На всю оставшуюся жизнь Владимир запомнил, не страх, нет, - обиду-досаду на самого себя и злость за эти секунды беспомощности. И ещё. Будь бы у него пистолет, он бы стрелял не раздумывая.
И он стрелял.
Среди поражённых его пулями были снайпер, несколько пулемётчиков, офицер-связист, эсэсовцы, сопровождавшие штрафников из известного 561-го батальона, командир миномётного расчёта и даже итальянский морской офицер.
Этого он «взял» случайно, с берега одного из ладожских фьрдов. Он охотился на корректировщиков огня, но они покинули-поменяли позиции. Недалеко, на открытой воде, в двухстах метрах от берега остановился торпедный катер – мотор заглох. Под королевским флагом ВМС Италии. Пока команда авралила и копалась в моторе Велвел «завалил» кого-то из старших офицеров катера. И быстро ретировался, обычно немцы сразу устраивали тотальную облаву.
Последний, тринадцатой «жертвой» был офицер – гауптман, капитан фельджандармерии (военной полиции), с бляхой и цепью на шее, за которую даже свои называли их «цепные псы». Зачем он оказался на передовой? Не его «среда обитания».
Был ли юный стрелец удовлетворён этим счётом? Насытил ли чужой кровью свою «святую и праведную месть»?
Не известно.
Однако чувствовал, как что-то умирает в нём, как каменеет его сердце и чувства к жизни. Всё больше угнетала его неприкаянность собственной души, её смятение и беспокойство… О чём? О том, что она, взлелеяна, воспитана родителями для любви, а не для убийства. Пусть даже ради справедливой святой мести! Ну, а кто тогда отомстит? Кто защитит, ещё оставшихся в живых… И ещё – вина перед стариками не давала ему покоя. Он ведь мог спасти их. Как спасти - это другой вопрос?
Эти мысли не давали ему покоя и на госпитальной койке. После капитана Велвел всё же попал под сильный миномётный огонь и был ранен в голову и ногу. Его вынесли с поля боя мобилизованные из соседних деревень крестьяне, которых так не любил стрелец. «Чернорубашечники», как их называли за гражданскую одежду. Позже, врач объяснил, что если бы не они…
Положили его сначала в санбате, в каком-то закутке, рядом с шестилетней девочкой, которую вытащили с «ничейной земли» наши солдаты.
Она была безнадёжна.
Румянец широко разлившийся по щекам пока ещё караулил жизнь. Ни откуда она, ни как её зовут, ни как она оказалась в центре мясорубки никто ничего не знал. Платьице, носочки, сандалики выдавали в ней городскую жительницу. Как будто неведомой машиной времени заброшенной сюда из прошлой жизни. И только жёлтая окровавленная вязанная кофта, сброшенная в ноги, свидетельствовали о месте и времени трагедии.
Врачи и сестры сделали всё, что могли. Малышка прерывисто и тяжело дышала. Велвела ужасала мысль, что он будет единственным свидетелем её ухода. Ведь госпитальные спасали тех, кого ещё можно было спасти. Даже посидеть утешить, поплакать, просто побыть рядом – было некому.
Стрелец был на грани. Его голова раскалывалась от боли, ногу он давно не чувствовал, к тому же Велвел периодически впадал в забытье. Но под утро, когда только-только начал светлеть горизонт стрелец очнулся от того, что комната озарилась неведомым, невероятным по силе белым светом, который, однако ж не слепил, а только контрастно высвечивал его и девочку.
Больше не было ничего…
Ни войны, ни леса, ни раненых, ни врачей, ни огромных брезентовых палаток с красными крестами. Только две кровати.
Вдруг маленькая поднялась и встала со своего скорбного ложа. Она, как будто была не она. Роскошные завитые волосы были повязаны красивым бантом. В нарядном платье и изящных туфельках она радостно улыбалась и всё смотрела в угол. Откуда был свет. Как от зенитных прожекторов. Ребёнок, как будто звал Велвела с собой, протягивая к нему ручки. Стрелец понимал, но видел неясно, как через запотевшее стекло, что там – кто-то есть. Оттуда волной шло такое… не физическое тепло… испепеляющее боль и страх, дарующее утешение и покой…
Велвел просто истекал слезами и не верил, не мог поверить в происходящее, но от этого не жгущего белого огня начала сворачиваться, облазить широкими прорехами, почти вросшая в него волчья шкура.
Он видел!
Девочка, - он не понимал, - что-то говорила ему, улыбаясь, а затем бросилась в объятия того, который пришёл за ней… Сознание стрельца отключилось.
Тело девочки похоронили в тот же день.
Стрелец много думал над происшедшим, но так и не мог понять – было ли это наяву. Или галлюцинации.
После месяца в тыловом госпитале в подмосковном Красногорске стало ясно, что Володя потерял десять процентов зрения правого глаза (почти как его учитель) и после излечения был определён в танковые войска (по желанию) и по специальности «стрелок-радист». Так что, после танковой учебки Володя прибыл к Санычу с «биографией», о которой никому ничего не говорил, даже медаль снял.
Командир особо и не допрашивал – ближайший бой всё покажет, как и что не рассказывай о себе…