Главы из книги История башнёра. Последний патрон

    
        У Женьки, в отличие от Лёни на недолгой его войне экипаж Саныча был третий. Но совершенно особенный. Так, во всяком случае, казалось юноше. Во-первых, это были разные по возрасту, характеру, темпераменту и знаниям люди.  Которые, тем не менее, каким-то чудесным образом абсолютно дополняли друг друга. Знал бы «башнёр», что такое психология личности или, хотя бы слышал слово такое, он бы оценил экипаж на предмет «психологической совместимости». А, она была идеальной.
 
       С первым экипажем «башнёр» не успел даже толком познакомиться.  Рота «учебки»  14-го учебного запасного танкового полка 1-го Украинского фронта построилась для движения в колонну. Экипаж, ожидая команды, перекуривал под стволом орудия. Некурящий парнишка залез на место механика-водителя и автоматически закрыл за собой крышку люка. Этим и спасся.  Пролетавший в небе самолётик сбросил пачки листовок и для убедительности пригоршню бомбочек-гранаток. Шарахнуло прямо в круге курящих: убило командира, контузило стрелка-радиста и раздробило ногу механику-водителю.
 
       Со вторым экипажем  удалось даже  выпить «для знакомства» на коротком бивуаке. К вечеру первого дня они и  налетели на мину: разнесло  гусеницу с правой стороны и деформировало корпус машины. Немного побились, но Слава Богу, остались живы.
     И только на последнем переформировании – так и не выстреливший пока ни разу  в немцев парень, - обрёл наконец искомое.

      Саныч быстро разглядел в Женьке, может быть и не классного заряжающего – «башнёра», но надёжного, четвёртого члена экипажа. Остальному, научат.
     Гвардии лейтенант Иванов А. А. был из известной в Кузбассе семьи. Его отец был первый орденоносец в Кемеровской области  и работал начальником  лучшей шахты в Западной Сибири. 
      Он был суровым человеком.
      Фанатично верующим в своё дело большевиком.
 
       Казалось, само время выбирало таких. Без сантиментов. Почти любое действие этого типа руководителей было априори  оправдано революционной целесообразностью.  Ради неё, не задумываясь, следовало бы отдать и  свою, и тем более  чужую,  жизнь. «А можно ли было выиграть войну, поднять  страну, - думал Саша, - провести коллективизация и индустриализацию в кратчайшие сроки, вооружить и защитить её с другими людьми? С другими характерами?»
      Наверное нет. И он верил отцу, верил в его дело, потому. что  родитель был абсолютно бескорыстен и честен.

      Дома, никогда детей не баловали, а после ранней смерти матери от туберкулёза, детство для брата и сестры практически закончилось. Блага  советской номенклатуры - трёхкомнатная квартира, дача, прислуга, телефон и служебная машина в жизни семьи, как бы присутствовали, но никогда не выставлялись. Всё было само собой разумеющемся и использовалось исключительно по делу. Саша и Света ходили в обыкновенную школу, единственно, что позволялось сверх того, -  заниматься французским на дому с приходящей учительницей. Мальчик активно занимался спортом, особенно боксом и был  перворазрядником, и чемпионом Кемерова в полусреднем весе.

      И всё-таки  юный Сашка осенью тридцать девятого года столкнулся с такой откровенной ненавистью к себе и таким, как он, что долго не мог прийти в себя и ответить на главный вопрос: почему? И рассказал отцу, о том как собираясь на дачу, по дороге на вокзал увидел, загнанные  подальше от случайных глаз в отстойники  вагоны-теплушки полные женщин, детей, стариков, одетых нарядно, как будто вышли погулять. Удивила разноязыкая эта толпа тем, что охранялась людьми в форме НКВД.  Увидев в Сашке нарушителя режима подошёл лейтенант, шапочный знакомец, и на немой вопрос парня, негромко пояснил: «Перемещённые лица. С освобождённых территорий Прибалтики… Иди отсюда… Даже тебе, нельзя…» И пока брёл вдоль состава наслушался всякого на ломаном русском…
      О великий язык!
      Кто мог предвидеть такую «широту диапазона» его применения…
      А отец растолковал «несмышлёнышу»: «Классовую борьбу, Алекандр, никто не отменял. Вскоре и в Европе, и во всём мире будем строить социализм. А, кто не с нами, тот против нас!»

      Ещё в конце 1939 года, в разгар  финской войны восемнадцатилетний спортсмен-разрядник Иванов подал заявление в разведывательно-диверсионную школу и блестяще проявив себя, был выпущен «с отличием».  Даже двадцать восемь дней в глубоком рейде по финским тылам, успел повоевать в группе спортсменов-лесгафтовцев (добровольцев-студентов института физкультуры им. П.Ф. Лесгафта) в, так называемом, Особом лыжном отряде (ОЛО)  9-ой армии.
     Этот опыт ошеломил его.
 
     Война оказалась совсем не той, о которой рассказывали политруки в школе. Мотивация защищать свою землю у финнов была очень высокой. И хотел бы, да не смог забыть Саныч, как погибали финны (в рейде по тылам пленных не берут). Пощады не просили.  Но и жестокость финнов к пленным красноармейцам была запредельная.  Повидал  юноша  столько всего, что иссиня-чёрные, как вороново крыло волосы покрылись ранней паутиной-сединой. Один только раз Саныч и рассказал о самом страшном. Не об отрезанных  губах и вырванных языках, не выжженых на телах звёздах, и  не патронах вбитых в глаза – а о «сумеречном отряде».

       То ли сумерки нахлынули на проклятую войной землю, то ли сознание людей погрузилось в сумеречную хлябь, когда молча, почти беззвучно скользил отряд  мимо редких ёлок и мёртвых, замерзших в странных позах красноармейцах, поставленных на ноги и вмороженных в сугробы. С командирами впереди и девочками санинструкторами позади. Для имитации атаки, наверное. Или, скорее всего для страха. Нет, для ужаса…  Саныч не знал сколько их было – десятки ли, сотни, но казалось, прошла вечность, пока они прошли  этот жуткий  лес и «сумеречный отряд».

      Не смотря на отличную подготовку в школе и на практике  парню «хода» не давали и держали в резерве. Почему, -  до поры до времени - Иванов не знал, пока в конце июня  не пришло страшное известие из дома:    отца арестовали.
     В день начала войны.
    
     Старая экономка рассказывала. На него давно писали доносы. А тут взрыв метана на шахте. Завалы. Погибли люди. И надо же, именно в этот день за ним и приехали… Он попросил людей в форме  разрешить ему спуститься в забой и помочь выйти оставшимся в живых шахтёрам. Отпустили, пошутив между прочим, что «из-под земли, только под землю»…

     Александр Дмитриевич проводил на поверхность последнего, девятого шахтёра. Остались только мёртвые. Затем, опустился в забой сам и долго не выходил. Через много лет «последний романтик революции» рассказал сыну, что какое-то время раздумывал,  прикончить ли тех троих, а потом убить себя или сразу покончить со всем, пустив себе пулю в лоб… Достал наградной «Браунинг», образца 1910 года с памятными надписями на серебряных пластинах с обеих сторон на рукояти: «Во имя светлого революционного будущего, комполка Иванову А.Д.», и «Дорогой мой Саша, помни дружбу нашу!».

      Тяжесть совершенной машины смерти приятно холодила руку. Передёрнул было затвор и…  увидел, что остался последний патрон! Как он мог забыть: ещё неделю назад в пригородном лесу расстрелял почти весь боезапас, обучая шестнадцатилетнюю дочку Светланку стрельбе по мишеням.
      Теперь у него всего один патрон!
      А если осечка… Или ранение, после которого вылечат, чтобы потом казнить… Эти мысли наверное и спасли его.
      А как же дело, которому он служил всю свою жизнь?
      Безумные жертвы, положенные на алтарь победы?
 
      И тут он вспомнил то, что, казалась навсегда похоронила во времени услужливая память.  Как в последней атаке на мысе Херсонес погиб его дорогой друг, «комэск один» (командир первого эскадрона) Васька Вьюгин. Как до полного исступления, до потери человеческого облика рубили за это беляков. Как молил, как упрашивал его седой полковник с юнцами-юнкерами о последнем патроне!  Чтобы дали умереть достойно, от пули, а не топили в море, как слепых щенков. Не внял. Давили лошадьми и штыками, подталкивая несчастных к обрыву.

      Была в этом случае проявлена чрезмерная жестокость? Время было такое…      
      Нет-нет.
      Нет!
      Начальник шахты, как колкий щебень породы, стряхнул с себя душный морок воспоминаний…
      Мы ещё поборемся.

      Уже  слышны были  голоса - пустили по следу сотрудников искать пропавшего начальника.  Сами искать побоялись. Страшно им под землёй!
       Александр Иванов, бывший красный командир и потомственный шахтёр забросил в провал  наградное оружие и вышел навстречу судьбе…

       А старший сын, закончив ускоренные  курсы Ульяновского бронетанкового  им. В.И.Ленина училища, оказался в танковых войсках (попросился).  Товарищ Сталин сказал, что сын за отца не отвечает.
       Ещё как отвечает. Бдительное око Особого отдела контролировало. Только своей кровью можно было смыть позор отца. «Арестован! Значит, «рыльце в пушку…» Воюй пока…» - так ему доходчиво там объяснили. Саша воевал  смело. Не бравировал. Но и не прятался. И уже носил на груди  «Красную Звезду» и медаль «За отвагу».