— Лучше не подходить к нему близко. Эта сила с которой тебе не справиться,— голос был спокоен, но чуткое ухо наверняка распознало бы в нём и раздражение, и осознание того, что подобные фразы лишь зря сотрясают воздух.
Владелец его был не стар еще. Если бы не обветренная кожа с накрепко въевшемся загаром и седина волос, можно было бы решить, что разговор ведут двое приятелей — один постарше, другой помоложе.
— Отлично. Спасибо за «поддержку», отец. Но я, пожалуй, все же рискну. Иначе, все до скончания века будут читать молитвы и старательно верить в чудеса. Пришло поколение воинов. Пойми, быть может именно нам суждено изменить мир!
Обладатель второго голоса, напротив, эмоций сдержать даже не пытался. И если бы случайный прохожий оказался в то утро на сонной опушке, не успевшей ещё стряхнуть одурь ночного тумана, мог бы с закрытыми глазами угадать возраст говорившего.
— Уйми свой гнев, — вздохнул старший собеседник, — не по адресу он. Мой долг тебя предупредить. Рассказать чему ты идёшь навстречу...
— Я понимаю, — едва не перебил его молодой,— но пойти и ты, что я не смогу жить с вялой покорностью вашего брата. Я умру, если не приму этот вызов. Умру или перестану быть собой.
— Но ты не умрёшь, если выслушаешь меня. Думая о себе как о зрелом человеке, готовом на такие битвы, ты бы должен понимать и то, что если чужие слова могут навредить твоей решимости, то не решимость это и была.
— Хорошо, — второй скрестил руки на груди и демонстративно прислонился к дереву, говоря всем видом: «давай сюда свою отповедь».
— У него стальные глаза,— неожиданно проговорил старший мужчина,— то есть не просто серые, горящие или ещё какие-то, а по-настоящему стальные. Когда заглядываешь в них, сердце опускается, а желудок скручивает в такой узел, что ты не можешь нормально дышать или стоять прямо. И чувство это не ослабевает со временем. К нему не привыкаешь. И если испытал раз, никогда не захочешь повторить. Он ходит по большой пустоши в которой живёт, холодный, неприкаянный и дикий. Его рост выше любой горы, которую ты можешь представить. Вообрази человекоподобный силуэт, который может растоптать одним своим видом...Везде, где он проходит, стелется темнота.
— Откуда ты можешь это знать? — кашлянув, чтобы прогнать сипоту из голоса, спросил младший.
— Я видел его,— мужчина помолчал, растирая в пальцах зелёную мякоть листа, каждый видел его хоть раз в жизни. Он приходит сам, и незачем приближать этот момент. Уж лучше подготовься ко встрече.
— Что-то в твоих словах не вяжется. Раз он такой, каким ты его описываешь, как удаётся всем и каждому выживать после встречи с ним?
— Не всем. И не каждому. Но человек- живучая тварь. Если есть зачем подниматься с постели.
— Ладно, отец,— после долгого молчания, нарушаемого только перекличкой утренних птиц, заговорил второй,— я должен прощаться, если хочу пройти что наметил до заката.
Он взвалил за плечи дорожную сумку и посмотрел на собеседника, который, внезапно, как-то съёжился, будто бы став меньше ростом.
— Я понимаю. Ты должен, да,— откликнулся мужчина и, сглотнув, добавил,— Но есть один способ, уйти, если дела пойдут совсем плохо. Он не видит того, кто готов проиграть. Это даётся лишь тем, кому нечего терять и молодым, вроде тебя. Так что, Бог даст...
— Встретимся,— закончил за него сын.
Первый стоял ещё некоторое время, глядя уходящему во след. Ему всё казалось, что смотрит он на свою собственную спину, и от этого чувства в животе начинал завязываться тугой узел. Потом вздохнул и, развернувшись, побрёл в сторону деревни. Там его ждало немало утренних дел.