- Вставай, дед. Иди поднимай Мефодича. Всю ночь метель вьюжила, замело всю деревню. Пускай он заводит свой трактор, надо дорогу чистить. – Настороженно толкая в бок спящего деда, шептала усевшаяся на кровать бабка. – Хватит дрыхнуть, окаянный, ведь внучка едет.
Дед посмотрел на часы и нехотя стал вылезать из постели.
- Едет…едет…- Начал бурчать дед. – Ты звонила, где она едет?
- Звонила, звонила, часа через полтора будет. А в деревню не въехать. Не пешком же она с трассы до деревни пойдёт.
- Ну и дойдёт, ничего с ней не случится. – Ворчал дед, то и дело дергая вверх язычок железного умывальника.
К шести утра приехала внучка Настенька – на машине и с молодым человеком.
- Бабуля, мы спать. - С порога заявила Настенька, - Вчера был тяжелый рабочий день, потом в одиннадцать из Москвы как выехали, так всю ночь по страшной метели еле ехали .
- Миленькие, я ведь поесть приготовила. Хоть чаю попейте с блинчиками, - Умоляюще попросила бабушка.
- Нужна им твоя забота, - тихо сам себе проворчал дед, сидя в одиночестве на кухне, - Зашла ни здрасьте не сказала, ни поцеловала. Хоть бы представила своего ухажёра.
- А вы что же, миленькие, никак вместе спать ляжете? – запричитала бабка поймав себя на мысли, что внучке уже двадцать лет.
- Не начинай бабуля. Давай стели.
Ошарашенная бабка вошла на кухню, подсела к деду и шёпотом застонала: - слышь, дед, чего говорит, вместе спать легли. Ведь не женатые они ещё.
- Галя, ты в какое время живёшь? Сейчас уже дети вместе утром просыпаются и потом в школу идут. Ты нашу жизнь сто лет назад с нынешней не сравнивай, - Также шёпотом проворчал дед. – Пойду делами займусь, пусть спят.
Пока дед кормил овец и собаку, доил коз и собирал из-под куриц яйца, он всё думал – с чего вдруг внучка решила напроситься в гости. Летом к бабушке с дедом на каникулы в её школьные годы в деревню даже на недельку было не вытянуть. И не звонила никогда. А тут сама позвонила, сама напросилась и даже сама примчалась. Правда, как всегда, никакого уважения, - ни деда, ни бабку не обняла, и даже чая из приличия за столом не выпила. А ведь четыре года не виделись, она ещё в школе училась, как последний раз приезжала. И ведь надо же, с молодым человеком уже.
Тем временем бабка затопила печь и как мышь сидела на кухне, смотрела в окно. Уже светало. Метель успокоилась, и бабка переживала устроит ли Настёну, как проснутся, завтрак – молочная каша, правда, внучка её с детства не любила, сырники, только она их тоже не особо ела, щи из кислой капусты, картошка тушеная с мясом в печке и маринованные огурчики да солёные грибочки. Дочка, мать Настёны, по телефону сказала, мол, внучка привыкла по утрам хлопья есть, а на обед заказывать пиццу. Что за хлопья, где их взять и как эту пиццу сделать? – всё было темой бабкиных переживаний.
В доме тихо трещала печка, тикали часики, и где-то урчал кот.
- Давай что ли завтракать будем. Не ждать же, когда они проснутся, чтоб всем вместе за стол садиться, - Зашёл с мороза дед, выкладывая из корзины яйца и две банки с парным молоком.
- Ты, Николай, только о еде и думаешь. Никакой о внученьке заботы. Ты сейчас тарелками греметь будешь, разбудишь её. Ты что ли разругаться хочешь? – шёпотом прошепелявила его супруга.
Дед молча отрезал краюху черного хлеба, достал холодец, горчицу и ушёл к Мефодичу в гараж.
- Ты представляешь, вчера у нас на ферме обсуждали, будто теперь навоз лицензировать надо. Якобы в лаборатории надо проверку провести, и только потом разрешат удобрение использовать. Вот правда ль, нет ли, но до какого абсурда наши власти доходят, не перестаю удивляться. – Тараторил Мефодич, починяя какую-то в тракторе деталь.
Дед Николай Мефодича не слушал, а молча, прямо в тулупе сидел на табурете, жевал холодец с хлебом да думал о своём – о визите внучки.
- А Танька моя вчера в новостях услышала, будто от этого коронавируса, будь он неладен, мозги меньше думают. На этот, как его, за ногу, на интеллект он влияет. То-то я думаю, иной раз, пойду куда-то, а куда иду, не пойму. И зачем я туда иду – не понимаю. Болезнь-то сказывается, видишь как оно, Николай. – Не переставал, как трактор, тарахтеть Мефодич.
- Скажи мне, Мефодич, как у тебя дела у внучки, в Калининграде или где она живет? Звонит хоть? – доев холодец, спросил дед.
- Звонит. Да редко. Раз в год. Вот внук звонит чаще. Дважды в год. Они же сам ты видишь, все занятые, деловые.
- Мефодич, да они телефон из рук не выпускают, ты посмотри на них. Они в этих телефонах живут, прямо таки сказать. И неужели им с этого телефона не найти пару минут деду с бабкой в деревню позвонить? Неужели настолько занятые?
Мефодич положил инструмент и, вытирая тряпкой почерневшие промасленные руки, сел на табуретку рядом с Николаем.
- Коля, мы с тобой думаем о них день и ночь. Потому что мы за их жизнь как бы ответственность несем. Мы с тобой люди раньшего времени. А они, эта молодежь, сейчас такие, что ни о какой ответственности не думают. Они её не знают. Нет у них ничего святого. Они не знают и не понимают, что такое эта ответственность. Они только и думают – денег хапнуть да поесть вкусно. Один разврат на уме. Вот у Петровича внук, помнишь ведь Максимку? – ему тридцать лет, а он уже пять раз женат был. О детях ото всех браков даже не думает. К Петровичу судебные приставы один за другим приезжают, Максимка здесь прописан, мол, алиментов должен на пятерых ребятишек, а никому не платит. Вот где у него ответственность? Все они молодежь сейчас такие. Они тебя помнят и любят, когда им что-то надо. Денег, например, или помощь какая. Хотя какая от тебя от пенсионера помощь? Разве, что совет какой. Но ты не гадалка и не профессор, чтоб советы раздавать.
- Да какие у меня деньги, Мефодич? Ты знаешь мы со старухой пенсию получаем и копим её то на дрова, то на крышу перекрыть, то баню поднять. А провести воду в дом уже три года копим.
- А тебе что важнее? Вода в старом доме или единственная внучка? Может она знает, что вы с бабкой двести тысяч на водопровод накопили, вот и приехала их забрать.
- Да, Ленке дочке мы говорили, что на воду копим. – Тяжело вздохнул дед Николай. – У тебя тут выпить нигде в заначке не спрятано?
- Винишком, Коля, ты вопрос своих отношений с внучкой не решишь. А вот на счёт денег может и не факт. Ты посмотри на какой они машине приехали, это – джип. Я о таком и мечтать не мог, всю жизнь на уазике да на тракторе езжу. Хотя всю жизнь честно работаю. Сам знаешь. И хозяйство держу. Работаю с малолетства на пашне, руки всю жизнь чёрные. А позволить себе такую машину не могу. Может для них твои двести тысяч – тьфу, копейки. Сейчас у молодежи другой размах, нет у них скромности, какая у нас была. Им ничего не стыдно. Вон в телевизоре, глянь, в наше время голую задницу показать даже мыслей таких не могло быть, а сейчас это гордость. Они же своим бесстыдством, своей наглостью могут запросто украсть, отобрать или обмануть. И не будет их никакая совесть мучать.
- Лучше бы я к тебе не приходил. Одно только расстройство, - повесив голову, сказал Николай, но продолжил, - А может они отдохнуть приехали, воздухом подышать, или там в баньке попариться. Ленка-то наша дочка, она деревенская девка. Может, у внучки Наськи на генном уровне тяга к родине, к земле, к деревне проснулась. Может ей захотелось места своего детства жениху показать. Наську летом к нам раньше частенько привозили.
- Ну и дурень ты, Николай. Сам себе оправдания ищешь, лишь бы не переживать.
Мефодич, не вставая с табуретки, закинул назад руку и из шкафа достал бутыль и два стакана.
- Вообще с утра пить вредно, но тебя, друга, поддержу.
Выпили.
Минут пять помолчали.
Каждый думал о своём.
У деда Николая крутилось в голове много мыслей и все они тесно переплетались с душевными переживаниями за единственную внучку. С одной стороны, хотелось ей помочь, хотя еще неизвестно чем, а с другой стороны, её холодное, безразличное и даже наплевательское отношение к деду и бабке и уж тем более к матери очень настораживали, да к тому же её молодость. Как бы не наделала она по молодости и глупости ошибок. Молодость – это время, когда кажется, что впереди ещё вся жизнь, однако молодость – это быстро пролетающее время, когда в этой молодости не видишь себя со стороны, а потом оказывается, в какую ты сел лужу, и ушли года и силы, чтобы из этой лужи выбраться. В молодые годы не слушаешь взрослых, опытных и родных переживающих за тебя людей, не стремишься к духовным высотам, а живешь ради веселья и стремишься к беспечности. В молодые годы только себя считаешь правым, и рубишь как с плеча дела своей жизни.
От Мефодича дед вышел в скверном настроении и вместо избы пошёл во двор. Подкинул овцам и козам ещё сена, курам зерна и уселся на пенёк рядом с собачьей конурой. Пёс вылез из будки и лёг в ногах хозяина.
- Ну что, Валдай, холодно тебе? Хороший пёс, хороший. – Начесывая пса, вслух говорил Николай. – Вот лежишь ты здесь один на улице, дом охраняешь. Мало мы тебе внимания уделяем, мало, а внучка нам вообще никакого внимания. Почему такая несправедливость в жизни? Ради чего мы живём? Ради детей, ради внуков. А они к нам видишь как, приезжают, лишь когда им чего-то надо.
Пёс жалобно уставился на хозяина и тихонечко заскулил, как бы поддерживая сказанное.
- Понимаешь ли, Валдай, у нас в церкви батюшка всё говорит, что живём мы ради спасения души, ради чтоб ближнему помочь. А нам со старухой, кто помогает? Государство? Это мы этому государству всю жизнь помогали. Пахали на государство как каторжные, а в итоге – пенсия три копейки. Кто нам помогает? Разве только что Мефодич? Тот да, и дорогу почистит и продукты привезет. Но, Мефодич, он никому не обязан. Он друг и сосед. Мефодич, он один такой на всю деревню. А может и на весь райцентр. Мефодич нам помогает, а мы ему. А остальные-то где же? Сгорел у бабки Марьи дом – кто ей помог? Никто. Даже дети не помогли. Только мы старики со своей нищей пенсии. Видишь, как все живут, – лишь для себя. Какой нынче народ стал холодный. Ни о какой любви к ближнему даже не помышляют. Любовь – это ведь не красивые глазки, любовь – это жертва. Вот ты меня любишь Валдай, по глазам видно, что любишь, по верности по твоей видно, служишь нам уже много лет. А мы тебя любим? Нет! Потому что вся любовь наша к тебе – это миска дешёвой похлебки по утрам. И всё. А должны мы любить тебя, уделяя тебе внимание, заботу и баловать тебя. Прости меня, Валдай, ты пёс хороший, умный. Теперь только я понимаю, что такое любовь. Прости, что не уделяю тебе внимание. Прохожу всё время мимо, будто и нет тебя здесь. Я всё время в своих в думах, в каких-то делах. А ты смотришь на меня и ждёшь хоть слова доброго, хоть ласки какой-то.
Пёс, очевидно, почувствовал исходящую от деда любовь, вскочил на задние лапы и стал нализывать хозяину лицо.
На улице было слышно, как в доме брякает умывальник и гремят кастрюли. Видимо, проснулись молодые.
Дед зашёл в дом, а внучка уже сидела в кресле, поджав под себя ноги, и что-то смотрела в своём телефоне.
- Дед, как вы тут живете? Интернета ни в одном углу нет. Бабуля про вай-фай ничего не поняла. У вас нету, что ли, интернета? – не поднимая на деда головы, предъявила претензии внучка.
Дед от этой неприветливой наглости обомлел, но вспомнил слова Мефодича, мол, сейчас вся молодежь такая – наглая и беспардонная.
- Ты бы хоть поздоровалась для начала. Мы тебя четыре года не видали. Вон как изменилась.
- Да, дедуль, изменилась. И не в лучшую сторону. Вишь как я поправилась.
- Да оторвись ты от своего телефона… поправилась она, тощая как селедка костлявая, всё у нее диеты-диеты. Ничего не поменялось. – Пробурчал дед и пошёл в кухню.
- Ты что же это, чёрт окаянный, как с внучкой разговариваешь? Какая она тебе селёдка? – накинулась шёпотом на деда бабка, хлопотавшая на кухне. – Ну, не посмотрела она на тебя. А чего на тебя старого лешего бородатого смотреть?
Дед понял, что если внучка будет просить денег, бабка тут же выложит все сбережения и даже не спросит, зачем они внучке нужны. Бабская солидарность. И не важно, что внучка получив желаемое, снова пропадёт до тех времен, пока старики не накопят ещё, главное для бабки, казалось деду, угодить внучке. Может, в этом и есть тот самый смысл жизни ради детей и внуков и та любовь, которую должны проявлять родители о своих потомках? Но с другой стороны. Никто не отменял желание пожить для себя, я и без того, рассуждал про себя дед, сидя на кухне, и без того пахал сорок лет, а теперь вот ради внучки должен во всём ущемлять себя. А должен ли? Была бы внучка действительно внучкой – любящей, заботливой, не той, которая сейчас сидит уткнувшись в свой телефон и не поинтересовавшись, как здоровье у дедушки.
- А где… как его… жених или не жених, кто он тебе… где он? – прокричал с кухни дед, вспомнив про молодого человека.
- Тебе что за дело? Ирод ты несчастный. Спит он еще. Рулил всю ночь по такой метелюге. И не ори. Пусть спит человек. – Снова заступилась за молодежь старуха, бегающая по кухне то с ножом, то с полотенцем.
Когда я после инфаркта месяц пролежал в больнице, – рассуждал про себя дед, сидя в кухне и разглядывая снежинки за окном. - старуха даже не встретила меня. Когда спал, восстанавливал силы, она телевизор врубала, свои сериалы и ток-шоу смотрела. А тут, видите ли, не ори, ползает суетится, и всё как мышь, чтоб не шуметь. Кто ей дороже? Я, родной ей муж, с которым она пятьдесят лет, или эти, которые неизвестно зачем приехали? Такой излишней заботой и избаловали единственную внучку. Всю заботу, всё внимание ей одной и неповторимой. Баловство делает человека неблагодарным, невнимательным и нечутким. Вон у Володьки Кузина сын с рождения зацелованный, пылинки они с него сдували, а вышел из него вор и наркоман, из тюрем не вылезает. А они ему снова посылки-передачки. Дать бы ремня хорошего этой внучке с её хахалем.
- Ты хоть спросила как еёного хахаля-то зовут? А то приехали, ни здрасьте, ни вот познакомьтесь. – Вполголоса, наклонясь со стула к старухе, спросил дед.
- Ты сидишь помалкиваешь, вот и сиди дальше в тряпочку молча. Не твоего ума дела кого и как зовут.
Дед решил молчать и ничем более не интересоваться. Бабка всеми фибрами души проявляла явное предпочтение внучке.
- Иди Настюшенька, кушай, матушка, я всё подогрела, - Широко улыбаясь пригласила за стол бабушка свою внучку.
- Ты баб заколебала со своей едой. Я еще не хочу есть. Захочу – сяду.
- Ну что, старая, получила? – ехидно заулыбаясь, посмотрел дед в глаза старухе. – Нужна ты ей со своими харчами. Она к нам даже за стол не садится. Сидит там в своем кресле, в свою тыкалку играется. Она хоть у тебя спросила как мы тут? Про здоровье про твое спросила? Вот сама сиди и молчи в тряпочку.
Бабка подогрела весь завтрак, подсела к деду и молча уставилась вместе с ним в окно, а внучка вышла на улицу, на удивление всем, покурить.
Вскоре проснулся внучкин жених и что есть в одних трусах вошёл в кухню.
- Где тут у вас толчок?
Едва сдержав себя, дед послал юношу на улицу. И лишь заботливая бабка накинула на юношу тулуп и объяснила какой у них на дворе, как с сеней выходишь, туалет.
Сели обедать.
Дед без аппетита хлебал щи. Внучкин жених, который так и не представился, наворачивал котлеты, рассматривая какие-то картинки в своём телефоне. Внучка лениво ковыряла вилкой блины и демонстративно проявляла свою нелюбовь к такому обеду. Лишь бабка расплываясь в беззубой улыбке не сводила с внучки глаз.
Молчали.
- И надолго вы к нам? – не удержался сгораемый от любопытства дед.
- Неа… сейчас мы поговорим, да поедем.
Вот оно – чуть не вырвалось из деда. Прав был Мефодич, что не за свежим воздухом приехали сюда эти поросята. Сейчас начнут денег канючить, а старуха вон – смотрит на внучку как на мироточивую икону, глаз не сводит, так и готова ей все наши трёхлетние накопления вывалить.
- Короче, мы решили с Максом пожениться. Квартира нам нужна. Купить квартиру надо.
У деда от этих слов чуть не выпала ложка из рук. Иш, куда хватили, закрутилось у него в голове. Мы раньше о квартире и мечтать не могли. Если нужен был дом – своими руками брали и строили. Своими руками по нескольку лет зарабатывали, чтоб лес на стройку купить. А тут нате, на лопате.
- Правильно Настюшенька, правильно. Жениться надобно. Дело хорошее и детишек родить. – Ещё шире заулыбалась старуха глядя то на внучку, то на юношу, не отрывающего глаз от своего телефона.
- Вот бабуль мы и решили, чтоб купить квартиру нам ипотеку взять надо. А на первоначальный взнос нам миллион нужен.
- Ну и наглость у вас, как я погляжу. – Бросив на стол ложку, завизжал дед. – Ты к нам-то, к старику со старухой, в деревню, за полтыщи верст от Москвы за миллионами приехала? У нас что здесь – колхоз-миллионер? Или ты думаешь мы тут поросят держим, а они нам гадят золотыми слитками? Или курицы несут золотые яйца? Ты, внученька, не по адресу приехала. Мы если бы тут в деньгах купались, то не бегали бы по нужде на мороз, а устроили бы водопровод с цивилизованным туалетом.
- А я тебе, дедуль, хочу предложить, чтоб ты по нужде в тёплое место бегал, взамен своего мороза, печек и этих – рукомойников из позапрошлого века.
- Ты мой рукомойник не трогай. А денег у нас нету. Так что можете губу обратно закатывать. – Командным тоном заявил дед.
Бабка не поняла чего происходит, но попыталась заткнуть деда и заступиться за внучку, но дед вовремя заткнул её за пояс.
- Я ведь, дедуль, бабуль. Забочусь о вас. Мы ведь как… Макс, подтверди. Мы можем ваш дом с земелькой продать. А вас отправить в пансионат. Круто же?
- Круто…. - Только и хотела вымолвить бабушка, как поняла, что дело пахнет продажей родовой избы и переездом в дом престарелых. Дед, заметив на лице бабки разочарование, тут же смекнул: один ноль в мою пользу.
- Нам ведь, бабуль, жить надо. А где? А как же вам правнуков рожать если у нас с Максом жилья нету? – продолжила давить на жалость внучка.
Дед в разговор больше не вмешивался. Бабка была в недоумении.
Не получив определенного ответа, после обеда также холодно как и приехали, внучка со своим женихом отправились домой, в Москву.
- Ну что, старая? Дозаступалась за внучку? Вишь чё говорит: дом продайте, деньги отдайте, а сами в дом престарелых. – Начал дед в адрес сидящей в недоумении бабки.
– Ради какого рожна мы с тобой должны дом продавать? Ради этого молодчика, разрисованного как гжель наколками? Сегодня Наська с этим парнем якшается, завтра они разведутся и она с другим будет. А мы ради её блажи будем дом продавать? Да мы в этом доме с тобой писят годов прожили. Я эту избу своими руками строил, все силы в неё вложил, и умру здесь.
Весь вечер дед провёл у Мефодича в гараже – топили буржуйку, пили чай и беседовали о былом – о разваленном колхозе, о войне на Украине, о растущих без конца ценах. О визите внучки Мефодич дипломатично спросил, но дед от вопроса хитро увильнул.
Полночи, под тиканье часов и крепкий храп старухи дед размышлял: а верно ли мы поступили? – может, в доме престарелых нам и вправду житься будет лучше? Там не надо таскать вёдра с водой, колоть и носить тяжёлые возницы дров, а летом вместо огорода прогулки в парке. Возраст всё же даёт своё, здоровья с каждым годом всё меньше. Заодно и у внучки может всё в жизни по-хорошему сложится. Но с другой стороны – родная деревня, родные люди, тот же Мефодич, с которым ещё в детстве коров вместе пасли. А там – нелюбящая родителей внучка, незнакомые лица и вместо большой избы – каменная комнатушка. Провалившись под эти мысли в сон, деду ночью снилась чаша весов, где на одной стороне – счастливая внучка, её молодая семья, большая любовь и правнуки, а на другой стороне – всего лишь родной, но уже старый, с протекающей крышей дом. Что дороже? – Родная кровь – внучка или родная земля – деревня.
Ранним утром, когда бабка затапливала печь, дед сел у приступка и, задумчиво уставившись на возгорающийся в подтопке огонь, неожиданно спросил её:
- Поможем, что ли, внучке, как думаешь?