Весна в этом году на юге Украины выдалась ранняя, тихая и тёплая. Счастливое время.
Блаженное.
Как будто вообще не было в этих краях ни войны, ни крови, ни смерти. Будто и не пряталась она за каждым бугорком, за каждым окопом и блиндажом, за каждым деревом или кустом. Не стояла за спиной всех и каждого, выцеливая изъязвлённой ржавчиной косой очередную жертву.
Да пошла она клятая… в одуванчики!
Женька, медленно возвращался к жизни. Выползал из своей «норы», скукоженый, как старый дед, садился на лавчонку, специально сооружённую для него из трёх досок батальонным поваром Пелипенко, и «лечился солнцем».
Это было счастье.
Вот так вот просто – сидеть и вбирать каждой клеточкой своего тела горячие солнечные лечебные лучики.
Лёня шутил – заряжаешься!
Конечно, когда природа возрождается к жизни после зимней спячки, волей-неволей просыпается, оттаивает душой и человек. Евгений вдруг отметил, что кроме ожидания завтрака-обеда-ужина и, чего-нибудь «пожевать» на ночь, он, часть своего внимания начал уделять расцветающей природе и… кто бы мог подумать – прекрасному полу. Правда, пока что в промежутке «от обеда до ужина!»
Но, всё таки.
Надо отметить, что опыта амурных переживаний, как и физического «осязания» слабого пола у Женьки не было никакого. Ну, кроме известного эпизода в танце, когда он «нечаянно» возложил руки на женские бёдра. Чего, впрочем, хватило на несколько горячечных снов, некоторой спутанности сознания и мокрых трусов.
Среди бутурлиновских пацанов из «ремеслухи» Евгений слыл отчаянным сердцеедом.
Ну, очень много знал по «этому» делу…
Среди тотально невежественных в «теме» друганов ему было просто, пересказывая даже самые девственно-чистые страницы Александра Грина, раскрашивая их такими «красками» и подробностями, что классик отечественного романтизма, наверное «извертелся» в гробу. Надо отдать должное, - юный книгочей делал акцент на преамбуле к «действу» и все страсти заканчивались первым поцелуем.
Большего опыта у мальчишки не было. Тем не менее, Женька многозначительно прищуривал глаза и делал паузы на самом интересном месте. Зато, затёртые до состояния папируса эротические страницы из Золя или новеллы Мопассана читались от корки и до корки…
Но проза жизни победила.
Ошеломляющее впечатление на «страдальцев» произвёл титанический немецкий трёхтомный труд, 1911 года издания «Мужчина и женщина», где суконным языком науки и даже многочисленными фото (!) было сказано и показано всё!
И даже больше.
Войдя в «читальню» целомудренно-трепетной пацанвой большинство из них покинуло инфернальные стены сарая, где исследовался первый том книги, обременёнными такими «знаниями», которые делали из них уже совершенно взрослых и «тёртых жизнью» мужиков. Не подозревая однако, что «во многия мудрости, многия печали и умножающий мудрость, умножает печаль»…
Конечно, главному вниманию и детальному рассмотрению подверглись разделы «Половая жизнь мужчины» и «Половая жизнь женщины». Дальше глав об их «физиологических» особенностях книга даже и не листалась. Добили всех подписи под откровенными фотографиями типа, «Немецкая девушка с обнажённой красивой фигурой и серьезным выражением лица», «Тип «Дьявольская красота», «Прекрасно сложенная венка 21-го года со следами рахита на нижних конечностях», «Молодая женщина с вяло повисшими грудями, отвислым животом и явственными рубцами после первой беременности».
Многочисленные соавторы выдающейся работы - биологи, врачи, историки, культурологи, философы, осветившие практически все аспекты истории, социологии, психологии, биологии полов пролетели «как стая напильников». Большинство читателей вообще не дошли до этой части высокоумного и, наверное, очень нужного и полезного для человечества труда. А жертвы первой книги, в части разновозрастной мальчишеской среды, ещё прежде жаждущие высоких романтических отношений, - теперь банально хотели плоти.
Плоти!
Война сильно упростила отношения полов, сделала лёгкими и ни к чему не обязывающими мимолётные связи: ведь там где маячила смерть, всегда страстно утверждалась жизнь. И любовь.
Громко, мощно, ярко.
Как пятисоткилограммовая авиабомба!
Про несколько чувственных мгновений на первом «балу» по прибытии в бригаду Женька не вспоминал. Но после снятия повязки с глаз в госпитале, он сразу узрел совсем уж юную, лет шестнадцати, особь в застиранном сером халатике на худом, почти бесплотном теле. С обритой наголо, как после болезни, головой. С застывшими, как слюда, большими глазами, в окружье тёмных век. И понял, почему он её не слышал. Потому, что её не было слышно. Она была, какая-то не материальная, почему и передвигалась, убиралась почти беззвучно.
Сначала Женька уловил её запах, когда она склонялась над ним, поправляя подушку. Пахло хорошо. Когда сняли повязки с глаз, он увидел в огромном декольте халатика с чужого плеча её крепенькие, как у козы – в разные стороны торчащие, - девчачьи грудёшки и… потерял голову. Только и видел росчерки острых этих сосков по внутренней стороне грубой ткани. Ни о чём думать больше не мог. Всегда ждал её появления и переживал, когда задерживалась. Входя в их палату девушка, всегда искала его глазами. Она смотрела на него. Он на неё. Так, на уровне глаз, что-то начиналось…
Оказывается, не только у него…
«Сёма-обрубок», как всегда, комментировал: «Шалава она! Шалавина дочь! Мамашка её в немецком борделе отрабатывала…». Девушка вздрагивала, как от удара хлыстом и бежала вон пока однажды не была грубо остановлена каким-то деревенским увальнем из легко раненных, решившим перейти от слов к делу. Благо, моральных, выздоравливающих душой и телом людей оказалось больше, - девчонку отбили.
Но самое интересное произошло дальше: на следующий день появились двое из СМЕРШа и пригласили «на собеседование» в кабинет главного врача ретивого «увальня». Что там было, не знает никто, но говорили, что слышно было, как что-то тяжёлое роняли на пол. Два раза. Сексуально озабоченный хлопчик вернулся в палату раскрасневшимся и сильно припотевшим, и, если бы не «бланш» под глазом, можно было подумать, что на парне «воду возили»…
«Сёме-обрубку» старший по званию капитан, что-то горячо нашептал прямо в ухо. По мере «изложения материала» лицо несчастного менялось несколько раз: и в цветовой гамме и в выражении. А, девчонка пропала. Как будто и не было её. И никто не посмел спросить, куда?
Апофеозом же гендерных переживаний «башнёра» стало настоящее потрясение - встреча с Ираидой Андреевной. Служила она, простой машинисткой в Особом отделе бригады в звании младший лейтенант. Женщина «без возраста», - яркая блондинка, богато наделённая природой выдающимися формами, владела магнетическим взглядом блудливо-зелёных глазищ и ярко-красными пухлыми губами. В общем, обладала тактико-техническими характеристиками пострашнее, чем «убийца танков» - немецкий «фердинанд». По началу, Женьку волновали не столько выдающиеся женские формы в виде необъятной «молочной фермы», сколько боевые награды на этих формах-фермах. Об этом говорили многие, но, они же никогда не видели её в боевых порядках частей бригады. Ни в наступлении. Ни в отступлении. За какие подвиги, спрашивается?
Впервые Женька столкнулся с Ираидой Андреевной в штабе, в узком дверном проёме, в котором она так придавила мощной грудью нахала, не уступившего ей проход, что чуть не вышибла «последний дух» у выздоравливающего.
Воин забыл, зачем явился сюда!
Это было первое явление Брунгильды (как её называли за глаза штабные).
Познакомились.
Второе и последнее свидание, случилось после известных посиделок у озера, где экипаж обмывал награды. Среди приглашённых оказалась и она. Сумасшедше цветущая сирень, трофейное вино и эти глаза добили заряжающего.
Случилось страшное.
Машинистка отвела «никакого» Женьку в его двухместную землянку-щель «юношей бледным, с очами горящими», а проснулся он уже мужчиной. На всю жизнь запомнил Евгений «учительницу первую свою». Она же, со своим небольшим «иконостасом» незаслуженных наград на них и погорела: завернула, истекающую жиром селёдку в листки со списком, представленных к наградам бойцов и командиров, периодически отправляемых в штаб армии. Листки эти «случайно» обнаружили в мусоре. Разгорелся скандал, вскрылись дела с её личными «победами и наградами». Чем всё закончилось «башнёр» не знал, так как в середине мая командир бригады, вызвал Женьку, и приказал ему быть готовым к отправке в военное училище.
Полтавское танковое!
Юный танкист был потрясён и очень расстроен. Как же так. Скоро наступать – в воздухе витало, скоро! (готовилась Яссо-Кишинёвская операция). Но комбриг был непреклонен: в училище! Одно только и радовало, что ехал не один, а с другом Володей Лавенецким.