Бабка у Коки была та еще. По происхождению – поповна (дочь попа). Благодаря этому статусу, она поступила в шестиклассное Епархиальное училище, которое закончила к 16 годам, что дало ей право преподавать в начальных и церковно-приходских школах. По своему чину она была выше деда Николая, закончившего церковно-приходскую школу и двухлетнее окружное училище, за которого она вышла замуж к 20-ти годам. Бабка гордилась своим образованием – кроме общих предметов их обучали и музыке и начаткам французского языка.
Выйдя замуж, она проработала вместе с дедом в одной хуторской школе 40 лет, где преподавала русский язык и литературу и была директором этой неполной средней школы. В отличие от деда, которого уважали и называли «царским учителем», ее ученики не любили, и даже потом, через много лет, уже взрослыми считали ее за стерву.
Что она и доказала своими отношениями с дедом, с которым она прожила чуть больше 10 лет до того, как была им выгнана «за разврат». Приобретенная свобода нимало ее не огорчала, по-женски в тех краях она считалась привлекательной, и без труда находила себе сожителей, с которыми она еще 4 раза оформляла брак, благо тогда процедура и брака, и развода была предельно упрощена.
Пелагея Ивановна сменила и, как ей казалось, свое неблагозвучное «сельское» имя на «благородное» - Полину, но ее на хуторе все равно называли, как прежде, а ученики даже придумали к ее имени дразнилку. И, пробегая в сумерках мимо ее подворья, стараясь быть ею незамеченной, горланили хором: «Пелагея Ивановна Забыла Дома Азбуку!» И тут же добавляли: «Нутка, прочитай это по первым буквам!»
Выбор ее очередных мужей не добавлял ей авторитета. Все эти четверо отличались неумеренным пьянством, лихоимством, кто-то был и нечист на руку, как хуторской парторг, которого до революции даже судили, как конокрада. Он-то и пьянствовал больше всех, и во хмелю избивал школьную директрису, а однажды, на глазах ее малолетнего сына, чуть было вовсе не прибил, требуя вернуть спрятанную бутыль самогона.
Бабка еле увернулась от пущенного в ее сторону огромного булыжника, вовремя упав и покатившись по земле, прикрывая голову руками. Эти ее приключения имели благотворное влияние разве что на ее сына, который, глядя на страдания матери, в 10 лет дал себе слово: «Не пить!», «Не курить!», а когда стал понимать больше и: «Не развратничать!»
Сына-то она любила и всю свою жизнь посвящала ему. Когда он учился вдалеке от дома в Новочеркасском сельскохозяйственном институте, она регулярно присылала ему в общежитие посылки с фруктами-овощами, жареными цыплятами и салом. Пошла на примирение с дедом, чтобы принимать сына летом в богатом родительском доме. Она постоянно присылала ему гостинцы в разные города, которые он с легкостью менял, и деньги на проезд летом к ней. И все искала ему другую жену, даже когда уже его дети стали взрослыми – та, с которой он прожил всю жизнь, ей до самого конца не нравилась…
Она и внукам наговаривала всякой гадости на мать, когда те приезжали к ней на лето. Особенно ей нравилось третировать своими умозаключениями Коку, который был особо похож на мать. Но, странное дело, кормила и угощала его всякими сладостями не хуже, чем своих любимчиков – старшего внука и его сестру, которая с лица была – вылитая бабка. И даже буквально спасла Коку, который наглотался отравы, купаясь в реке, возле мельницы, когда там беспорядочно насыпали яда против крыс. Бабка, не дожидаясь рейсового автобуса, подняла соседа-шофера и уговорила отвезти в кабине самосвала в районную больницу (за 25 километров!) внука, у которого температура уже поднялась за 40 градусов…
У Коки отношение к бабке тоже было сложным. С одной стороны, он обижался за мать, на которую бабка нещадно злословила. С другой стороны, у него к ней были такие же чувства, как у прикормленного зверька к дрессировщик. Причем, кормит такими разносолами, о которых он не мог мечтать у родной матери, готовившую одно и то же на скудную зарплату не перетруждавшегося отца.
А еще бабка открыла ему мир женщины, собственно, показала, чем отличаются они от мужчин. Без злокозненного влияния старшего брата здесь не обошлось. Обычно днем они играли «в машинки» под лестницей, в холодке, пока туда не проникали лучи солнца. Когда к бабке приходила наперсница-соседка, брат угадывал, когда они будут подниматься по лестнице на высокое крыльцо, чтобы попить чайку наверху, и, где бы они ни были, тащил Коку к присмотренному наблюдательному пункту под лестницей.
Задрав головы, они, стараясь быть незамеченными, сквозь просветы в широких ступенях пристально вглядывались в то, что представляли из-под длинных юбок единственные доступные им в этом смысле женщины хутора. Худосочная бабкина подруга для них особого интереса не представляла. Но вот своя, родная, с мощными ягодицами, и кажущейся из-за этого огромной рыжей щеткой или мочалкой то, что находилось между ее объемных ног, вызывала неподдельный интерес к эксклюзивной теме различия мужских и женских половых органов.
Что имеет в этом смысле взрослый мужчина, юные вуайеристы могли наблюдать в городской бане, куда их водил дома отец. А вот, какими тайнами обладает женщина, они могли узнать примерно таким путем.
Наверное, чтобы дети могли закрепить усвоенный материал, бабка раза два в месяц водила Коку на реку купаться. Она зачерпывала принесенным тазом чистую воду реки Быстрой, намыливала заросшие головы внуков, и ополаскивала их сначала в мыльной воде. Там же она потом мыла и свою голову, и огромные груди, которые она пускала вниз по течению… Излишне напоминать, что бабка представала перед внуками во всей красе, за которой не надо и подглядывать.
Что характерно, такой показ «женских прелестей» у Коки не вызывал ровным счетом никакого возбуждения – разве что, острое любопытство. Настоящий мужской интерес у него проявится через год-другой к ровеснице, к которой привлечет его неведомым способом возникшее любопытство. И тут одно созерцание симпатичной мордашки вызовет в нем гамму неведомых прежде чувств и желание отказаться от своего «я» в пользу неизвестной прежде юной особы женского пола...