обернулась. Я обернулась, но кроме обычной девушки и ребенка я ничего не заметила, тогда он пояснил: у нее на лопатках нарисованы крылья - такие делают проституткам. Я разозлилась: «что ж ты раньше не сказал»!
Красивый пожилой мужчина в широкополой панаме, неторопливо просеивающий песок сквозь металлическую сетку кровати рядом со стеной, красиво выложенной из булыжников с аркой над витиеватой калиткой, построенной, наверное, им самим.
Идем вдоль улицы Дзидзария, от вокзала по направлению к обезьяньему питомнику. Проходим мимо парка имени бортпроводницы Курченко, я читаю детям о ее подвиге на табличке рядом с ее могилой. Фотографирую старинные дома из красного кирпича, история этих домов и их жителей - это отдельная история.
Дом с "Союзом писателей".
Доходим до удивительной красоты здания: я все время любуюсь его живописной крышей, которую еле видно над зарослями бамбука, проезжая мимо на троллейбусе. К счастью, ржавая калитка высоких ворот оказывается приоткрытой, и я, повинуясь своему авантюризму и капризному фотоаппарату, проникаю внутрь сада, ведущего к зданию. Следом за мной на заповедную территорию проникают все мои дети. Вы представляете себе английские сады, специально приведенные в живописную небрежность, стилизованные под старину? Так вот, в этом саду была эта красота, только не было искусственности и от этого было немного страшновато. Там могли водиться змеи. Хотя участок был вычищен, и кусты приведены в порядок, но от него веяло неподдельным ощущением старины. Тут хозяйничала природа. Мы прошли мимо магнолий, пальм, лаврового куста и других волшебных растений по старинной полуразрушенной лестнице, заросшей зеленым мхом, и оказались перед самим зданием с проржавевшей табличкой у входа, на которой с трудом можно было разобрать надпись: "Союз писателей Абхазии" и "Литературный фонд". В таком замке мог запросто жить барон Синяя Борода. Здесь могли цвести красные розы и дуть белоснежные метели. Одна половина здания была оплетена плющом и напоминала башню с куполом наверху в восточном стиле, другая половина, совершенно опустошенная на первом этаже, здесь даже не осталось рам на окнах, являла взору двухэтажную галерею, крышу окаймлял парапет с каменными вазами, из которых торчало несколько сорняков. В общем, я совершенно опьянела от вида этого здания, как после бокала натурального бокала "Изабеллы" из дедушкиного подвала, от которого сразу расслабляются и тяжелеют конечности. Мое опьянение городом достигло здесь кульминации.
Я была настолько поражена восточным аристократизмом этого здания, видом его разрушения, соития с природой, зачарована этим ощущением соответствия его и жизни, окружавшей его, что меня словно парализовало. Время словно замерло. Захотелось всмотреться в эту красоту, растворится в ней, понять ее. Дом порождал чувство покоя, напоминал о лучших, былых временах. Дом был под стать экзотичным растениям, гармонировал с природой, и в то же время явно сдавался перед натиском ее и времени. В этом доме воплотился дух города - дышащий кладбищенской потусторонностью пустых, брошенных или разрушенных домов, красотой и печалью, воспоминанием о былом рае и невозможности вернуться туда. О многом мог бы он рассказать, если б люди умели слушать.
Отчего суетливое, тревожное чувство, что все это скоро исчезнет и нужно как-то сберечь, сохранить эту красоту беспокоило меня?
Внезапно к дому лихо подъехала машина. Из нее вальяжно вышел мужчина, поинтересовался, что нам здесь надо. Несколько мгновений мне понадобилось, чтобы скрыть смущение и удивление - настолько вид "Ауди" и ее хозяина не вязался с атмосферой этого здания, затем я показала на фотоаппарат, сказала, что фотографирую красоту, он ухмыльнулся, сказал, что в следующем году будет еще красивее, потому что они сделают ремонт. Я заинтересовалась, будет ли здание восстановлено, будет ли "Союз писателей Абхазии" и "Литфонд" работать. Мужчина, окинув меня снисходительным взглядом, сообщил, что они уже работают, подошел к двери, кажется, не тронутой с конца девятнадцатого века, волшебным образом открыл ее и исчез за ней, как кот из "Алисы в стране чудес". Мне показалось, что между глянцевыми стволами бамбука показалась его улыбка. Я удивилась, и мы пошли дальше.
Прошли через расчищенную бывшую платформу им. Бараташвили. Я остановилась, пораженная ее красотой. Это здание с колоннадой и видом на море внутри походило на итальянскую веранду эпохи Ренессанса, а стены с отлупившейся зеленой и голубой краской, мне, близорукой, напомнили фрески. Я начала фотографировать и в камеру залезли безобразные граффити курортников, желающих увековечить свой визит в город Сухум.
Потом мы спустились по Проспекту Леона к морю. Вдоль Ботанического сада - зона сувениров для курортников, тут же по 30 руб. можно приобрести корм для обезьян, и пойти в питомник, где наши предки по линии Дарвина могут отнять у вас все, что плохо лежит - от очков до юбки (так что не теряйте бдительность, барышни).
Художественное отступление.
Далее вниз, к Брехаловке. К этому интеллектуальному центру города. Я по привычке хотела проскочить мимо художников, которые выставили свои картины прямо на берегу моря, рядом с Брехаловкой, но взгляд мой зацепился за ценник на одной из картин - 300 рублей. Цена меня заинтриговала и возбудила любопытство. Я впервые жизни купила картину у художника. Чтобы не обидеть другого продавца, я купила еще одну, моей дочке. Мне понравилась другая акварель, но она стоила дороже. На той простенькой акварельке была изображена только лодка, привязанная к причалу. Море на ней светло голубое, а небо розовое и по нему летят чайки. Нарисовала ее Е. Гуськова. Эту картину я так и не купила, и теперь, когда идет дождь, она то и дело оживает в моем воображении: лодка мечется на высоких мутных волнах, под проливным дождем, и небо над ней уже темное. Как ты там, лодка?
Разговорились, оказалось - сосед.
Себе же я купила картину местного художника Яниса Джумиади. Кроме цены, мне понравилась горная речка, изображенная на ней, волны которой блестят от ярости, когда на их пути встают булыжники. Я хотела купить еще одну картину, с изображением улочки, ведущей вверх, со старыми, живописными домами. Я смотрела на его картины, в поисках того тона окаменевшей скорби, старинного кладбища, настороженного покоя перед грозой, которым был пропитан воздух этого города, и этого-то тона я не находила. Этот тон на картинах местных художников, с творчеством которых я знакома очень слабо, я видела только один раз. Тогда я была поражена.
Это произошло в маленькой забегаловке на краю города, между сванской башней и христианским храмом десятого века. Там армянская пекарня, в которой, проезжая к могилам дедушки и бабушки, мы всегда берем горячий хлеб. Рядом с ней эта придорожная закусочная-рюмочная, и танк-памятник. Папа зашел туда опохмелиться, и я между бутылками водки увидела шедевр. Как всегда с шедеврами, в нем не было ничего особенного, кроме этого глубокого тона печали. Всего лишь крыши над городом в пасмурную погоду. Я любовалась, я спросила у продавщицы, не продается ли картина, но мне отказали. Мне удалось лишь сфотографировать ее.
Не теряя надежды найти этот тон в картинах Яниса, я спросила, есть ли у него еще что-нибудь, он сказал, что есть дома. Оказалось, что мы с ним практически соседи, что живет он на той же улице, что и я. Договорились встретиться, но нам нужно было готовиться к отъезду, и я так и не успела зайти к нему.
Море.
Наконец мы увидели море. На берегу из кафе слышалась лезгинка. Местные юноши пускались в пляс и выделывали ногами такие штуки, что я тоже не удержалась и начала танцевать.
За столиками, расставленными рядом с палаткой, сидели аксакалы, они, медленно потягивая пиво, поглядывали на пляшущих молодцов.
Спускались сумерки. С причала медленно отходила баржа.
Девушка в ярком парео на бедрах сложила ветки, обтесанные морем, и подожгла костер у самой кромки воды. От этого стало все как-то уютнее и по-домашнему.
Мусульманские женщины в хиджабах, закутанные с ног до головы, привели к морю своих детей, и пока те строили свои песочные домики, мамаши жаловались друг другу на своих мужей.
Мы взяли местный лимонад, выпили его на берегу моря и отправились домой.
Вдоль по нашей улице.
Вообще в этом году у нас было какое-то чудо, связанное с нашей улицей. В поезде мои дети с мужем, которые уехали раньше меня, познакомились с мужчиной, разговорились, оказалось - сосед. Живет на нашей улице, но ниже. Зашли к нему в гости, познакомились с его друзьями, которые оказались тоже нашими соседями по улице, только они жили на несколько домов выше. Пошли провожать их, посмотреть, где их дом.
Идем по нашей улице, разговариваем. Он спортсмен, бывший чемпион СССР, а нынче йог. Йогой я пытаюсь периодически заниматься, в пассивных поисках своего мастера, поэтому эта тема меня заинтересовала, я начала расспрашивать его. Он говорил о простых вещах, о житейской мудрости йогов, о том, что нельзя все-время только брать, он сжал кулак, изображая движение берущего человека, от этого могут перенапрячься сухожилия и рука перестанет работать, нужно и отдавать тоже, уверял он меня, разжав кулак. Я не возражала. Научил нескольким дыхательным упражнениям. Рассказал о своем мастере, который в восемьдесят лет стоял на голове и делал растяжку. Мастер научил его никогда ни с кем не спорить. Сказал, что раз в неделю нужно голодать, и вообще, уверял он, голодать периодически крайне полезно для организма.
Сосед, заметив, что мы проходим мимо его дома, вынес в подарок арбуз, который только недавно срезал.
Другие наши соседи выносили на улицу испорченные после наводнения диваны, сушили на заборе стулья, поливали из шланга на ковры, расстеленные на дороге, матерясь, вымывали из машин ил.
Соседка жаловалась, что у нее во время наводнения смыло всю обувь и теперь ей не в чем выйти из дома.
Когда мы подошли к дому, уже стемнело. Дома нас встречали собаки. Мы выпроводили их, оставили корм у калитки их дома, заложили все щели, через которые они могли пролезть.
Сын начал играть гамму на трубе. С улицы послышалось, как его кто-то передразнил, сын смутился, сфальшивил, бросил инструмент. Я уговорила его не обращать внимания на комментарии соседей. Он сыграл мелодию, которую знал уже хорошо. Послышались одобрительные хлопки от соседей; пацан с улицы крикнул, что трубач молодец, и он будет: "голосовать за него".
Мир слишком тесен.
И, уложив всех спать, я, наконец-то раскрыла журнал STORY. Подобрала я его на лавочке, еще в Москве, скинув с него желтый лист клена. Кто-то оставил, не найдя ответы на свои вопросы. Брать не хотела, но заметила в нем статью о Тонино Гуэрра, которым восхищаюсь, а на обложке – Джон Леннон с Йоко Оно. Решила все-таки прочитать. Интересно, все-таки, ну чем же она взяла Леннона.
Читала, читала и вдруг – тетей Йоко Оно была Анна Бубнова-Оно!
Анна Оно - родная сестра Варвары Бубновой. А кто в Сухуми не знает Варвару Бубнову! Ее именем даже названа улица. Художница, выставлялась вместе с авангардистами начала века. Современница Кандинского, Малевича, Родченко и Филонова. Меня как током ударило! Не может быть! Ну, знаю я, что Варвара жила какое-то время в Японии, ну чтобы такое совпадение!!! Ученик Бубновой – наш сосед – художник Александр Лозовой. Наши семьи когда-то дружили. Моя бабушка и его мать были учительницами русского языка, весь их гараж был заполнен книгами. Когда они затеяли ремонт, они разрешили мне забрать все нужные мне книги, сколько унесу, как в сказке. И я, как Алладин перерывала все эти заплесневелые груды, чтобы найти нужные бриллианты, а потом тащила их домой, надрываясь от тяжести. И еще у них дома всегда пахло шарлоткой, потому что они пекли ее довольно часто и по особому рецепту. И вообще мне очень нравился их уютный дом и двор - сад, не испорченный огородом, как у нас. Там можно было бегать по траве, залазить на деревья.
Варварой Бубновой я увлеклась несколько лет назад, когда начала увлекаться Японией, дзен, и собирать все, что каким-то боком касается Сухуми – моей главной страсти. Но я и не подозревала, что Бубнова как-то связана с Йоко Оно!
Теперь немного о Йоко – ибо человек огромен и судьба его непостижима, и мы можем видеть лишь фрагменты общей картины. Так и мне в Йоко Оно был интересен следующий момент, которому я у нее научилась. Скажем прямо, слямзила в какой-то степени. Вернее, она дала мне силы решиться проделать этот трюк, который заключался в следующем: писать и не ждать ответа, выражать свои чувства и не надеяться на взаимность.
Так же как и Йоко, я посылала письма любимому, не ожидая ответа. Только, в отличии от нее, безуспешно.
Колесо сделало очередной виток, в завершение которого Вселенная мне и выплюнула этот журнал со статьей о том, как связана Йоко Оно с Варварой Бубновой - видимо, чтоб поставить жирную точку на тех разрушительных отношениях.
Ничто в этой жизни не случайно… иногда, казалось бы, совершенно случайные вещи становятся завязками каких-то масштабных поворотов жизни…
Из Японии Варвара едет не куда-нибудь, а именно в Сухум, к своей старшей сестре Марине. (Марина была пианистка и работала в местном музыкальном училище.) На мою родину и селится в доме на соседней улице, и я, каждый раз идя на море, прохожу мимо дома, в котором она жила, и читаю мемориальную табличку с ее именем. После развода с японцем Оно, Анна перебралась вслед за своей сестрой Варварой тоже в Сухуми, где и прошли ее последние годы жизни.
Анна Бубнова – скрипачка. Именно с ее подачи в Японии зародилась традиция обучать игре на скрипке с детского возраста. До ее приезда в Японию, если кто из японцев и начинал учиться игре на скрипке, то только в зрелом возрасте. В Японии у нее было много учеников, из числа которых вышли прославленные скрипачи.
По рассказам папы он в детстве брал уроки игры на скрипке. Я спросила, уж, не у Анны ли Бубновой он занимался. И – оказалась, что у нее!... Я спросила, что он помнит, оказалось – ничего, кроме того что старушка была маленькая, худая и скромная.
Могла ли я представить, что через тридцать лет на сюжетном рисунке моей жизни высветится такой неожиданный узор, когда десятилетним ребенком в жаркий летний день уплетала кусок ароматной шарлотки на огромной веранде дома Лозовых.
Возвращение хозяина.
Утром первое, что мы увидели, распахнув двери, - это радостные и преданные мордочки собак, которые все-таки нашли где-то дырки и всю ночь, видимо, провели у наших дверей.
Все утро дети пытались прогнать их со двора. Прогоняли, заделывали дыры, но собаки находили новые, пролезали через них, лаяли возмущенно у забора, если застревали. Но как им было объяснить, что мы уезжаем чуть ли ни на следующий день и нас любить не положено. В конце концов, мы смирились с настырностью собак, махнули на них рукой: сами разберутся, жили же как-то без нас.
Собаки пробрались на наш участок, расположились на досках у забора и задремали.
Спустя какое-то время на улице показался хозяин собак. Он звал их, но они даже не пошевелились, чтобы встретить своего хозяина, только лениво потянулись и устроились удобнее.
До свидания...
Перед отъездом мы обходим всех наших друзей, сказать "до свидания".
Зашли и к нашему другу Зурабу Адзинба. Это человек, который заслуживает того, чтоб про него сняли фильм. Во время грузино-абхазской войны, благодаря ему выжила моя бабушка: он привозил ей на велосипеде часть своего скромного пайка - масло и хлеб, и я думаю, что не только ей. Еще он большой ученый, который занимается редкими растениями, эндемиками Абхазии.
В этом году, наконец–то, после долгих проволочек, вышла его книга «Очарованный Абхазией» о Николае Альбове, талантливом ботанике-исследователе флоры Абхазии. В конце девятнадцатого века Альбов прошел пешком почти весь Кавказский хребет, изучал местную флору, открыл несколько видов, которые растут только на территории Абхазии.
Гостеприимный Зураб Иосифович угощал детей арбузом, его супруга сварила кофе, дети съели все конфеты, всем было хорошо и уютно в этом доме, уходить не хотелось. Мы говорили о природе, о камнях, об окаменевшем инжире, об исчезновении лесов на планете, об экологической катастрофе. Зураб показывал свою лысину и говорил, что так же лысеет земля, но я видела, как он устал, хоть и бодрился, и погнала своих домой. Он проводил нас до калитки, дочка спросила, где его пес Чернуш, Зураб сказал, что беспризорных собак отстреливают, а пес часто выбегал на улицу, так что и его постигла эта участь. Погрустнев, мы простились.
Был теплый вечер, дождик еле накрапывал, и мы решили идти до дома пешком. Где-то раздавались звуки телевизора, где-то лаяли собаки, где-то купали ребенка, где-то наигрывали на пианино, где-то ругались, и казалось, что весь город - это одна наша длинная улица.
2016-2017