«Нужно быть уничтоженным как человек, чтобы возродиться как личность».
Генри Миллер
1
Следующие два дня были прожиты в болезненном ожидании неотвратимого, словно не избавление, а неминуемая кара назначена была мне судьбой. Собственно, при неблагоприятном развитии событий, так оно и должно было случиться. В удачу упрямо не верилось. И я проживал то время, минута за минутой, час за часом, словно мученик, черпающий силы лишь в смаковании грядущих истязаний. В такие вот дни начинаешь вдруг уверять себя, что всегда верил в Бога – и молишь его о помощи, подавляя стыд малодушия.
Впрочем, мои переживания внешне почти не проявлялись. Я исполнял обязанности кухонного подавалы не более бестолково, чем обычно. А если на меня, в моменты особо острых душевных судорог, вдруг нападал минутный столбняк, то окружающие вполне могли объяснить и извинить эти мои затмения разума и параличи плоти следствием теплового удара – жара, как я уже говорил, стояла в те дни сокрушающая. Как бы то ни было, я без каких-либо затруднений натаскал немного съестного в нашу камеру, а именно: хлеб, сыр, с десяток помидоров с огурцами и сколько-то кусков вареного мяса и жареной курятины. Поскольку я и раньше таскал в камеру съестное, никто на мое мелкое воровство внимания не обратил. Удалось мне спереть с кухни и острый ножик с деревянной ручкой, сунув его за пояс и прикрыв рубашкой, а также алюминиевую миску. Хариф, со своей стороны, сделал много больше: раздобыл семь пачек сигарет разных сортов, зажигалки про запас, пачку чая, сахар, двухлитровую бутыль из-под колы, фонарик, блокнот, шариковую ручку и, с удивительной предусмотрительностью, целлофановые пакеты, в которые мы и упаковали продукты, поместив их все в одну из наволочек. В другую наволочку мы сложили простыни, а поверх них – весь остальной наш нехитрый скарб. Таким образом, на каждого из нас пришлось по небольшому узелку.
Удивительно, но как только выключили свет и время побега, который мы назначили для себя на два часа ночи, стало надвигаться, страх вдруг меня покинул, заместившись необъяснимым образом молодецким возбуждением. И если я чего и боялся тогда, то лишь непредвиденных помех, которые могли сорвать наш план.
– Хариф, вы уверены, что не будет проблем с замком? – спросил я уже в который раз.
– Уверен, – ответил он терпеливо.
– А может уже пора? Я думаю, уже за час ночи перевалило.
– Рано. Еще собаки лают.
– И что с того?
– Это значит, что по двору кто-то ходит.
– Они могут и на кошек лаять, – обиделся я его апатичному спокойствию.
– Бобби, полежите тихо хоть часик. Отдохните. Нам предстоит тяжелая ночь, – не выдержал Хариф моих приставаний.
– Да я нарочно, Хариф. Заснете ведь еще ненароком, – примирительно ответил я и замолчал.
Никогда прежде в своей жизни я не вслушивался так чутко в шорохи ночной жизни. Никогда прежде с таким волнением не внимал ударам сердца. И вряд ли когда-нибудь еще испытаю то мистическое благоговение от пронзительного осознания безграничности сущего, соединяющего в вечности величайшее и наиничтожнейшее, что снизошло на меня в те последние минуты перед побегом. Почти не раздумывая, каким-то шестым чувством вдруг угадываешь простую истину, что не мир создан для тебя, а ты – для мира. И это открытие, как ни странно, не пугает, нет. Оно наполняет тебя неведомой прежде силой – неистребимой волей жить. И не просто жить, а жить – во имя. И даже не обязательно знать – во имя чего тебе эта жизнь дарована. Ты просто уверен, что где-то там, впереди, маячит в тумане мишень, на которую тебя нацелила судьба. И еще ты веришь, – это особо воодушевляет, – что неуязвим, пока не исполнил до конца всех предназначений судьбы.
– Пора! – сказал Хариф. – Не забудьте свой узелок.
Он включил фонарик и двинулся к воротам. От первого же толчка створки распахнулись – и мы выскользнули наружу. Хариф тут же поднял с каменной дорожки замок и начал прилаживать на место.
– Что вы там возитесь? – прошептал я, оглядываясь нервно.
– Пусть эти идиоты хоть пару минут поломают голову, соображая, как мы выбрались, – спокойно ответил Хариф. – Бобби, я пойду первым, а вы идите за мной. И смотрите под ноги.
Он свернул за угол, и я немедленно последовал за ним. Дойдя до конца стены, Хариф высунул голову и огляделся.
– Теперь еще тише, – потребовал он, выключив фонарик, и заскользил вдоль забора к дальнему углу сада.
Я старался двигать ноги как можно аккуратнее, но сухая трава под ногами оглушительно шелестела в ночной тишине. К тому же, какое-то время мы были на открытом пространстве, освещенном ярким светом из окон, так что я почти физически чувствовал, как мне казалось, пристальный взгляд в спину. Это неприятное ощущение исчезло, лишь только мы нырнули в тень молодых, но уже высоких абрикосовых деревьев. Мне не раз приходилось окапывать и поливать эти деревья, я даже лакомился их плодами. И я знал, что, хотя урожай был уже собран, на самых высоких ветвях все еще оставалось немного абрикосов, особенно крупных и сладких.
Лишь только мы приблизились к огороженному стальной сеткой птичнику, внутри домика воинственно заверещал индюк – и сразу в противоположном углу имения надсадно залаял пес, а вскоре к нему присоединились еще несколько собачьих глоток.
– Здесь должна быть лестница, справа за углом, – сказал Хариф, не обращая внимания на поднявшийся шум, и включил фонарик.
Мы прошли дальше, завернули и Хариф остановился, шаря слабым лучом фонарика по коричневой траве.
– Странно, позавчера она валялась на этом самом месте, – неприятно удивился мой поводырь
– Позавчера? – зло прошептал я ему в спину. – Надо было проверить сегодня!
– Да она целую неделю здесь провалялась! – огрызнулся он. – Ждите, а я проверю с другой стороны.
– Стойте! – вцепился я в его локоть. – Вы слышали?
– Кто-то из охранников вышел на лай, – подтвердил мои опасения Хариф.
Послышался еще один окрик, более грозный – и псы, гавкнув обиженно пару раз, заткнулись.
– Подождем немного, – сказал Хариф, мягко высвободив руку, и выключил фонарик. – Раз уж он вышел, наверняка покурит. Я бы точно покурил.
Минут через пять он вновь включил фонарик, сбросил мне под ноги свой узелок и двинулся за птичник.
– Помогите же, Бобби! – услышал я вскоре придавленный окрик.
Я поспешил на помощь и ухватился за конец лестницы.
– Тяжелая! – удивился я.
– Еще какая! Ладно, давайте мой узелок и двинемся.
– Ничего, я понесу оба, – услужливо предложил я.
Шли мы довольно долго, несколько раз останавливаясь, чтобы передохнуть.
– Хариф, – не выдержал я, – какая разница, где перелезть стену?
– Значит, есть разница.
– Просто я считаю, что чем быстрее мы отсюда выберемся, тем лучше.
– А я считаю, что вам лучше пока помолчать, – резко остановился Хариф. – Тем более, что мы уже пришли. Ставим сюда.
Мы водрузили лестницу в нескольких шагах от молодого орехового дерева, ветви которого невысоко нависали над четырехметровым забором. Хариф взобрался и начал в лучах фонариках что-то высматривать по ту сторону.
– Лезьте сюда! – приказал он, а когда я поднялся, принялся затаскивать лестницу.
Тащить длиннющую лестницу, сидя на узких камнях, а после опускать с обратной стороны оказалось делом нелегким. В какой-то момент из-за неловкого движения моего друга я даже чуть не свалился.
– Черт! Зачем было ее перетаскивать? Можно было и так спрыгнуть, – заметил я, оказавшись вслед за толстяком на земле.
– Опять вы спорите! – возмутился Хариф. – Вы что – совсем тупой? Не понимаете, что, оставив лестницу на месте, мы тем самым укажем нашим преследователям направление, в котором ушли? Хватайтесь лучше, отнесем ее подальше и спрячем.
Мы оттащили лестницу к ближайшим кустам и кое-как замаскировали, а затем Хариф снова отвел меня на место нашей «потусторонней» высадки и, что-то высматривая, стал ходить туда-сюда.
– А теперь что? – не выдержал я.
– Ищу тропинку, – отозвался озабоченно Хариф. – Я как-то заметил, что в этом самом месте рабочие иногда перелезают через забор. Опоздавшие, как я понял, кто не успел на грузовик. Прибегут, перелезут – и присоединяются незаметно к остальным. А раз даже видел, как в обед один хитрец деру дал. А к вечеру опять объявился.
– И куда ведет эта тропинка? – поинтересовался я
– В деревню, куда ж еще.
– А зачем нам в деревню? – удивился я.
– Нам не надо в деревню, Бобби! – ответил Хариф, сдерживая раздражение. – Но нам необходимо идти некоторое время в сторону деревни. А потом мы свернем. И больше никаких разговоров! Пошли!
Ночь была облачная и безлунная. Мы энергично шагали вверх по пологому склону, торя девственную тропинку в высокой траве. В своих износившихся модельных туфлях на босу ногу, чувствовал я себя не очень уютно. Что-то постоянно жалило мои голые пятки, может быть – крапива, или какие-то местные колючки вроде чертополоха. Не больно, но достаточно чувствительно, чтобы почему-то вспомнить о змеях. Но друг мой с завидным упорством двигался вперед – и мне ничего не оставалось, как только молча терпеть это досадное неудобство и мальчишеский страх. Наконец мы взобрались на гребень холма, зашли за него метров на двадцать вниз, и Хариф, постояв с минуту, оглядывая непроглядную тьму, неожиданно уселся.
– Покурим, – милостиво предложил он.
Я сел рядышком и с готовностью задымил.
– Слышите, как звенят цикады? А воздух, воздух какой! – выдал он благостно, прервав тревожное молчание.
– Я думал, это у меня в ушах звенит.
– Расслабьтесь, Бобби. Наслаждайтесь моментом. Неужели все это вас не впечатляет? – и рука Харифа нарисовала в воздухе щедрую дугу.
– Темнота? – скептически спросил я. – Лучше скажите, куда нам идти в этой темени?
– На север. Вы, кстати, умеете ориентироваться по звездам?
– Конечно, – неуверенно ответил я и посмотрел в небо. – Кажется – там, – вытянул я руку наугад.
– А я уверен, что там, – указал Хариф в другую сторону.
– Почему вы так уверены?
– Потому, что не раз проезжал здесь на машине. Там, внизу, идет вдоль холма дорога. Потом она сворачивает налево, к деревне. А деревня, по отношению к этой стороне усадьбы находится на западе. Вот и выходит, что север вон в той стороне.
– То есть нам просто надо идти прямо? Зачем же нужна была тропинка?
– А затем, что ниже дороги течет довольно полноводная речка. И лучше ее перейти по мосту.
– По мосту, ведущему к деревне?
– Именно! И перейдя его, мы уже двинулись бы на север, к лесу.
– Так давайте просто спустимся к дороге! – осенило меня. – По ней мы наверняка и выйдем к мосту.
– Нет, Бобби. На дороге нас могут заметить. Вдруг кто проедет. Хотя это и маловероятно в столь поздний час. Я предлагаю спускаться наискосок по склону. Так мы возможно и наткнемся на тропинку, по которой и выйдем прямо на мост.
– А если никакой тропинки нет, и мы спустимся дальше моста?
– Тропинка должна быть! – уверенно сказал Хариф. – Если есть люди, значит должны быть и тропинки!
Тропинку мы все же нашли. Перешли через мост, свернули в направлении предполагаемого Харифом севера, долго взбирались в гору и часа через полтора доползли до первых деревьев. Под одним из деревьев мы и решили устроить привал. Покурили, запили водой и снова закурили.
– Хариф, у вас есть какой-нибудь план? – задал я давно мучивший меня вопрос. – Ну, спрячемся мы в лесу, а дальше?
– Бобби, давайте пока не говорить о «дальше»? – устало попросил Хариф.
– О чем же нам тогда говорить?
– Просто помолчим. Главное сейчас зайти вглубь леса и найти укромное место. Вы же понимаете, что днем нам идти нельзя?
– Нас будут искать?
– Обязательно. Всех людей бросят на поиски.
– С собаками?
– Это вряд ли. Здесь не держат таких собак. Только волкодавов. А волкодавы по следу не идут.
– Любая собака берет след, если ее обучить.
– Может быть. Но местные с собаками даже на охоту не ходят. Или держат на цепи во дворе, или же на пастбищах, чтобы волков не подпускали к отарам.
– Здесь есть волки?
– Скорее всего. Места эти довольно глухие. Там, на севере, высокие горные хребты. И граница.
– Так мы пойдем через границу? – заволновался я.
– Нет. Там нам не пройти.
– Пограничники?
– Там горы с заснеженными вершинами. Вы умеете пользоваться альпинистским снаряжением, которого у нас, кстати, нет?
Он явно подтрунивал надо мной, но обижаться было глупо. От этого насмешника зависела наша жизнь.
– Но куда мы все-таки пойдем? Не можем же мы до конца дней прятаться в этих горах?
– Не можем, – неохотно согласился Хариф.
– У нас, как ни крути, вариантов всего два, – продолжал я рассуждать. – Или попытаться перейти границу... или все же пробраться в Велиабад. Там посольство! Я и за вас похлопочу!
– Нет! – чуть замявшись, ответил он. – В Велиабад идти нельзя. Это исключено.
– Но почему?!
– Потому, что уже через пару часов наши физиономии будут в базе данных беглых преступников. А в столице на каждом перекрестке камеры наблюдения.
– Но мы не преступники! Что они могут нам предъявить?!
– Придумают что предъявить. Или вы сомневаетесь?
– Уроды! – выпалил я, и мысленно добавил целую очередь самых грязных эпитетов, словно мои мучители стояли у стенки, загнанные в тупик, а я методично расстреливал их из крупнокалиберного пулемета.
– Не отчаивайтесь так, – попытался успокоить меня Хариф. – Есть и другие варианты. Я их как раз обдумываю. Выкрутимся.
– Я вам не верю.
– Вы и в побег не верили. Но мы, как видите, на свободе.
– Это вы называете свободой? Лично я чувствую себя как загнанный зверь, которого обложили со всех сторон.
– Это все же лучше, чем сидеть в клетке, как какой-нибудь индюк, и глотать каштаны в ожидании Дня Благодарения. Или нет?
Я не нашел что ответить и Хариф мягко продолжил:
– Уже светает, мой друг. Нам следует поторопиться, если мы не хотим, чтобы нас обнаружили и снова запихнули в клетку.
Пока мы шли сквозь лес, цепляясь поминутно за ветви, стало совсем светло. Потом вдруг перед нами выросла зубчатой стеной скалы, покрытые ядовито-красным мхом. Нам пришлось отступить перед непреодолимым препятствием, и мы двинулись вниз, решив его обойти. Так мы вышли на живописную поляну, сплошь усыпанную яркими желтыми и синими цветами в высоких сочных травах. С трех сторон поляну окружали лесистые горные кряжи. С четвертой, обращенной в обширный каньон, был глубокий обрыв, куда беззаботно скользил серебристой змейкой по разноцветным камням веселый ручеек. Вода оказалась холодной и необыкновенно душистой, словно в нее слегка подмешали пряностей. Заполнив про запас бутыль, мы с наслаждением обмылись и присели отдохнуть. Солнце, уже набравшее животворящей мощи, вставало из-за синих хребтов на горизонте, заливая простор золотистым маревом. Это было воистину эпическое зрелище, достойное всей мощи баховского органа. Но вокруг буднично и хлопотливо чирикали птички и жужжала крылатая мелкота. Природа не нуждалась в пафосном аккомпанементе человеческих фантазий. У нее была своя музыка для каждого места и мига.
– Видите там, за рекой, деревню? – вытянул руку Хариф. – А вон там скот гонят на водопой.
– Это та самая деревня? – поинтересовался я.
– Может быть. Хотя та была вроде больше.
– Но ведь и эта кому-то принадлежит?
– Разумеется.
– И все люди в деревне, и весь этот скот?
– Увы.
– И эти поля вокруг, и даже леса?
– Наверняка.
– А как насчет неба, Хариф? Как насчет солнца?
– Про небо ничего не могу сказать. А вот солнце – вряд ли у них получится его купить, – обернулся ко мне с хитрой улыбкой Хариф.
– Они его никогда не получат, мой друг! – улыбнулся я в ответ. – Оно – наше! И все вокруг – наше! Хотя бы сейчас, в этот самый миг.
Я сорвал желтый цветок, похожий на лютик, но каких-то гигантских размеров, с садовую ромашку, и поднес к лицу. У цветка был тонкий сухой аромат с горчинкой. Так могло пахнуть солнце. Так пахла в тот миг моя свобода.
Убежище мы устроили в овраге, плотно заросшем кустарником. Ничего более подходящего, вроде небольшой пещерки или хотя бы норы в корневищах большого дерева, найти не удалось. И лечь пришлось на голую землю: мой предусмотрительный друг запретил собрать подстилку из веток, чтобы не оставлять следов.
– Я не смогу здесь заснуть, – заявил я, елозя спиной по земле и чувствуя каждый камешек и сухой корешок под собой.
– Вы разве не устали? – спросил недовольно Хариф.
– Устал. Но я не привык спать на голой земле.
– Придется. Расслабьтесь и выбросьте мысли из головы. Сон сам и придет.
– Да я ни о чем особо и не думаю. Просто неудобно лежать.
– Мне тоже неудобно. Но спать надо. Болтая, мы точно не заснем.
2
Выдравшись из липкого сна, я обнаружил на месте, где должно было возлежать тело моего драгоценного друга, лишь смятую котомку, которой он пользовался как подушкой. Сквозь кружево листвы, почти вертикально, били струи солнечного света. В напряженной тишине полудня безмятежно свиристела одинокая птица. Это нервировало. Попадись она мне на глаза, я бы, не раздумывая, запустил в нее камнем.
Признаться, отсутствие Харифа меня несколько обеспокоило. Не сразу. Поначалу успокаивало наличие его вещей. Ну, отошел человек, подумалось мне, облегчиться. Постеснялся осквернить наше спальное убежище. Подобная стыдливость, хоть и могла показаться неблагоразумной, вполне объяснялась приличным воспитанием. Как ни как – профессорский сынок. Я закурил. Но прошло пять минут, десять, а этот засранец все не появлялся. И вот тогда мне стало как-то неуютно в этом диком лесу, на дне оврага, одному. Тогда и подумалось – а вдруг?!..
Вдруг этот хитрец смылся? Вдруг решил выбираться один? Ведь зачем ему я – неловкий спутник, на которого объявлена охота? Ведь это я – преступник. Это мое наказание. А он, что же, всего лишь случайный свидетель расправы. Он свое уже получил с лихвой, запуганный до смерти, – и только и думает наверняка, как бы быстрее добраться до Велиабада. Там у него полувельможный отец, сплоченная родня и влиятельные друзья. Там его прикроют, выкупят, отмолят. И он, несомненно, пойдет на сделку, условием которой будет полное забвение нашего унизительного похищения. И кто бы на его месте не поступил так же? Уж я бы точно согласился предать его, оговорить, лишь бы меня выпустили из этой дикой страны. Лучше стать подлецом, чем мертвецом, разве нет?
Вот так, уверив себя за какие-то пять минут в подлости человека, на которого с момента нашего похищения чуть ли не молился, искренно изумляясь его отваге, находчивости и самоотверженной человечности, я стал обдумывать последствия его, практически уже свершившегося в моей трусливой фантазии, предательства. И все почти версии моего ближайшего будущего, которые я мог измыслить, виделись мне одинаково безрадостными.
Очутиться одному в неизвестном месте, не имея представления о пути к спасению, для обычного человека – тяжкое испытание, иногда даже – гибельное. Но в такой ситуации есть хотя бы вполне определенная цель: выйти к людям, в надежде, что они тебе непременно помогут. Эта надежда заставляет двигаться – напролом, вслепую, преодолевая усталость, голод и сомнения. А что делать человеку, для которого встреча с другим человеком опаснее, чем схватка с голодным зверем? Что делать беглецу, на которого устроена облава? Без документов, без денег, без знания языка аборигенов? В такой полицейской стране как Гюлистан, где доброта и участие к впавшим в немилость караются, а доносительство и насилие поощряются, шансов выжить у меня практически не было. Я это осознал сразу, с беспощадной ясностью, и испугался уже всерьез. И этот испуг заставил меня подняться и пойти искать Харифа. У меня только и оставалась надежда, что он все же не сбежал, а сидит себе где-то неподалеку под кустиком, пыжась от запора.
– Эй, куда это вы направились? – услышал я, едва отойдя от лагеря, неодобрительный окрик – и сердце мое екнуло от нечаянной радости.
– Я только проснулся, – ответил я невпопад, обернувшись на родной голос.
– И решили прогуляться?
Хариф стоял метрах в двадцати внизу по склону, ухватившись рукой за ствол молодого деревца. Видно, слегка запыхался.
– Здесь вам не Булонский Лес, Бобби. И мы вроде договорились не высовываться днем.
– Вы первый вышли! – по-мальчишески возмутился я. – А сейчас еще и кричите на весь лес.
– Я ходил к реке за свежей водой, – сказал он, потрясая пластиковой бутылью в руке, и, отлепившись от дерева, двинулся навстречу.
– Но бутылка была почти полная, когда мы ложились! – возразил я.
– Была! Мне как-то не спалось, в отличие от вас. Я несколько раз отхлебывал из бутылки. Вот и решил обновить запас питьевой воды, пока вы спали. А заодно посмотреть на деревню – как там и чего?
– И как там?
– Тихо, – бросил он, поравнявшись со мной и, не останавливаясь, пошел дальше к нашему овражку.
– Тихо? Ведь это хорошо, верно, Хариф, что – «тихо»? – спросил я, привычно пристроившись за его широкой спиной.
– Это значит, скорее всего, что нас ищут в другой стороне. Как я и рассчитывал.
– Но если нас здесь пока не ищут, может быть стоит покинуть убежище и пойти дальше?
– Куда? – обернулся он.
– Ну, я не знаю.
– Вот и я не знаю, – ответил простодушно толстяк и начал спускаться в овраг.
Потом мы слегка перекусили, запивая сухую еду водой из бутылки. Вода была все еще прохладная, но уже без того неповторимого аромата и привкуса, что мне почудились утром. Вода пахла водой. То есть – никак не пахла. И вкус у нее был как у обычной воды из супермаркета. Потом мы покурили. Потом уныло повалялись, глядя сквозь листву в синеву неба. Стало грустно. Вспомнились другие безоблачные выси, на которые мне посчастливилось пялиться в разные годы на разных широтах планеты в редкие минуты умиротворенной расслабленности. Но в тот миг состояние моей души было далеко от умиротворенности, мысли хаотично вихрились вокруг некоего затаенного беспокойства, а тело назойливо зудело, словно призывая немедленно встать и бежать – куда угодно, подальше от этой обманчивой синевы.
– Хариф, давайте поговорим? – сказал я.
– Давайте, – неожиданно согласился он. – Только – о чем?
– Расскажите о себе.
– А что именно вас интересует?
– Расскажите о своей жизни в Англии. Вы ведь там учились и даже работали, верно? Вот и расскажите.
– А вы сами разве не были в Англии?
– Бывал пару раз наездом.
– Так что мне вам тогда рассказывать, если вы там были?
– Но я вас не про саму страну спрашиваю! – удивился я его тупости. – Мне интересно, как вы, гюлистанец, восприняли жизнь в свободной стране.
– Нормально воспринял, – уныло ответил Хариф и ненадолго замолчал, натужно сопя в нос. – Про годы студенчества мне и рассказывать нечего. Меня тогда занимала только учеба. Мне нравилась моя будущая профессия, и я дорожил возможностью получить достойное образование в одном из самых престижных учебных заведений Соединенного Королевства. Знаете, далеко не каждому в нашей стране, даже если он отпрыск уважаемой семьи, удается стать президентским стипендиатом и продолжить учебу в зарубежном вузе. У меня получилось – и я был горд, что оправдал ожидания отца. Ну и, вам это покажется смешным, я в те годы был настроен весьма патриотично. Вот и лез из кожи вон, чтобы достойно представлять свою страну. Никаких запретных развлечений! Аудитория, библиотека, спортивный зал и комнатка в кампусе, которую я делил с одним палестинским арабом – зубрилой почище меня. Впрочем, скажу вам по совести, за нами и там строго следили. Был один товарищ, из наших, учившийся в докторантуре. Вот он за нами и приглядывал. И мы все знали, что о каждом нашем самовольном чихе он сразу докладывает по инстанции. А кому нужны неприятности? Мы и друг другу не доверяли, а нас было в универе девять студентов на разных факультетах. Этот тип, как водится, всех нас по очереди вызывал в свою комнату, для доверительных бесед. Вроде как, чтобы подбодрить и поделиться опытом. Ну и, между делом, расспрашивал о других ребятах. Так что ни в ком нельзя было быть уверенным – мало ли что о тебе болтают товарищи за спиной.
– Так вы что, и в город не выбирались? – удивился я.
– Почему же? Помню, ездили всем курсом на ювелирный завод. В Кеннок Чез гоняли на велосипедах. Были в «Мозговом Центре» – очень интересный музей, кстати.
– И это все?
– А что вы хотите, чтобы я наврал вам о буйных студенческих вечеринках, пьянках, групповом сексе и дебошах? Я был примерным студентом, Бобби.
– И много потеряли, – усмехнулся я, вспомнив собственный студенческий опыт.
– Возможно, – нехотя согласился Хариф. – Зато я не лишился возможности строить карьеру здесь, на родине.
– Немного же вы преуспели.
– Это верно, – жалко усмехнулся Хариф и сразу нервно закурил. – Мне и доучиться, как хотелось, не дали.
– Как так?
– После магистратуры я думал перевестись в Ноттингем. Там как раз разрабатывались темы, которые меня интересовали. Но у отца не получилось пробить. Кто-то в Велиабаде решил, что с меня хватит учебы. Все что он смог – это оставить меня в Великобритании, поработать. Так я попал в Глазго, где пробыл на небольшом судостроительном заводе последующие почти два года.
– Я почему-то думаю, что уж там вам было гораздо веселее?
– В некотором роде. Там у меня определенно было больше свободы.
– Вы работали по специальности? – спросил я все еще недоверчиво.
– Нет. Я работал там... «пастухом».
– Это шутка?
– Правда, к сожалению. Я присматривал за нашими рабочими на этом заводе. Формально числился фоременом. У меня еще был напарник. Он как бы руководил всей нашей группой. И присматривал за мной, естественно.
– Старший «пастух»?
– Именно.
– И что входило в ваши обязанности?
– Мне, как магистру математики, было поручено вести бухгалтерию. Главным образом, – горько усмехнулся Хариф.
– То есть, никакого участия в производстве вы не принимали?
– Абсолютно. У нас были, конечно, пропуска на территорию, поскольку там располагалось общежитие наших рабочих: небольшой двухэтажный барак, который для нас отремонтировали. В этом же бараке располагалась и столовая, где готовились для рабочих национальные блюда. Вот мы с напарником по очереди и дежурили там иногда. А в доках и цехах практически и не бывали.
– За что же вам тогда платил деньги хозяин завода? – изумился я.
– А он нам и не платил. Он переводил зарплату на карточки рабочим. Деньги автоматически уходили в Гюлистан. Из этих денег государство нам и платило фиксированный оклад.
– И много выходило?
– Прилично. Мой оклад составлял три тысячи двести фунтов. А у моего напарника – четыре.
– Три триста – это почти пять тысячи амеро! Не хило для гюлистанского «пастуха». Сколько же тогда получали рабочие?
– По-разному. В среднем – две двести.
– Тоже неплохо.
– Даже отлично, Бобби, если учесть, что средняя зарплата «фиолетового» в Гюлистане всего 300 амеро. Три года – и счастливчик полностью погашал свой долг перед государством. Еще и оставалось, чтобы начать новую жизнь на родине.
– Так эти рабочие были «фиолетовыми»? – уточнил я.
– Разумеется. Из «детей государства».
– И каков был их долг?
– У моих к началу службы было примерно по пятьдесят тысяч.
– Так много?!
– Много или мало, а с государством не поспоришь. Долги начисляются в зависимости от расходов на воспитание и обучение. Чем дольше обучение, тем выше долг. Но и работу люди с высокой квалификацией получают более высокооплачиваемую.
– И сколько у «фиолетовых» высчитывают ежемесячно на погашение долга?
– Все зависит от зарплаты. Если «фиолетовый», работая в Гюлистане, получает, скажем, 300 амеро, у него не будут высчитывать более сорока процентов. Иначе он просто не проживет на оставшиеся деньги. А если работает заграницей, могут забирать в счет долга и все восемьдесят. Сто фунтов рабочим выдавали на руки: на одежду, курево, пиво и прочие мелкие удовольствия. Остаток зачислялся на именные счета в Гюлистане. Этой суммой работник мог воспользоваться после возвращения в страну. Я знал парня, у которого скопилось на момент отъезда более двадцати тысяч! Правда, он проработал не три года, как положено по контракту, а почти четыре, и последние месяцев семь, уже расплатившись с государством, получал полную зарплату, не считая налогов. Хозяин завода постоянно настаивал на продлении контракта с этим парнем, перевел в наладчики и повысил часовую ставку. Но начальство решило, что хитрец и без того срубил слишком много – и отозвали. На такие деньги, между прочим, можно купить двухкомнатную квартиру в городке «синих».
– Так он стал «синим»?
– Да, автоматически. Как и все, кто расплачивается с долгами. Но бывают совсем анекдотичные случаи. Мне рассказывали про парня, который с раннего детства проявлял исключительные способности к иностранным языкам – настоящий полиглот. Ну и государство решило в него капитально вложиться. Таким образом, он уже в 27 лет занял кафедру восточных языков в одном из университетов Германии, все еще оставаясь... «фиолетовым»!
– Это совсем не смешно! – возразил я.
– Да, полный идиотизм, – легко согласился Хариф.
– Идиотизм – терпеть подобное насилие над личностью! Я бы на месте этого вундеркинда собрал пресс-конференцию и рассказал обо всем этом безобразии. И публично отказался от всех мифических «долгов»!
– Бобби, но долги совсем не «мифические». Юридически они оформлены вполне корректно – в виде долгосрочных кредитов. И если, до достижения ребенком совершеннолетия, заемщиками формально выступают подставные «родители», то после – сами юноши и девушки. Их заставляют подписывать соответствующие документы. В особенности тех, кого отправляют в зарубежье. Так что, при необходимости, государство может востребовать погашение долга через суд. А есть еще процедура выкупа долга третьим лицом. Я слышал от друзей про девушку, в которую влюбился один богатый турист. Она работала официанткой в ресторане и была, как вы догадываетесь, тоже «фиолетовый». Этому бедняге пришлось выложить круглую сумму, чтобы вывезти девушку из страны – много больше, чем она была должна.
– Это почему же?
– Потому что ее не выпускали.
– Но вы только что сказали, что этот ее дружок выплатил долг?
– Верно. Но у нас такие законы. Женщинам из «фиолетовых» выезд вообще запрещен. Если только не на работы. А «голубым», «синим» и «зеленым» – только c согласия родителей. Или мужа, если женщина в браке. Так они принуждают женщин выходить замуж и рожать детишек.
– Но ведь они могли пожениться прямо в Гюлистане!? – осенило меня.
– Могли. И пытались. Но процедура эта оказалась весьма длительной. И хлопотной. У жениха запросили некие справки. Потом – еще справки. А потом, приняв заявление, предложили подождать три месяца: юристы это называют «переходный статус». Причем, все три месяца бедняга должен был находиться в Гюлистане. А он не мог находиться – бизнес. И – не хотел. Вот тогда ему и подсказали, что надо сделать «хормет».
– Что сделать? – переспросил я, услышав незнакомое слово.
– «Хормет», Бобби. Я же вам говорил. Это по-гюлистански. То есть – уважить делопроизводителя. Подмазать, дать взятку.
– Понятно. И он дал?
– Разумеется.
– И сколько?
– Этого я знать не могу. Но предполагаю, что много. Вот вы, сколько бы дали, чтобы уехать в свою Швейцарию?
– Я?!.. – сама мысль о возможности покинуть эту страну заставила бешено забиться сердце – меня даже в жар бросило. – Я бы все отдал! До последнего цента!
Харифа явно смутила моя горячность.
– Давайте еще по одной закурим? – предложил он дипломатично.
Я курил, и в сиреневом тумане сами собой рисовались родные картинки. Домик в окрестностях Зеехольц – на два крылечка, под черепичной крышей. Чистенькая комната с раскладным диваном у окна. Ходящие волнами тюлевые занавески. Глиняный горшок с хилым эхинацереусом в заоконной клетке. И сумрачный чердачок, где я оборудовал для себя «кабинет», но большую часть дня или тупо перелистывал страницы соцсетей, или же медленно напивался, врубив до отказа динамики стереосистемы.
Мне уютно жилось в этом скромном домике. А когда, бывало, я уставал от самого себя, достаточно было лишь постучать в гипсовую перегородку – и тут же на пороге появлялась Джоанна с клоунской улыбкой до ушей и пузатой бутылкой «кьянти» в руках.
Эта сучка наверняка еще нежится под шелковыми простынями в своей огромной кровати, подумалось тут же. Голая, по обыкновению. А на тумбочке дожидается ее пробуждения бутылочка «perrier», готовая спасительно залить жар похмелья в пересохшей глотке. А ведь я мог лежать в это утро рядом, пристроив член к ее горячей попке! Она бы сонно ворчала и отпихивалась, а за окном бы заговорщически шептал дождик. Он шептал бы нам: не вставайте со своего пухового ложа, дети! Не покидайте своего гнездышка, птенчики! Там, за хрупкими стенами, лишь холод, боль и унижения. Постылая каторга работы, подлые случайности, гадкие болезни и смертельные катастрофы. Заприте двери и займитесь любовью! Не ищите лучшего, чем то, что можете обрести на расстоянии вытянутой руки!..
– Вы что-то сказали? – рассеял мои мечтания голос Харифа.
– Нет, – ответил я механически.
– А мне послышалось, вы вроде выругались. Впрочем, я ничего не понял. Это был немецкий?
– Не знаю. И отстаньте от меня со своими глупыми вопросами! – огрызнулся я совсем уже зло.
Хариф выдержал паузу, словно давая мне окончательно прийти в себя:
– Я понимаю ваши чувства, Бобби, но зачем же грубить?
– Да ладно вам, Хариф! Мы с вами как две использованных кондома в унитазе, полном дерьма! Какие уж тут политесы?.. Надо действовать! А мы тут разлеглись, словно барышни на пикнике, и болтаем о всяких глупостях.
Я даже вскочил на ноги и бестолково зашагал туда-сюда, демонстрируя решимость и энергию.
– Что вы конкретно предлагаете? – спросил Хариф, не двинувшись с места.
– Я считаю, нам пора сматываться отсюда. Нельзя долго оставаться на одном месте!
– А идти напролом среди бела дня – разумно, по-вашему?
– Но не вы ли говорили, Хариф, что необходимо как можно дальше уйти от поместья?
– Говорил. Но не в первый же день, когда повсюду рыскают ищейки? Мы сбили их со следа. И лучшее теперь – затаиться. Сядьте, Бобби! Мы никуда отсюда не двинемся, пока не начнет смеркаться.
В другой ситуации я бы, конечно, не стал терпеть наставлений этого напыщенного болвана, возомнившего себя крутым. Плюнул бы – и пошел себе на все четыре стороны. Но тогда я чувствовал себя слепой собачонкой на коротком поводке – и этот поводок, который безжалостно дергал мой поводырь всякий раз, когда я самовольно вилял в сторону, был, по сути, единственной спасительной нитью, связывающей меня с реальностью.
– Уже не так долго осталось, – сказал примирительно Хариф, когда я снова плюхнулся на свое место. – Я вот предлагаю слегка перекусить перед дорогой.
– Разумеется! Вам бы только пожрать! – вставил я презрительно. – А продуктов, между прочим, в обрез!
– Это верно – насчет продуктов, – согласился толстяк, развязывая котомку с запасами. – Но после, до самой ночи, нам придется шагать. А с продуктами я что-нибудь придумаю.
– Что вы можете придумать, Хариф? Не морочьте мне голову! Мы будем ловить кроликов в самодельные силки? Или питаться кореньями?
– У меня есть немного денег, – ответил спокойно Хариф.
– Деньги?!.. Откуда? – изумился я.
– Стащил из сейфа управляющего.
– Так вы еще и взломщик ко всему прочему?
– Просто он мне доверял. Или вернее будет сказать, был слишком самонадеян, вызывая в свой кабинет для отчетов и несколько раз при этом открывая при мне свой допотопный сейф. Обыкновенным ключом, который держал в шкафчике бюро. Вот я и воспользовался в последний день. Ешьте, – сунул он мне в руки сэндвич с сыром и куском курятины.
– И сколько у нас денег? – спросил я, принявшись неохотно жевать.
– Не много. Чуть больше шести сотен.
– Ого! – удивился я, прикинув, сколько всяких вкусностей можно накупить на эту фантастическую сумму. – И как вы их намерены использовать? Не можете ведь вы вот так просто вломиться в какой-нибудь сельский магазинчик?
– Если придется.
– Вы с ума сошли? – испугался я его дурости. – Вас сразу схватят!
– Есть такая вероятность, – лукаво улыбнулся толстячок. – А с другой стороны, зачем им меня хватать? Зашел человек купить продукты, всякую мелочь. Нормально одет, не иностранец. Может у меня машина за поворотом дороги? Надо будет только привести себя по возможности в порядок.
– Вы точно сумасшедший!
– Я просто в своей стране, Бобби, – удовлетворенно усмехнулся он. – При деньгах. И знаю, как следует себя вести с незнакомыми людьми. И как не следует – тоже знаю.
– В таком случае, если проблема с продуктами практически решена, я бы не отказался от еще одного сэндвича, – решил я не спорить.
3
Было часов шесть после полудня, когда Хариф сказал, что пора выходить.
– Но ведь еще совсем светло, – возразил я.
– В горах смеркается быстрее, – Хариф встал и начал тщательно отряхивать брюки.
– Пойдем на север?
– На север.
– Хариф, признайтесь, что у вас нет четкого плана? – спросил я, поднявшись неохотно вслед.
– Признаюсь. Четкого плана нет. Но кое-какие соображения все же есть.
– А вы не хотите поделиться со мной вашими «соображениями»?
– Хорошо! – сказал Хариф, присел на корточки, разгладил перед собой землю ладошкой и взял в руки подвернувшуюся веточку.
– Смотрите! Вот здесь – поместье. Здесь – деревня, которую мы ночью обогнули. А вот здесь примерно мы сейчас с вами находимся.
Говоря это, он водрузил в центр разглаженной плоскости черный камешек, справа от него – второй, пестрый, а в верхней части начертил что-то вроде перевернутой галочки, обозначающую, очевидно, нашу гору.
– На западе, востоке и севере – тоже горы, – продолжал он энергично чертить веточкой. – Причем, чем дальше на север, тем они выше. Вот здесь, между деревней и поместьем, – мост. Через него проходит дорога, ведущая к трассе. Трасса эта, если ехать на восток, ведет к Велиабаду. Вам все понятно?
Я заинтересованно мотнул головой.
– Теперь скажите, что бы вы предприняли на месте наших преследователей?
– Ну, я бы, наверное, направил в разные стороны несколько групп, – ответил я неуверенно.
– Согласен! – подхватил Хариф, – Но вы помните, сколько в поместье осталось охранников? Пятеро. И все они не могут одновременно ринуться в погоню. Так что, скорее всего, групп этих не больше четырех. И в каждой из них по одному охраннику, а остальные – рабочие из поместья. И вряд ли подневольные крестьяне будут проявлять особое усердие. Итак, одна группа отправилась на юг – к трассе, другая – на запад, к деревне, что в долине, третья – на восток, там тоже есть несколько селений. И еще одна – на север, то есть рыскает где-то поблизости. Впрочем, все они, как можно предположить, уже возвращаются в поместье. Ночью в этих горных дебрях вести поиски бессмысленно.
– А как же полиция?
– Полицейские есть только в больших селеньях и на трассе. Их, конечно, предупредили, потому нам и не следует пока высовываться из леса, но сами они самодеятельностью заниматься не будут. Если только не последует звонок с самого верха.
– А если последует?
– Если и последует, то еще не скоро. Охрана вряд ли будет спешить докладывать хозяину о побеге. Попытаются сами найти, чтобы избежать наказания. В любом случае, массовой облавы с собаками и поисков с вертолета можно пока не опасаться. Потому нам и необходимо как можно быстрее выйти из периметра поисков. Удалиться от поместья хотя бы километров на двадцать-тридцать. И потом еще парочку дней отсидеться в лесу.
– А дальше? – не унимался я.
– А дальше мы пойдем на восток, – сказал Хариф, вставая.
– Почему – на восток? – встрепенулся я, услышав нечто новое.
– А потому, мой друг, что на востоке, затерянное среди высоких гор, есть одно селение. Жители этого древнего села немного отличаются от остальных гюлистанцев. У них даже есть свой собственный язык. Небольшой, но очень дружный народец. Говорят, что среди них нет ни одного «фиолетового»! Представляете? Они, говорят, почти не брали кредиты. А тех, кто залез все же в долги, выкупали всем селением.
– Здорово! – изумился я.
– Еще бы. Занимаются эти люди исстари различными народными промыслами: изготавливают медную утварь, шьют национальную одежду, ткут ковры. Туда даже возят до сих пор иностранцев полюбоваться красотами дикой природы и прикупить сувениров.
– И что? – решил я пошутить. – Вы вспомнили про свои обязанности гида и решили устроить мне экскурсию за сувенирами?
– Неплохая идея, – усмехнулся Хариф, встав передо мной с котомкой за плечами. – Только вот лишних денег на сувениры у нас нет.
– Хариф, – сразу разозлился я. – эта ваша манера вечно говорить загадками меня уже достала!
– А вот не надо задавать нелепые вопросы! – огрызнулся Хариф, но тут же сменил тон. – Дело в том, мой друг, что с недавнего времени парни из этого села занялись новым промыслом. Весьма, кстати, доходным. Контрабандой. Километрах в десяти от села у них есть база, где стоят трейлеры. Там они загружаются товаром, а потом везут его к месту назначения.
– В Велиабад? – спросил я наобум.
– Зачем же в Велиабад? – удивился Хариф моей тупости. – В Укбу, конечно!
– А зачем в Укбу?
– А куда же еще везти контрабанду? Вас удивляет, что Гюлистан отправляет товары мятежной провинции?
– В общем, да.
– Но это бизнес, мой недогадливый друг. И его, как я слышал, патронирует один весьма влиятельный вельможа. И все об этом знают, но молчат. Словно и нет никакой торговли. Туда – муку, крупы, чай, сахар и прочую бакалею. Оттуда – фрукты и овощи, золотишко и антиквариат. В бывшей столице некогда богатой страны, оказавшейся в блокаде и нищете, есть чем поживиться, поверьте. Вы готовы? – спросил он, и начал выбираться из оврага.
Шагая за Харифом, я ошеломленно обдумывал неожиданную информацию: контрабандисты, которых патронируют власти, тайная база в диких горах, мятежники... Во все это с трудом верилось, словно в грубо скроенный сюжет боевика, который меня усадили смотреть в первом ряду. «В жизни подобных нелепостей не бывает! – убеждал я себя. Но тут же и отдергивал – в нормальной жизни не бывает».
Мы шли без остановок часа три, следуя по узким тропинкам сквозь лес, пронизанный лучами заходящего солнца, потом – по высокогорным лугам под лиловеющим небом, и снова входили в сумеречную гущу деревьев. Шли, пока это было возможно, пока темнота не встала перед ослепшими глазами сплошной черной стеной. Мы стояли на довольно крутом склоне. Хилый луч фонарика едва освещал палые листья под ногами. При каждом неловком движении ноги начинали расползаться. Никакой тропинки. Ни малейшего представления, куда следует двигаться, чтобы обрести твердую почву под ногами.
– Сойдем чуть ниже, – предложил неуверенно Хариф.
– Мне кажется, там обрыв, – мрачно предположил я.
– Нет там никакого обрыва, – возразил Хариф, направив фонарик вниз, и начал неуклюже соскальзывать в темноту.
Через минуту послышался треск, затем шум падающего тела и характерное свистящее гюлистанское ругательство.
– Как вы, Хариф? – забеспокоился я.
– Все в порядке, – отозвался он не сразу и направил фонарик в мою сторону. – Здесь есть ровная площадка. Только осторожно, не залетите в кусты.
Я предпочел усесться на зад и, осторожно перебирая ногами, довольно благополучно сполз на свет. Осмотревшись, насколько это было возможно, мы обнаружили себя на небольшой площадке меж зарослей кустов. В паре метров от нас начинался новый склон, судя по смутным приметам, еще более крутой и длинный. Я сбросил туда небольшую булыгу, подвернувшуюся под руку. Кувыркалась она, шурша листвой, довольно долго, пока звуки не замерли где-то глубоко внизу.
– Придется расположиться здесь, – подвел итог нашим изысканиям Хариф.
– Но здесь даже вытянуться негде! – возмутился я.
– Предлагаете сползать дальше?
– Это вы во всем виноваты! Я ведь говорил – остановимся. А теперь придется спать на мокрой земле!
– Постелем простыни, – невозмутимо ответил Хариф. – Разожжем костер. Наломайте веток с кустов.
– Да зачем нам костер? – не успокаивался я.
– Вскипятим воды. Попьем чайку.
– Не хочу я ваш чай!
– А я хочу. И не ворчите, Бобби. Я сам все сделаю, если вам трудно. Только не ворчите!
Спустя полчаса мы уже сидели перед весело потрескивающим костром. Затем перекусили, выпили душистого чая и прилегли, дымя сигаретами. Прилегли, кстати, вполне удобно – головой к склону, с которого недавно сползли. Места хватило бы еще на троих. Воздух был чувствительно влажным из-за сползающего с вершин тумана, но тем явственней витал вокруг бодрящий аромат свежей зелени, перемешанный с запахом сырой плодородной почвы и дымом костра. Сквозь черные кроны иногда проблескивали голубыми угольками звезды. Где-то внизу сердито ухала сова. Спать совсем не хотелось.
– Хариф, вы любите свою невесту? – спросил я вдруг, сам удивившись своему вопросу.
– Невесту? – неуверенно отозвался он.
– Ну, да. Ту, о которой вы говорили, что она вас ждет.
– Разумеется, люблю, если хочу жениться, – ответил он не сразу.
– Совсем не разумеется. Можно любить женщину, но не желать на ней жениться. И очень часто люди женятся без всякой любви, – возразил я.
– Не в моем случае. У нас очень теплые отношения.
– Вы уже спали с ней?
– Что за глупый вопрос? – укорил он меня мягко, как ребенка.
– Нормальный вопрос. Мне всего лишь интересно, насколько у вас серьезные отношения. Я ведь не прошу рассказать мне какие-то пикантные подробности.
– Вы невыносимы! – бросил он уже жестче и заворочался на своем ложе.
– Вы обиделись?
– Я стараюсь не обижаться. Вы – человек из другого мира. Для вас любовь – в первую очередь секс. И даже – почти исключительно секс.
– А для вас?
– А для нас... – начал он, было, но продолжать не стал.
– А я вот никогда не любил, – признался я лихо.
– Этого не может быть! – твердо возразил Хариф.
– Это так и есть. Я вообще считаю, что способность любить – это как дар или талант. И далеко не все наделены этим даром. Мне вот не повезло. Или – повезло. Это как посмотреть.
– Вы говорите чушь!
– Я говорю правду. Были, конечно, увлечения. Страсть, ревность, отчаяние – все как положено. Но стоило нам расстаться – и через пару месяцев я убеждался, что вполне могу обходиться без предмета угасшей страсти. Разве это любовь?
– Не знаю.
– Вот видите.
– Я хотел сказать, что не уверен в вашей искренности.
– По-вашему, я вру? С какой стати мне врать?
– Вам виднее.
– А что еще я мог чувствовать? Была какая-то пустота. Недолго. Потом она заполнялась всякой дрянью – и все! Любовь проходила. Как голод. Ты просто жрешь, что попадется под руку, лишь бы насытиться.
Некоторое время мы молчали. Я высматривал звезды в плотной гуще крон, а Хариф закурил, а после подсел к костру и начал ломать и подбрасывать веточки.
– Бобби, я вам рассказывал, как чуть не женился в Англии? – неожиданно спросил он.
– Я не помню, – ответил я честно.
– Это было в Глазго. Неужели не рассказывал?
– Точно не рассказывали.
Он снова замолчал, и мне пришлось его спросить:
– Как ее звали, Хариф?
– Ее звали Шейла.
– Она была англичанкой?
– Наполовину. Точнее, наполовину шотландкой, по матери. А отец у нее был пакистанцем.
– Интересное сочетание. Наверняка она была красавицей.
– Да, она была очень милой.
– И как вы с ней познакомились?
– Там же, на заводе. Она работа в бухгалтерии. А я туда часто захаживал. Ей поручили помогать мне в составлении отчетов. Я ведь программист, а не бухгалтер. Она и помогала. Понемногу разговорились. Ей интересно было узнать о моей стране. Я тоже о чем-то ее спрашивал.
– И как вы ее в итоге заклеили?
– Не выражайтесь как босяк, Бобби! – уже по-настоящему возмутился Хариф. – Шейла была скромной и весьма рассудительной девушкой. Мы просто подружились. Начали встречаться. Это были совершенно невинные встречи. Гуляли по городу. Иногда сидели в кафе. Пару раз она вывозила меня загород на своей машине. Помню, ездили в Кельбурн. Весьма живописное место. Я и не думал ни о чем таком.
– Признайтесь, Хариф, вы были еще девственником в то время?
– Н-нет, – ответил он не совсем уверенно. – Кое-какой опыт у меня был. Но Шейла была первой девушкой, за которой я начал всерьез ухаживать. И делал я это настолько неуклюже, что это ее смешило и даже слегка раздражало.
– И когда вы поняли, что любите ее?
– Пожалуй, когда впервые побывал у них дома. Кажется, это был какой-то местный праздник, и Шейла меня пригласила в гости. Мы уже встречались к тому времени месяца три, и я многое знал о ней. Довольно обеспеченная семья. Отец занимал высокую должность в крупной фармацевтической компании. Мать работала в издательском бизнесе. У них был небольшой домик в Берсдене, с ухоженным садиком на заднем дворе. Родители уже знали о моем существовании и изъявили желание познакомиться. Так она мне сказала. Для меня это приглашение было несколько неожиданным. Вы ведь понимаете, что подразумевают подобные визиты? Но вразумительных причин отказывать я не находил. А в итоге все оказалось гораздо проще и приятнее, чем я ожидал. Меня встретили как старого знакомого, словно я был соседским парнем, случайно заглянувшим на огонек. Ни тебе высокомерного пафоса, ни заискивающей фамильярности. Вечер прошел замечательно. Я был очарован этими людьми, их доброжелательностью и искренностью. Эти люди любили друг друга. Они были счастливы вместе. Они были семьей, какой она должна быть в моем понимании. Дружной командой. И мне невольно подумалось, что было бы здорово жить рядом с ними. И в какой-то миг, поймав насмешливый взгляд Шейлы, я понял, что это не только возможно, а что это именно то, чего я хочу.
– И это все? Так прозаично? – спросил я несколько разочарованно.
– А что еще должно случиться, чтобы понять, что ты влюблен? – удивился моему недоумению Хариф. – Если ты понял, что хочешь навсегда быть рядом с этим человеком, значит – ты его любишь. Для меня все предельно ясно. А по-вашему, любовь – это исключительно буйство страстей?
– Не обязательно. Но мне смешно, когда ее низводят до сопливого умиления. Так любят маленькие девочки пушистых котят.
– Совершенно идиотская аналогия! – снова рассердился Хариф. – Вы спросили, когда я понял, что влюблен. Я вам дал исчерпывающий ответ. А драматических моментов в наших отношениях было в последующем предостаточно, если хотите знать! Но говорить с вами об этом я не собираюсь!
– Да что я такого сказал, что вы рассердились? Просто мне немного непонятны подобные чувства. Я не умею влюбляться постепенно. Если у меня вспыхивали какие-то чувства к женщинам, то это происходило сразу же, с первого взгляда. И меня не особо интересовало, кто она и, тем более, кто ее родители.
– Вы опять говорите глупости, – грустно отмахнулся Хариф.
– Возможно, – легко согласился я. – Просто мне кажется, что выбирать женщину и выбирать жену – это разные вещи.
– Разумеется – разные! Проблема в том, что вы, как законченный эгоист, всю жизнь избегали серьезных отношений.
– Тут вы опять правы. Но тогда объясните, почему вы разошлись с вашей любимой, почему в итоге не женились?
– Из-за моего отца, – ответил Хариф не сразу.
– Он вам запретил?
– Не прямо. Через некоторое время я написал ему. Просто рассказал, что встретил замечательную девушку. О том, что бываю в их доме. О родителях, и как они меня радушно приняли. А отец ответил, что рад, что я не скучаю на чужбине. И все. А дальше обширно описал, какие грандиозные перспективы откроются для меня в Гюлистане после моей беспорочной службы в Англии. Просил быть осмотрительным и ответственным, не забывая о долге перед родиной и семьей.
– И вы перестали с ней встречаться?
– Нет, конечно. Прямого запрета не было. И я просто проигнорировал вполне ясные намеки. Я надеялся, что все как-то уладится. Я был впервые по-настоящему влюблен – и твердо решил связать свою судьбу с Шейлой. Нравится это отцу или нет. Я надеялся, что он меня поймет. Я глубоко чтил своего отца, и был уверен, что он желает мне только лучшего. А лучшим для меня было будущее с этой девушкой. Как это разрешится практически, я не представлял. Просто откладывал окончательное решение и наслаждался выпавшим мне счастьем... А потом пришел день, когда у меня потребовали определенного ответа. И я опять написал отцу. На этот раз – выложил все начистоту и попросил у него благословения.
Хариф нервно закурил и замолчал. Я тактично помолчал и спросил:
– И что он вам ответил?
– Ничего не ответил. И телефон его не отвечал. А через неделю, рано утром, в отель, где мы жили, пришли два незнакомых человека. И сразу заявили, что я должен срочно вылететь в Гюлистан. Мне даже не дали толком собрать вещи. Сказали, что вышлют следом.
– И все? – изумился я. – И вы ничего не пытались сделать?
– А что я мог сделать? Сопротивляться? Обратиться в аэропорту в полицию? У этих людей наверняка были с собой соответствующие документы.
– Так вы даже не попрощались с девушкой?! – изумился я.
– У меня отобрали телефон.
– А после, когда вернулись в Гюлистан?
– Я уничтожил все контакты. Сменил почту, закрыл скайп и поменял номер телефона. А что я мог ей сказать? Мне было стыдно, Бобби! За себя, за моего отца, за мою страну. Она бы ничего не поняла. Даже вам это трудно понять, хотя вы теперь и имеете некоторое представление о порядках в Гюлистане.
– Но как-то вам должны были объяснить все это безобразие?
– Объяснили, конечно. Срочным назначением на важную государственную должность. Отец расстарался.
– А что он вам сказал?
– Мы с ним на эту тему не говорили. Ни тогда, ни позже. И без того все было понятно. Я просто ограничил общение с отцом до минимума. Жить стал отдельно. Вот такая история.
– Да! Вам не позавидуешь, мой друг. Может быть, выпьем еще чаю? – предложил я сочувственно.
– Нет. Я думаю, нам следует лечь спать. Завтра рано вставать. Костер лучше затушить.
4
Зимой хозяин Pigeon’s Beach уезжал в Лос-Анджелес, где купил дом и обустроил семью. У него там была молодая жена и два малыша дошкольного возраста. Уезжая, он строго распределял обязанности между сильно поредевшим персоналом, а затем названивал всем подряд, вплоть до горничных, интересуясь делами. Но какие могли быть зимой дела в этом захолустье? Пять-шесть случайных клиентов размещались в лучших номерах по баснословно скромным расценкам. Мы их с утра до вечера облизывали, исполняя самые причудливые капризы, и кормили на убой. Все – как распорядился хозяин, готовый работать в убыток, в надежде, что когда-нибудь наше заведение станет круглогодичным респектабельным курортом. Это были его мечты и его проблемы. А нам оставалось бездельничать за сухой оклад, и мы не жаловались.
На меня были возложены обязанности бармена при ресторане, дворника и, как на единственного молодого мужчину, охранника. Для исполнения последней почетной обязанности мне торжественно выдавалось помповое ружье. Но лучше бы хозяин давал мне плетку, чтобы ловчее было отмахиваться от назойливых домогательств женского персонала.
Летом дамы не скучали без мужского внимания. Все они казались нашим одиноким пожилым клиентам «милочками» и «пчелками», всех их щедро одаривали комплиментами и чаевыми, склоняя и обольщая, так что мне иной раз приходилось изрядно повозиться, прежде чем удавалось соблазнить иную новенькую смазливую горничную или повариху. А зимой эти скучающие сучки превращались в настоящих фурий, готовых выцарапать друг дружке глаза за первенство в гареме. Так что постоянные женские интриги и разборки держали меня в нервическом тонусе – я чувствовал себя жирным каплуном в клетке у оголодавших тигриц.
Во всем остальном, если не принимать во внимание этих утомительных игр в догонялки и прижималки, зимой было невыносимо скучно.
Днем я старался занять себя хоть какой-то работой. Брал метлу, грабли, лопату или сачок, в зависимости от погоды и настроения, и вроде как шел чистить дорожки, пляж или бассейн. Но в итоге, повозившись с полчаса, заваливался в какой-нибудь пустующий коттедж и садился с банкой пива перед телевизором. А вечерами, если удавалось отбиться или быстро спровадить очередную пассию, распечатывал бутылочку и открывал ноут, чтобы побаловаться в онлайн покер. В больших турнирах я принимал участи редко. Мне больше нравились игры типа «zoom», где можно было в любой момент соскочить, или же скоротечные «spin and go» на троих – на фишки или по мелочи. Но однажды мне надоел и покер. Наверное, мне в тот вечер совсем уже не везло. Тут я и вспомнил Натаниэля с его форексом. Вспомнил и решил: а не попробовать ли?
Сайтов форекс-контор, обещающих немереные барыши за мизерные деньги, оказалось на удивление много. Я выбрал наугад один, зарегился и скачал прогу. Терминал, на первый взгляд, показался чересчур мудреным. Мне почему-то представлялось, что после стольких нудных бесед с Нэтом я все расщелкаю за две минуты. Пришлось повозиться, но в итоге удалось все же открыть демо-счет – и я сходу все поставил на швейцарский франк против йены (юйени и амеро тогда еще не ввели). Через полчаса я оказался на 500 долларов в минусе. Еще через час прибыль составила 400 долларов. Условная прибыль. Так что никаких эмоций это у меня не вызвало – и я без особых сожалений закрыл терминал и вернулся к покеру.
На несколько дней я благополучно забыл о форексе, но как-то вновь открыл терминал и обнаружил, что мои пять штук почти удвоились! Более того, если бы я закрыл ордер раньше, прибыль была бы еще значительнее. Я понаблюдал немного, как счетчик прибыли стремительно отматывает назад, и решил закрыться. А поразмыслив немного, прикупил евро против датской кроны.
Разумеется, я ничего в то время не смыслил в этом бизнесе и делал ставки наугад. Именно «ставки» – для меня форекс был все еще чем-то вроде рулетки. С той лишь поправкой, вспомнил я слова Нэта, что шансов оказаться в прибыли было в теории гораздо больше. Вот ведь, думал я, первая же ставка сразу выиграла, и не хило: почти 3500! А ведь это мой чистый заработок за месяц в разгар сезона!
Нет, играть на свои я пока не собирался. Но интерес к форексу прибавился. И что характерно, как только я скачал терминал, сразу же на всех сайтах стала назойливо маячить соответствующая реклама. И если я поначалу ее игнорировал, то после, по мере своих мнимых «успехов», начала все чаще заходить, чтобы почитать.
Я всю жизнь, как это обычно случается с образованными лоботрясами, любил читать. Особых пристрастий у меня не было. Читал все подряд, что попадалось под руку. Меня больше увлекал сам процесс чтения – эта удивительная трансформация набора слов в образы и идеи. И чем менее был знаком мне мир, в который меня погружала очередная книжка, тем больше я бывал заинтригован. Не чурался я и специальных книг – по философии, теории искусств, политологии и даже иной раз листал случайные словари и справочники. Подобная неразборчивость выработала во мне терпение и способность быстро вживаться в самые сложные логические или, наоборот, алогичные на первый взгляд словесные конструкции, угадывая не только скрытые смыслы, но и ритмы, отражающие особые их нюансы. Со временем, разумеется, у меня выработался определенный вкус, и я достаточно легко, уже по первым страницам, мог определить: стоит ли читать книгу или это дешевая эпигонская подделка, бестолковое чтиво для кухарок, которыми зачастую оказываются даже разрекламированные бестселлеры.
Но литература по экономике, мир глобального рынка, техника трейдинга – оказались для меня терра инкогнито. Два года учебы в экономическом колледже – не в счет. Все эти два года я провалял дурака, гоняясь за девчонками, пьянствуя и приторговывая, исключительно ради азарта, травкой. Вот по причине моего экономического невежества, наверное, даже коротенькая аналитическая статья, какой-нибудь бездарный прогноз, напичканный специальными терминами, казались мне поначалу откровением. Что уж говорить о специальных книгах. Чем больше я читал, тем больше понимал, что куцых моих знаний недостаточно, чтобы всерьез ринутся в этот заумный бизнес. Книги не дополняли друг друга. Они, как коридоры в лабиринте, лишь создавали иллюзию окончательного знания, но неизменно заводили в тупик. Приходилось возвращаться, чтобы искать очередную упущенную возможность. Мне казалось, что по всем этим заумным текстам разбросан некий универсальный код, и что если я прочту их все и систематизирую, этот код мне откроется – и тогда я взломаю рынок, как бездонный сейф, и выгребу из него столько, сколько захочу. Словом, я увлеченно читал всякую экономическую хрень, игрался с демкой, вырабатывая хитроумные стратегии, но пока даже не думал вкладываться в этот сомнительный бизнес. Точнее будет сказать, я поставил для себя заведомо невыполнимую задачу, решение которой было обязательным условием открытия реального счета. А именно: сделать из 5 000 условных долларов 50 000. И однажды я был довольно близок к поставленной цели, наиграв 37 000, но неоправданно (а может и умышленно) рискнул – и в итоге слился. И дело было не в том, что мне было жаль денег. Скорее я интуитивно понимал, что, раз бросившись в этот омут, больше не выплыву. И возможно я вовсе охладел бы к этим экспериментам, убедив себя, что мне эту мудреную науку никогда не осилить, если бы не глупый случай, сделавший меня вновь безработным.
Был конец марта. Отвратительное время для курортного бизнеса, когда для любителей зимнего отдыха уже недостаточно свежо, а для тех, кто боится насморков, недостаточно жарко. В нашем отеле проживало всего три клиента. Из них двух мы, можно сказать, имели, поскольку у них был «фулл», а удовлетворялись они минимумом. А третий имел всех нас, скандально требуя эксклюзивных привилегий.
Первыми двумя были сухонькая болезненная старушка в сопровождении побитой молью хмуро-сосредоточенной дочери. Я думаю, они приехали к нам во исполнение последнего желания дышащей на ладан «маман»: насмотреться напоследок на синюю гладь океана и надышаться его йодистыми испарениями. Почему и сняли большую комнату на третьем этаже, откуда открывался широкий обзор на пляж. Возможно, думал я, с морем связаны некие романтические воспоминания божьего одуванчика? Или же бедняжка всю жизнь прожила в каком-нибудь степном городке Канзаса или Южной Дакоты, и ей так и не удалось ни разу выехать на побережье? Что ж, мечты иной раз сбываются. Особенно, если они столь неприхотливы. Так что старушка с полным правом могла сидеть целыми днями у раскрытого окна, если, конечно, позволяла погода, и наслаждаться. Коляски у них с собой не было, хотя бабуля еле передвигалась с помощью белой изящной трости и своей угрюмой доченьки. Не захотела она пользоваться и гостиничной коляской, когда я им предложил. И в виду ее ограниченной подвижности, пара завтракала и обедала в номере. Весьма аскетично. Хотя наша повариха Глория прямо лезла из кожи, придумывая легкоусвояемые кулинарные изыски, чтобы хоть чуть подкормить эту жалостливую парочку. Я видел даже, как она однажды плакала от обиды, когда очередная тележка, усыпанная тарелочками, соусницами и вазочками, полными вкусностей, вернулась почти нетронутой. Но старания нашей искусной поварихи не пропадали даром – мы, всем персоналом, с удовольствием доедали эти завтраки и обеды. Что касается ужина, то каждый вечер пара снисходила в ресторан на лифте, который наш хозяин сразу подсуетился установить, как только определился, вопреки его первоначальным ожиданиям, специфический контингент отеля. Возможно, ужин был неким традиционным ритуалом для этой старушки, которым нельзя было манкировать ни при каких обстоятельствах, раз она, несмотря на очевидные проблемы со своим опорно-двигательным аппаратом, подвергала себя столь героическим усилиям. Когда она входила, чуть сгорбленная, но с высоко поднятой головой, в скромном, но нарядном платье, чуть припомаженная и нарумяненная, весь персонал старался оказаться в ресторане, чтобы поздороваться и получить в ответ милостивую улыбку. Любое ее движение во время трапезы было ритуально отмеренным и исполненным внутреннего достоинства. Безупречные манеры, несколько показные, словно намекали на возможность ее благородного прошлого. Возможно, она была вдовой какого-нибудь заезжего барона, последнего отпрыска древнего рода, осевшего после мятежных метаний по миру в глухой американской провинции, где мадам его и подобрала? Но не менее вероятно, что она всю жизнь прослужила наставницей в колонии для несовершеннолетних, обучая воспитаниц этикету, – в какой руке держать вилку и почему нельзя обходиться без слова «пожалуйста» в разговоре с незнакомыми людьми, - больно дергая особенно тупых девочек за косички? Последнее даже более вероятно, поскольку джентльменов благородных кровей уже давно гораздо меньше, чем вакансий воспитательниц в исправительных учреждениях.
Как бы то ни было, мы любили нашу «баронессу». Хотя бы потому, что она не доставляла нам никаких хлопот. И искренно желали ей прожить как можно дольше, в страхе, что она окочурится прямо у нас на глазах, подавившись фруктовым салатом или схватив сердечный приступ, не выдержав очередной отвратительной выходки мистера Хокинса.
Этот Хокинс (фамилию его я запомнил, поскольку позже она фигурировала в полицейском протоколе), третий наш клиент, был отвратительным во всех отношениях типчиком. Внешне он напоминал обрюзгшего старого кабана, которого вовремя не зарезали, а потом уже было не подступиться из-за его дикой свирепости, да и смысла особого не имело: что с такого борова взять на старости лет, кроме щетины на молярные кисточки? Вот он и носился по жизни, словно по хлеву, матерно хрюкая и гадя где ни попадя. Такого отъявленного хама я в жизни не встречал, и от его воинствующего хамства невозможно было уберечься. Мало того, что он поминутно грязно ругался, он и вел себя как настоящая свинья, постоянно провоцируя окружающих на отпор, чтобы в ответ крушить и ломать, впав в бешенство.
Есть люди настолько противные самим себе, что только и могут жить в мерзости, всячески множа ее вокруг себя для душевного баланса. Потому этому грубияну и не сиделось спокойно в номере. Ему обязательно нужна была компания – зрители и жертвы его очередной гнусности.
Горничные отказывались заходить к нему в номер, где он их бессовестно лапал. А если они пытались его урезонить, начинал орать, что они грязные шлюхи, набивающие себе цену. Одну из них этот бесстыдник даже обвинил впоследствии в воровстве, хотя обворовать его было практически невозможно: выходя из номера, двери этот грязный тип непременно запирал, и требовал у администратора, чтобы в его отсутствии никто не смел туда соваться, даже для уборки. Ел он исключительно в ресторане, не соблюдая установленного времени, и учинял скандалы, если блюда оказывались холодными или же приходилось ждать, пока их разогревали. Впрочем, особым разнообразием вкуса он не страдал, требуя трижды в день свиные стейки. Менялся только мучной гарнир, в котором категорически исключалось наличие каких-либо овощей, кроме вареного картофеля. И мы все это терпели. Терпеть в продолжение ужинов его беспардонность и грязную ругань приходилось и нашей ангельской старушке с ее великовозрастной дочкой. Дочь, при каждом его невоздержанном слове, лишь вздрагивала и краснела, а старая леди грустно прикрывала веки, словно скорбя, и сидела так пару минут, возможно, читая про себя молитву за этого старого греховодника.
Разумеется, все наши женщины посматривали с надеждой на меня, ожидая решительных действий. Но я вроде как не замечал укоряющих взглядов – и просто старался как можно меньше сталкиваться с этим мудаком. Только вечером, когда мне приходилось стоять за стойкой, я с ним и сходился – в буквальном смысле нос к носу. И поначалу со мной этот Хокинс был не так нахален. Даже пытался беседовать за стаканчиком самого дешевого скотча, который он только и употреблял. Это были даже не беседы, а полупьяные бессвязные монологи, состоявшие из беспрерывных проклятий в адрес продажного правительства, распущенных женщин, неблагодарных детей и оболваненной молодежи. Упоминая молодежь, этот тип испытующе заглядывал мне в глаза – не возражу ли чего? Но я был барменом, возражать клиенту мне не позволяла профессиональная этика. Ну и благоразумие тоже, само собой. И я отводил глаза, согласно кивая, или, в крайнем случае, бросал невинное «вот как?», изображая озабоченное удивление.
Еще этот кабан любил упомянуть о «нашем времени» – с сожалением и гордостью, смотря по обстоятельствам. В «нашем времени», по его словам, «все было не так». Правда, как именно было, он не особо распространялся, но, по его мечтательным вздохам и отчаянным ударам здоровущим кулаком по стойке, отчего даже пол в ресторане трясся, не приходилось сомневаться, что все было «ок», а он сам был тогда «крутым парнем», чуть ли не «зеленым беретом» или штурманом истребителя. А теперь его «эти гады» отправили на пенсию, и ему приходится так туго, что не хватает денег даже на приличное бухло.
Словом, я дипломатично избегал конфликтов с этим скандалистом. И все бы ничего, если бы он, видя мою уступчивость, не понимал ее по примитивности мышления за слабость, отчего все больше и больше распалялся, так что стычка между нами была неизбежна.
Это случилось на следующий день после благополучного отъезда из отеля старой леди. Удивительно, но в тот вечер мистер Хокинс был всего лишь хмур и подозрительно молчалив. Возможно, на него подействовало отсутствие дам и то, что он странным образом пропустил зрелище их отбытия. За ужином он почти не ругался. Восседая у стойки, пил с театральной важностью, лишь изредка бросая проклятья в ответ на какие-то свои тяжелые мысли. Потом попросил счет и я, было, вздохнул уже с облегчением, как вдруг лицо его сделалось багровым – и он взревел, словно ему засадили меж ягодиц мачете:
– Ах ты, сукин сын! Решил меня надуть?!
Я сразу понял причину его гнева и попытался объясниться. Дело в том, что мистер Хокинс пил всегда, как я уже отмечал выше, самый дешевый скотч из тех, что у нас были в арсенале, а именно – “Sir Edvard’s”. Но поскольку запасы этого виски были им уже опустошены, я позволил себе угостить его более дорогим – “McIvor”. Разница всего-то в три доллара за бутылку! И главное, пока этот алкаш пил, претензий у него не было, словно он и не заметил подмены. А как пришло время расплачиваться, я оказался сукиным сыном. Но этот кабан ничего не хотел слушать. Он наконец-то нашел на ком отвести душу – схватил меня за грудки, перетащил прямо через стойку, подмял и начал дубасить. От неожиданности, я даже не сопротивлялся. Хотя наверняка это было и к лучшему, иначе бы этот псих прикончил меня на месте. А так, прибежавшие на помощь женщины кое-как его от меня оттащили, после чего я успел ретироваться в кухню и запереть дверь.
Но если бы только этим и кончилось!
На следующий день, поутру, этот «ветеран» притворился хворым – вроде как прихватило сердце от вчерашних потрясений – и вызвал одновременно неотложку и полицию. Полисменам этот негодяй заявил, что я будто бы совершил на него нападение, побил, пользуясь его немощью, и хотел отнять кошелек. Полицаи не стали особо прислушиваться к показаниям женщин, пытавшихся их уверить, что все было совсем наоборот. Мой разбитый нос их тоже не убедил, он скорее был принят во внимание как факт того, что потасовка имела места. Они пробили меня по базе, обнаружили, что я уже пару раз задерживался ранее по мелочи – и этого оказалось достаточным, чтобы надеть на меня наручники, запихнуть в машину и увезти в Ферндейл.
Уже вечером объявился хозяин. Вид у него был как у побитой собаки. Он сообщил, что мистер Хокинс собирается подать иск на его отель. Мои объяснения хозяина не интересовали. Он считал виновником скандала исключительно меня. И выходило, что приехал лишь для того, чтобы высказать свое негодование обманутым доверием. Мне было обидно: попасть в кутузку лишь потому, что в баре кончилось виски, быть побитым и обвиненным в нападении, вдобавок – быть преданным человеком, на которого три года честно горбатился, – это было слишком! Мы смертельно разругались – и хозяин заявил, что я уволен.
Я просидел за решеткой четыре дня. Не скажу ничего дурного о моих тюремщиках – нормальные ребята. Утром я мел площадку перед участком. Днем читал. А вечером меня выпускали из клетки – и я с дежурной командой садились играть в покер.
На пятый день за мной приехала Глория и привезла вещички. Она сказала, что дело каким-то образом улажено, – видно хозяин дал этому кляузнику приличных отступных, – и что она тоже уволилась, из солидарности.
А на следующий день, переночевав во вдовьем домике милой Глории, я уже был в аэропорту Реддинга, где купил билет на первый же рейс, как оказалось – в Олбани, штат Нью-Йорк.
5
Проснулся я от холода. Простыни были неприятно сырыми. Поворочавшись с полчаса и убедившись, что заснуть уже не смогу, я решился выдрать голову из кокона, в который с ночи бессознательно себя запеленал. Впереди, сквозь плотный ряд черных стволов, просвечивало алюминиевыми полосками небо. Но выше, в разрывах темно-коричневых крон, воздух был гораздо прозрачнее и уже наливался томной голубизной, обещая погожий солнечный день. Мой друг лежал на животе, подвернув под себя руки, беззвучно и неподвижно. Наверняка он умаялся со мной, – подумалось мне. - Настолько, что уже даже не хватало сил на любезный моему слуху храп. И я решил, что надо бы мне за ним поухаживать сегодня, и постарался как можно тише подняться, чтобы разжечь костер и вскипятить в миске воды для чая. Но не успел я обломить и двух веточек, как услышал за спиной недовольный голос:
– Не стоит этого делать, Бобби.
– Доброго утра, Хариф, – обернулся я и увидел его уже сидящим, да еще и с сигаретой во рту. – Я хотел приготовить нам чай, – пояснил я.
– Чай – это хорошо, – выдохнул с шумом дым изо рта толстяк. – Но времени на чай у нас нет. Надо двигаться, пока совсем не рассвело.
Сделав еще пару глубоких затяжек, он бодро встал и принялся отряхивать свои простыни.
– И как нам отсюда выбираться? – спросил я, когда нехитрые сборы были закончены.
– Я думаю, мы оказались на старой заброшенной дороге, – сказал он, оглядевшись. – Просто ее местами засыпало оползнями. Если это так, то она ведет к большому селению. Возможно, именно туда, куда мы и следуем. Давайте пройдем немного вперед и посмотрим?
– Не очень-то это похоже на дорогу, – усомнился я. – Но отчего же и не попробовать. Идти куда-то все равно надо.
– Вот и отлично! Тогда держитесь за мной и будьте осторожны.
Передвигаться по крутому склону над глубоким обрывом, когда под ногами предательски скользит оползневая порода из сухого суглинка и мелких камешков, густо осыпанная прошлогодней листвой, было даже чисто физически весьма затруднительно. Не говоря уже о страхе, который невольно сковывал каждое движение. И вряд ли бы я решился на подобный экстрим в другой ситуации. Но выбора у нас не было. И я послушно передвигался, чуть ли не на четвереньках, за моим отважным вожатым.
Хариф тоже вряд ли был искушенным туристом. Пожалуй, опыта передвижения по пересеченной местности у него имелось даже меньше, чем у меня. Тем удивительнее было наблюдать, с какой лихостью и ловкостью этот грузный мужчина преодолевал нешуточные препятствия. А ведь одного неверного шага, единственной оплошности было бы достаточно, чтобы любой из нас соскользнул вниз и покатился дальше, набирая смертельную скорость, пока его не остановит роковой обломок скалы, ствол дерева или, в лучшем случае, заросли колючих кустов. И если бы подобное произошло, небольшого ушиба, вроде вывернутой лодыжки, оказалось бы достаточно, чтобы значительно усложнить наше дерзкое предприятие, или даже подвести ему трагическую черту. Помнится, я даже подумал тогда, что пусть уж лучше я из нас двоих окажусь пострадавшим. Потому как, если бы несчастье случилось с моим другом, я совершенно не представлял, что и как мне необходимо будет делать для нашего спасения. И я шел за ним и молился за него, не смея произнести ни слова, чтобы не вспугнуть его сосредоточенности.
К счастью, все обошлось, и спустя какое-то время мы все же обрели твердую почву под ногами, выйдя на дорогу, которую так удачно предугадал мой предводитель. Хариф сразу шлепнулся под ближайшим деревом и задымил. А мне курить совсем не хотелось. Воздух был таким ароматным и вкусным, что, казалось, я его не вдыхал, а пил большими глотками, словно какой-нибудь ягодный морс. Птицы уже завели свои утренние перепевки. А впереди, сквозь высокий лес, осветленный по верхушкам лучами восходящего солнца, вилась красной лентой дорога. Красной она была по цвету глины, до которой за сотни лет ее вымыли дожди, обнажив узловатые и бугристые корни придорожных деревьев.
Дорога, по которой мы бодро зашагали, постепенно заворачивала вправо и уводила вниз. Лес все редел, и вскоре мы оказались на каменистом склоне, заросшем высокой травой, в которой дорога внезапно терялась. Перед нами открылось широкое ущелье, разделявшее две гряды горных хребтов, вытянувшихся с севера на юг. Дно ущелья было сплошь усеяно темно-серыми валунами, и лишь кое-где, в самых широких протоках, едва серебрились ниточки воды.
– Хариф, мы там будем как на ладони, – поделился я своими сомнениями.
– Людей вроде не видно, – ответил он, выглядывая местность. – Придется рискнуть. Если не останавливаться, через час будем на той стороне.
Ущелье оказалось гораздо шире, чем виделось сверху – с километр, если не больше. Идти по каменистой долине, перепаханной водой, было нелегко: попадались довольно высокие гребни, составленные из едва отесанных обломков скальных пород весьма внушительных размеров. Вода в протоках была холодной, а в самых глубоких, доходящих до колен, стремительно бурлила. Пришлось снять обувь и закатать брюки. Зато мы напились, обмылись, насколько это было возможно, и пополнили запасы воды. Переправившись, мы сразу начали подъем. А он был довольно крутой, так что, пока мы добрались до первых деревьев, я изрядно вымотался.
Вообще должен заметить, что южные склоны в этой части гор более крутые, чем северные. Возможно это результат эрозии: именно с севера часто дуют разрушительные ветра. А западные склоны – наиболее лесистые, почему мы и обходили вершины с западной стороны, где можно было передвигаться, оставаясь незамеченными. Жара, которая в летнее время основательно донимает даже в горах, – еще один довод в пользу передвижения по тенистым западным склонам. Но есть и существенный минус: на западных склонах больше оползней и имеются непроходимые чащобы из колючих кустарников, из-за чего приходится постоянно петлять, теряя драгоценное время. Но это так – на заметку туристам. Может, кому и пригодится.
Место для привала мы выбрали на этот раз удачное – под пирамидальной высокой скалой, расколотой надвое. Эти две части некогда единой глыбы слегка наклонились вперед под тяжестью основной пароды и немного сомкнулись, образовав естественную нишу, где можно было даже укрыться в случае дождя. А главное, она укрывала нас с трех сторон от неприятности быть случайно обнаруженными. Площадка перед скалой тоже была каменистой, и мы натаскали травы и ветвей, чтобы устроить подстилку. Закончив приготовления, мы присели перекусить – и тут обнаружилось, что остатки мяса подозрительно подванивают. Пришлось выкинуть. Завтрак оказался совсем уж скудным: хлеб, сыр и помидоры. Поскольку костер разжигать было опасно, пили воду, подсластив ее парой кусочков сахара. Тем большее наслаждение доставили сигареты, когда мы, наконец, прилегли на наши душистые ложа.
– Хариф, сколько мы сегодня прошли, как вы думаете? – спросил я.
– Трудно сказать. Километров двенадцать, возможно, – ответил он охотно.
– Так мало?
– Это не мало. Это приличное расстояние для гор. Разве вы не устали?
– Нет, – приврал я. – Хоть сейчас готов встать и шагать дальше.
– А я устал, – честно признался он, – Поясница что-то побаливает.
– Ну, отдыхайте. Все равно днем идти нельзя, – милостиво разрешил я. – Просто интересно, сколько нам еще топать до этого села.
– В сущности, это не так далеко. От поместья до села, если ехать на машине, километров шестьдесят. А напрямую, через горы, не больше сорока.
– Так близко? – изумился я.
– Это примерно. Но поскольку прямой дороги нет, а нам еще приходится делать изрядный крюк, получится все те же шестьдесят километров. Если не больше.
– Если не заблудимся, вы хотели сказать? – встрепенулся я.
– Не заблудимся, не беспокойтесь. Я ведь говорил, что бывал в этих местах. На севере есть отличный ориентир, который поможет нам не зайти слишком далеко.
– Что за ориентир?
– Гора. Очень большая гора. Один из трех пятитысячников Гюлистана. Вот как только мы увидим ее заснеженную вершину, значит, нам пора поворачивать на восток. А на востоке мы обязательно пересечем большую реку. На берегу этой реки и стоит село.
– Не знал, что у вас есть пятитысячники, – удивился я. – В проспектах ничего об этом не написано.
– Вы плохо смотрели. У нас даже лыжный курорт есть – на другой горе, поменьше. Можно было, кстати, вас туда отвезти. Вы умеете кататься на лыжах?
– Не очень. Пробовал пару раз. Года три назад Джоанна затащила меня на уикэнд в Санкт-Мориц. Но мне там не понравилось. Холодно и слишком дорого.
– А я вот ни разу на лыжи не становился, – с явным сожалением сказал Хариф. И через паузу неожиданно добавил: – А Джоанна – замечательная девушка!
– Чем же она «замечательная»? – ревниво поинтересовался я.
– Она добрая, веселая. И весьма привлекательная.
– Ей уже за тридцать, Хариф.
– Правда? – деланно удивился толстяк. – А я предполагал – чуть больше двадцати.
– А ведет себя как безбашенный тинейджер. Никакой ответственности! Признайтесь, Хариф, у вас с ней что-то было?
– У меня? С Джоанной?! – изумился Хариф. – Вы с ума сошли, Бобби! Да я бы никогда не посмел! Да она и ни малейшего повода не подавала!
– Что ж вы тогда так разволновались?
– Потому, что вы несправедливы к ней, Бобби! Вот о вас она всегда говорила одно только хорошее. Мне даже показалось, что она к вам неравнодушна. Хотя это и не мое дело.
– Мы с ней всего лишь друзья.
– Я так и понял. Особенно после того, как она мне позвонила
– Когда это она вам звонила?
– На следующий день после вашего приезда.
– И что этой сумасшедшей было от вас надо?
– Это «сумасшедшая» беспокоилась за вас. И просила приглядеть.
– Тварь! Это ведь из-за нее я здесь оказался. Тупая сука!
– Вы невозможны, Бобби! – возмутился Хариф. – Я отказываюсь с вами говорить!
Он демонстративно отвернулся, как раз вовремя, чтобы не увидеть, как на мои глаза, обращенные к небу, наворачиваются слезы отчаяния. Да, я сентиментальный человек. И хотя изо всех сил стараюсь подавлять в себе эту слабость, иногда меня прорывает – в самый неподходящий момент.
6
Проснувшись много позже полудня, мы сели пожевать. На обед эта скудная трапеза никак не тянула. Мы просто заставляли себя есть, чтобы хоть чем-то набить алчущие желудки.
– Еще пара дней – и нам конец, – сказал я, отряхивая штаны от хлебных крошек.
– Значит надо быстрее добираться, – отозвался Хариф. – Сегодня выйдем пораньше.
– А как же конспирация?
– Мы уже достаточно отошли от обжитых мест.
– Что ж, вам виднее, – ответил я равнодушно и прилег с сигаретой.
Покуривая, я прикидывал – о чем бы завести беседу? Но Хариф неожиданно сам прервал молчание.
– Бобби, ответьте мне откровенно: зачем вы приехали в Гюлистан?
– Что за глупый вопрос? – удивился я. – Зачем вообще люди едут в другие страны? За новыми впечатлениями, наверное.
– И как вам – впечатления?
– Ну, не знаю, – замялся я в поисках честного ответа. – Ничего сверхординарного. Это – если по запрограммированной части вояжа. Ну, а после... Знаете, Хариф, мне вот сейчас подумалось, что это наше пленение и все, что затем последовало – это настолько абсурдно и нелепо, что просто не укладывается в голове. Это больше похоже на чью-то злую шутку или на жестокий розыгрыш. И я даже невольно ожидаю, что прямо сейчас, вдруг, выбегут из-за деревьев люди, которые все это устроили и бросятся ко мне с извинениями и поздравлениями... Вам вот смешно, а мне хотелось бы в это верить. Я вам больше скажу: если бы так все и произошло, я бы даже не стал подавать в суд.
– А вы собираетесь подавать в суд? – ухмыльнулся Хариф.
– А вы как думали? Обязательно подам! Подобное безобразие нельзя оставлять безнаказанным! – завелся я сразу.
– Вы, наверное, уже и сумму компенсации в уме прикинули?
– Деньги в этом деле не главное!
– А, ну конечно. У вас ведь вилла в Швейцарии и квартира в Барселоне.
– Да, я человек небогатый. Но это не значит, что у меня нет гордости!.. Я вот только думаю, стоит ли мне подавать в суд также и на вас? – совсем уже распалился я.
– Если следовать логике – обязательно. Я ведь представитель турагентства, которое гарантировало вам весь пакет услуг, в том числе и безопасность. Так что, в свете вашего заявления, и мне, пожалуй, придется подумать, стоит ли вам помогать и дальше – или разумнее будет бросить на произвол, так сказать, судьбы?
– Хариф! Вы серьезно?! – испугался я на секунду. – Я всего лишь пошутил – насчет вас.
Хариф пару минут помолчал, словно решая в уме какую-то сложную задачу.
– Бобби, вы никогда не думали, что все произошедшее с нами – не случайность?
– Думал. У меня были глупые мысли, что это какой-то заговор против меня.
– Я имею в виду, что мы, возможно, заслужили это?
– Не слишком ли жестокая расплата за невинный шлепок по ягодицам?
– Я думаю, ваша хулиганская выходка здесь не при чем.
– А что тогда «причем»?
– Вся ваша предшествующая жизнь. И моя, разумеется, тоже.
– Это какая-то философия? Что-то буддистское?
– Нет. Я далек от философских учений. Как, впрочем, и от религии.
– Тогда как вы это объясняете?
– Я лишь пытаюсь понять, почему это произошло именно с нами? – изрек задумчиво Хариф.
– Ну, с вами все понятно. Вы вляпались в это дерьмо из-за меня. Просто подвернулись под руку в неподходящий момент.
– Подвернулся? Я так не считаю.
– Бросьте, Хариф, вам не за что себя винить. И я на вас вовсе не в обиде. Если это вас беспокоит.
– Ваши обиды меня как раз интересуют меньше всего, вы уж извините за откровенность. Я совершенно серьезно считаю, что заслужил это. Мне даже странно, что нечто подобное не произошло раньше. Хотя, ведь и прежде случались неприятности. И не раз. Это были, как я теперь понимаю, некие знаки свыше, которые я не хотел замечать.
– Какие знаки? Я вас не совсем понимаю.
– К примеру, мой афронт в Англии. Я ведь вам рассказывал.
– Вот вы о чем. Тут я вам, конечно, сочувствую, мой друг. Но ведь вы ничего не могли поделать? Вы сами говорили.
– Мало ли что я вам говорил. Нет, я вам не врал. В последний момент ничего уже нельзя было поправить, это правда. Но я мог сделать что-то раньше. И все в моей жизни могло пойти по-другому, осмелься я прислушаться к зову сердца и своей совести. А я думал об отце. О том, что у него могут быть из-за меня неприятности. Я, глупец, думал о своем долге перед отчизной. Так я был воспитан. Так мне внушили с детства. Родина, семья – это святое!.. И вот к чему я пришел, – горько подытожил он.
– Ну, не знаю, Хариф. В этом отношении мне не в чем себя упрекнуть. Я всегда делал только то, что хотелось.
– Вот именно, Бобби! – воодушевился снова Хариф. – Мы с вами совершенно разные люди. Можно сказать – антиподы. Вы – законченный эгоист. Я – жалкий трус, позволяющий всем и каждому собой помыкать. Вы – безответственны. Я – жертва навязанных извне извращенных понятий о чести и долге. Вы несетесь по жизни вслепую, куда ветер подует. А я вынужден балансировать по тонкому канату, изнывая от страха. Но в итоге – заметьте! – мы оказались с вами в одной выгребной яме. Это не может быть случайным совпадением! То, что жизнь вела нас разными дорогами к одной и той же ловушке лишь доказывает наше общее заблуждение. Мы с вами – два крайних примера того, как жить недолжно, недостойно Человека!
– Но со мной ничего не случалось такого прежде, пока я не приехал в ваш чертов Гюлистан! У меня все было нормально! – возмутился я этим сравнением.
– Все жалкие и никчемные люди склонны к самообману. В этом мы с вами тоже схожи. И если уж на то пошло, вы в гораздо большей степени заслуживаете наказания, чем я.
– Это почему же?
– Потому, Бобби, что вы родились свободным человеком в свободной стране. И у вас было гораздо больше возможностей для достойной жизни. А на меня с детства надели ошейник и привязали цепью к стене.
– Много вы знаете о моей жизни, – совсем уже обиделся я и схватил дрожащими руками сигареты.
– Ну, может я и ошибаюсь, – как-то сразу сник Хариф.
Наступило долгое тягостное молчание. Мне было неуютно в этом безмолвии. Видно что-то этот болтун разбередил во мне – некое безымянное чувство вины и стыда. Оно упорно рвалось наружу. И я не знал, как от него избавиться. Разве что – заставить исповедоваться другого.
– Хариф, а как вы лишились статуса «желтого»? Вы мне, кажется, не рассказывали? – забросил я удочку.
– По собственной глупости.
– А конкретно?
– Ох, мне даже вспоминать тошно, – сморщился Хариф. – Ладно, расскажу. Когда я вернулся в страну, отцу удалось через влиятельных знакомых выхлопотать мне завидную должность. Вы не поверите, но я работал в президентском аппарате!
– Неужели? – удивился я для приличия.
– Бобби, я вижу, что вас не очень впечатлила эта информация. Это и понятно, поскольку вы даже представить себе не можете, что значит в Гюлистане иметь удостоверение служащего столь высокого учреждения! Ты как бы становишься сразу на ранг выше. Эта красная книжица делает тебя практически неприкасаемым, поскольку ты находишься под защитой высшего существа. Ведь твой верховный босс – второе по влиянию лицо в государстве: «серый кардинал»! Аарон при Моисее, ответственный за идеологические скрижали!
– Кто, простите?
– Аарон, Бобби. Тот самый, библейский.
– Понятно. А кем вы, собственно, работали?
– Честно говоря, должность у меня была неприметная. Я был принят младшим инспектором в отдел цифровых технологий.
– При президентском аппарате? – усомнился я.
– Разумеется. А кто, по-вашему, надзирает над СМИ и средствами связи? Эта область общественной жизни особенно важна в идеологической работе! К примеру, наша секция курировала все правительственные сайты. Скучная рутинная работа, не требующая особой квалификации. Да и платили скромно.
– И как вы умудрились проштрафиться на столь скромной должности?
– Я же говорю – по глупости. Ну, и от скуки еще. Знаете, Бобби, строительство сайтов – не совсем моя специализация. Но в университете я кое-чему научился в этой области. И когда мне пришлось столкнуться с образчиками ведомственных сайтов по роду службы, я был сражен примитивностью и убогостью их интерфейсов. Мне бы не высовываться и держать свое мнение при себе, но я был молод и горяч. И вот однажды, когда мой шеф, как это случалось, чисто формально поинтересовался, как у меня идут дела, я возьми и выскажи ему все, что думаю. Мол, мы себя позиционируем как страна передовых технологий, а наши правительственные сайты – лицо, так сказать, государства в виртуальном мире – полный отстой. Мне показалось, что шеф даже испугался моей столь резкой оценки. Ведь это была не в нашей компетенции. Мы просто надзирали за содержанием. А разработкой сайтов, технической стороной занимались сами министерства. Конфликт интересов, сами понимаете. А на следующий день он, вдруг, вызвал меня. Я думал – на разнос. А он предложил мне сделать макет сайта для одной частной компании по производству мебели. Как в последствии оказалось – его собственной. С использованием всех новейших примочек, о которых я говорил. Вот с этого и началось.
– Ваши неприятности?
– Наоборот – мой триумфальный карьерный взлет! Понимаете, мой друг, гюлистанские чиновники обладают уникальной особенностью: они никогда ничего не делают, если не имеют с этого личной выгоды. Пусть даже это касается их прямых должностных обязанностей. Они удивительным образом исхитряются трансформировать данную им власть в материальные блага. Вот и мой шеф, как только я указал ему на очевидную проблему, сразу оценил масштабы и перспективы ее решения – во благо государства и с пользой для собственного кошелька. Он замыслил грандиозную аферу, весьма прибыльную и практически безопасную, для исполнения которой ему только и требовался надежный и технически подкованный человек. Вот чтобы убедиться, гожусь ли я на эту роль, он и поручил мне разработать макет сайта – на пробу.
– И вы согласились участвовать в афере?
– Бобби, откуда же мне было знать тогда, что замышляет этот аферист? Меня попросили сделать сайт. Попросил шеф, но как бы частным образом. Как я мог отказать? Я ведь фактически сам подставился. И раз уж так получилось, необходимо было не ударить в грязь лицом, чтобы не прослыть в глазах шефа болтуном и неучем. Вот я и взялся. Работал вечерами дома. Пришлось многое вспоминать и добирать к моим скромным знаниям, рыская по интернету. Я даже обновил контакты с одним моим приятелем, Ясиром, с которым мы какое-то время жили в одной комнате в студенческом кампусе. Он уже тогда был докой в этой области, и настолько впоследствии преуспел, что нашел работу по специальности и остался в Англии. Вот с его помощью я и довел макет до профессионального уровня. Не скажу про дизайн и функциональность, слишком уж я перегрузил сайт всякими техническими фенечками и прибамбасами, но выглядело это все круто. У нас, в Гюлистане, если и были в то время сайты такого уровня, то исключительно у крупных частных компаний, да и те заказывались за огромные деньги иностранцам.
– И шефу понравилось?
– Я думаю! – гордо воскликнул Хариф. – Похвалил он меня, правда, довольно сдержанно. Но при этом двусмысленно намекнул, что человек с такими способностями и амбициями вряд ли долго задержится на столь скромной должности. Я даже был в некотором недоумении: предостерегает ли меня этот хитрец или же подбадривает?
– И чем это кончилось?
– Все только начиналось! – сказал Хариф и полез за сигаретой.
Глаза его возбужденно горели, на лице играла самодовольная улыбка. Было понятно, что эти воспоминания чувствительно греют его тщеславие.
– Примерно через неделю, когда я уже почти забыл обо всем и перестал сожалеть, что потратил так много времени и стараний на никому не нужный сайт, меня вдруг вызвали к начальству – на самый верх, к одному из четырех заместителей «кардинала»! Вы представляете? Я, конечно, немного оробел. От таких людей никогда не знаешь, чего ожидать. Так что почти всегда ожидаешь худшего. А когда, войдя в огромный кабинет, я увидел заговорщически улыбавшегося мне шефа, вполне вольготно восседавшего на одном из стульев, я смутился еще больше – и едва нашел смелости, чтобы внятно представиться. Большой босс и меня милостиво усадил и начал расспрашивать, заглядывая в папочку перед собой: кто отец, где учился, приходятся ли такие-то люди родственниками? И, получив желаемые ответы, перешел к делу. Сначала он выразил удовлетворение моей образцовой учебой в зарубежном университете и безупречной работой. Затем похвалил за прилежание и инициативность на новой должности, отметив, что преданные и способные работники всегда могут рассчитывать на особое внимание руководства. А потом важно заявил, что в недрах ведомства давно уже идут подготовительные работы для устранения как раз тех недостатков, которые заметил даже я, рядовой сотрудник. Пора, мол, это дело централизовать и унифицировать, поставив под надзор компетентных руководителей и поручив ее высококлассным специалистам. Мол, в этом деле нельзя допускать ведомственной самодеятельности, поскольку речь идет об имидже страны. «И вы как раз, – ткнул он в мою сторону пальцем, – учитывая ваши глубокие познания и деловые качества, примете посильное участие в этой ответственной работе. Детали разъяснит ваш начальник, которому поручена вся организационная работа». Выдержав торжественную паузу, босс снова уткнулся в бумаги – и я понял, что аудиенция закончена.
– Так вы получили новую должность?
– Да. В некотором роде. Меня повысили до старшего инспектора. Но на работе я вскоре перестал появляться.
– Почему? – удивился я.
– Потому что стал трудиться в частной компании, которой и отдали заказы на обновление правительственных сайтов. Якобы, она выиграла этот проект по тендеру. Но никакого тендера, разумеется, не было. Это была их собственная компания, – моего шефа и босса, – оформленная на подставных лиц. Они оказались родственниками. Шеф подал идею, босс ее пробил и зарядил капиталом – и дело пошло.
– А вы кем там работали?
– Фактически – техническим директором. Но в списке работников компании мое имя не числилось, как вы понимаете. Это меня и спасло впоследствии.
– Понятно: вы не справились с работой! – попробовал я угадать.
– Ошибаетесь, Бобби! Я безупречно исполнял свои обязанности. Конечно, когда заказы обеспечены на годы вперед, есть подходящее помещение и новейшее оборудование, успех кажется очевидным. Но нужно было еще набрать специалистов, организовать сам процесс, работать с заказчиками, учитывая их особые пожелания и особенности характера. Так что я не бездельничал. Я вкалывал больше всех. Особенно – в первое время, пока все не наладилось. И наконец, мы выдавали отличный продукт! Так что вскоре никого уже не надо было загонять насильно в нашу компанию – к нам в очередь записывались. Даже взятки начали давать, чтобы мы обслужили быстрее и сделали сайт покруче.
– То есть, вы стали монополистами?
– Именно! Знаете, когда мы сделали два первых сайта для нашей конторы, босс поспешил с ними к самому «кардиналу». Тот одобрил, похвалил и высказал пожелание, чтобы все ведомственные сайты соответствовали такому же высокому уровню. Это было равносильно приказу. Босс и воспользовался этим пожеланием, разослав циркуляры по комитетам и министерствам. И все в итоге подчинились. Обычно у нас каждый вельможа ревностно охраняет свою лужайку, не пуская на нее пастись чужих коз. Но это была такая мелочь, что из-за нее не стоило затевать межведомственной войны. Тем более что деньги-то были не свои, а казенные. Война началась позже – когда первые заказчики получили товар лицом. Это была война тщеславий. У этих людей так всего много, они настолько всем пресыщены, что им только и остается кормить свое тщеславие. Кто-то купил самолет, другой покупает два. Кто-то купил яхту, а завистник покупает океанский лайнер. Вот и здесь произошло так же. Ведь речь шла об имидже министерских княжеств, которыми эти сатрапы полновластно владели и из которых выкачивали немалую часть своих доходов.
– И долго вы процветали?
– Долго. Больше трех лет.
– А вам лично – что с этого было?
– Хороший оклад по месту официальной работы, процент с фирмы и, самое главное, благосклонное внимание высшего общества. Такое у нас редко бывает, Бобби, чтобы человек моего положения был одинаково обласкан представителями знати практически всех кланов. У нас принято держаться стаями и проявлять ревностную верность вожаку. А моя семья несколько выпадала из общего ряда, поскольку родственники трудились все больше на нейтральной ниве наук и искусств. Ведь мы – укбинцы – «белая кость». Хотя, после восстания в Укбе, наш клан и ослаб, лишенный доверия. Добавьте сюда безупречную репутацию отца и мою готовность услужить каждому из этих властных князьков, наивно веря тому, что я служу отечеству... Я был глупцом, Бобби. И глупость моя была преступной!
– Вы уже в который раз вспоминаете про свою глупость, Хариф, но так и не сказали, в чем провинились, – не выдержал я.
– Да ничем! – снова взвился Хариф. – Произошла непредвиденная катастрофа – и все в один день полетело к чертям! Одни из наших сайтов хакнули. Вроде – пустяк. Ведь не мы отвечали за защиту. Это была вина админов.
– Министерства обороны? – заинтересовался я.
– Если бы! Одного благотворительного фонда. Мы этот сайт сделали в качестве подарка, поскольку фонд этот патронировался Первой Леди. Скандал поднялся из-за того, что эти хакеры выложили на сайт всякие непристойные видео и фотожабы на первых лиц государства – представляете?
– Что за хакеры?
– Рамяне, кто ж еще. В принципе, такое уже случалось. У нас с ними перманентная хакерская война – то они наш сайт хакнут и набьют в него всякие гадости, то мы их. Сайт, конечно, сразу блокировали. Но эти твари успели наплодить клонов, так что потом пришлось их по одному отслеживать и уничтожать. И все бы ничего, если бы в одной бульварной газетке не появилась по следам скандала статейка, указывающая прямиком на нашу фирму, с намеками на коммерческие махинации – как, мол, случилась, что никому не известная компания получила правительственный заказ на огромные суммы, и кто ей покровительствует? Вот тут уже все кинулись в свару и сообща навалились на нашу контору по принципу «лежачего необходимо добить».
– Так вас за это разжаловали в «зеленые»?
– В «синие», Бобби! Сразу на два ранга! Без права занимать государственные должности в течение десяти лет! В «зеленые» меня перевели только три года назад. Это я еще хорошо отделался. Но пришлось сдать шефа. Я уже не говорю про огромный штраф. Чтобы его покрыть, я был вынужден обратиться к отцу, а тот – унижаться перед родственниками, занимая в долг. И разве я не подлец после этого?!..
– Да, неприятная история, – снизошел я милостиво к кающемуся грешнику. – Но вы слишком строги к себе, мой друг. Повели себя глупо, как вы сами заметили, и вас ловко использовали.
– Бобби, глупостью это было только в начале, когда я ничего не подозревал! – возразил он горячо. – Но через некоторое время, когда даже мне стала очевидной афера, это уже была не глупость, а преступный самообман!
– Пусть так. Но думать, что вы из-за той глупости навсегда испортили себе карму, или как это там называется, еще большая глупость. В жизни всякое случается. И даже самый отъявленный праведник не застрахован от трагических поворотов судьбы.
– В том-то и дело, что я не верю в судьбу! Я считаю, что наше будущее предопределяет наше отношение к жизни, наш характер, наши пристрастия, принципы, которыми мы руководствуемся. Вот представьте, что два человека попадают в одну и ту же сложную ситуацию. Разве они поведут себя одинаково? Нет. И, в зависимости от их поведения, ситуация может разрешиться совершенно различно! Вот есть такая пословица: кто везет, на том и едут. Это как раз про меня! Я все время позволял себя использовать – вот причина, по которой я, в конечном итоге, оказался здесь!
– То есть, если вы – плохой человек, то с вами непременно случится какая-то гадость? Так вы считаете? – потребовал я уточнений.
– Что-то в этом роде, – неохотно согласился Хариф.
– В таком случае, и я вам расскажу одну историю! – вдохновился я его откровением. – Она очень простая. Знаете, за что меня выгнали из университета?.. За то, что я приторговывал травой. Даже не приторговывал, а просто иногда одалживал ребятам, у которых не было при себе наличных. А когда они возвращали, слегка накидывал проценты. А как иначе? Иначе бы от этих халявщиков просто отбоя не было – и мой маленький бизнес быстро бы прогорел. Так вот, был у меня один друг. Даже не друг, а так, приятель. Вот этот иуда меня и сдал! А знаете почему? А потому, что я ему как-то одолжил приличную сумму. Вроде у него заболела мать, и ему надо было срочно съездить. А он был на мели. И вот, чтобы не отдавать этот долг, он меня и сдал! А ведь я на него даже и не наезжал особо!.. И как это понять, Хариф? Я ведь вроде как сделал доброе дело – выручил эту гниду!
– Ну, это не совсем удачный пример, – неуверенно возразил Хариф.
– Вам виднее, Хариф. Это – ваша гипотеза. Но лично я считаю, что ничем не заслужил такого предательства. Ведь это исключение из университета – оно, можно сказать, перевернула всю мою жизнь!.. И в том, что с нами сделали эти ваши гюлистанские бандиты – моей вины тоже нет! И вы, Хариф, тоже не виноваты!... И хватит об этом. Вы, кажется, говорили, что сегодня можно выйти пораньше? Может быть – пора?
7
Шли мы в тот вечер долго, лишь раз сделав привал минут на десять, и перед самым закатом начали взбираться по пологому склону на особенно высокую гору. Вокруг не было ни деревца, ни даже пары кустиков, чтобы укрыться – лишь невысокая зеленая травка, словно ее недавно обстригли.
Уже темнело, когда мы почти добрались до вершины, как вдруг откуда-то сверху послышался грозный собачий лай – и стал стремительно приближаться, переходя в прерывистое рычание.
– Садитесь и не двигайтесь! – успел дернуть меня за руку Хариф.
И через мгновенье, выпрыгнув из темноты, на нас понеслись две огромные тени. И так же неожиданно замерли в пяти метрах, превратившись в двух огромных лохматых псов. Псы перестали рычать, улеглись, не сводя с нас изучающих глаз, и победно завиляли хвостами. Потом из сиреневых сумерек появилась еще одна тень. Это был человек, в руках у него был длинный посох. Он неспешно приблизился, остановился между псами, с минуту рассматривал нас, а затем слегка замахнулся своей палкой на собак, издав короткий звук, напомнивший мне русское «пшел!». Собаки сразу вскочили и весело умчались. И тогда Хариф спокойно встал и подошел к человеку. Они обменялись рукопожатиями, перекинулись парой фраз и мужчина, кивнув утвердительно, повел нас за собой вдоль склона на другую сторону горы. Через сотню шагов послышалось капризное хоровое блеяние, вспыхнул красный гребешок костра в небе над черной линией склона – и мы неожиданно вышли на пастбище. Мужчина подбросил пару веток в костер и направился в квадратную палатку, откуда вскоре вышел с огромным ножом в руках.
– Располагайтесь, – предложил мне Хариф, сам подсаживаясь к костру.
Вскоре мы сидели вокруг костра и пили ароматный чай, заправленный какой-то травой с мятным вкусом. А в трех шагах от нас, источая сладковато-маслянистые ароматы, жарилось на углях, обложенных в форме прямоугольника камнями, мясо свежеосвежеванного ягненка. Пастух, оказавшийся при свете костра глубоким стариком, поминутно подходил к импровизированной жаровне, чтобы перевернуть уплощенные тонкие железные прутья, похожие на скьюверы, на которые были нанизаны крупные куски баранины. Готовое мясо он скидывал в большую кастрюлю, стягивая со спажек слегка обугленные куски своим огромным ножом. Когда кастрюля наполнилась, старик водрузил ее в центре большого покрывала, расстеленного рядом с костром, присел, ловко скрестив ноги, на краешек и пригласил нас безмолвным жестом присоединиться.
Я уже изнывал от голода, возбужденный садистски медленной пыткой обоняния и созерцания этой первобытной церемонии приготовления пищи. Дело дошло до чувствительных колик в животе – казалось, маленькая зубастая рыбка, вроде пираньи, мечется в обильных струях желудочного сока, жадно пожирая мои потроха. Но только я нацелился нырнуть рукой в кастрюлю, как старик вдруг снова встал и пошел к палатке.
– Подождем, – сказал Хариф в ответ на мой негодующий взгляд.
Старик вернулся с литровой бутылью, больше половины которой была заполнено какой-то бледно-желтой жидкостью. Поставил ее рядом с кастрюлей и кивнул Харифу.
- Что это? – спросил я тихо у своего друга.
– Я думаю, абрикосовая, самогон, – ответил он, разливая жидкость по кружкам.
Взяв кружку, старик что-то пробормотал, выдавив при этом скупую улыбку, приложился и выцедил содержимое мелкими глотками, словно воду. Я нюхнул, успев различить отчетливый сивушный запах, и сделал большой глоток. Глотку, разнеженную слюной, словно обожгло кипятком. Я судорожно закашлялся, и из испуганных глаз брызнули слезы. Старик снисходительно ухмыльнулся, выудил из кастрюли самый большой кусок и протянул мне.
– Я же говорил вам, что это самогон, – укоризненно заметил Хариф и тремя глотками опустошил свою чашку. Схватил огурец и с хрустом откусил.
Барбекю получилось изумительно вкусным. Мясо, хоть на вид слегка и подгорело, было нежным, легко отделялось от тонких плоских косточек и словно таяло во рту. Впрочем, я был так голоден, что с не меньшей жадностью съел бы его, наверное, и сырым. Понравился мне и бараний сыр. В отличие от того, что нам давали в поместье, этот был мягким и жирным, а его несколько излишняя соленость особенно ярко оттеняла чуть сладковатый вкус ягнятины. И даже самогонка показалась мне вполне себе ничего после пары кусков мяса.
Ели мы долго, практически молча, если не считать коротеньких тостов, которыми несколько раз обменялись Хариф с пастухом. Самогонки было вроде немного – грамм по двести или чуть больше на каждого. Но к моменту, когда мы ее прикончили, я чувствительно осоловел, словно выдул с литр джина. Впрочем, рекордным в моей жизни было, несомненно, количество съеденного в тот вечер мяса – не меньше полторы килограмма, или сколько там делает с дюжину крупных кусков. И я ел бы еще и ел, если бы в какой-то момент вдруг не заметил, что один продолжаю жевать, а сидящие со мной рядом люди уже покуривают. Когда же и я тоже закурил, старик поднялся с места, принес от костра закопченный чайник, ополоснул кружки и снова налил нам своего травяного отвара.
Я неспешно пил чай и наслаждался ставшей вдруг снова удивительно приятной и беспечной жизнью. Свежестью звездного вечера, плавно переходящего в ночь. Особой, полной первобытных звуков тишиной, которая случается исключительно в далеких от людских жилищ местах. И всяким отсутствием беспокойных мыслей в голове – словно отключили, чтобы не мешала сосредоточенному перевариванию пищи. Меня слегка тянуло в сон, и я уже предвкушал это блаженство. Хариф что-то сказал старику и тот снова отправился в палатку. Вышел он с фонариком, который передал вставшему навстречу Харифу. Они снова о чем-то недолго поговорили и старик, набросав в миску кости, пошел вниз, в темноту, откуда к нему сразу же выбежали собаки.
– Бобби, вы уже клюете носом. Старик постелил нам в палатке. Пойдемте, я вам посвечу.
– Еще не рано? – спросил я для приличия.
– В самый раз.
При слабом свете фонаря я разглядел наше ложе, устланное дешевыми одеялами. Места было как раз на двоих. В углу громоздилась куча какого-то хлама.
– Хариф, а вы разве не ложитесь? – спросил я стоявшего в проеме друга.
– Нет. Я еще немного поговорю со стариком.
– Только недолго. Вам тоже надо отдохнуть, – успел пробормотать я, положив голову на что-то мягкое – и мгновенно отлетел в какой-то иной мир, где небо было почему-то изумрудно-зеленым, а по нему плавали пушистые голубые барашки.
8
– Бобби, просыпайтесь. Завтрак уже готов.
Я открыл глаза и сладко потянулся. Тень на фоне бирюзового неба исчезла, и осталось одно только небо. Вставать не хотелось, но чем дольше я лежал, тем неприятнее чувствовались резкие запахи сырой кожи и свалявшейся шерсти.
Утро выдалось замечательным – тихим и теплым. Пастуха не было видно. А мой друг возился у костра, ополаскивая кипятком кружки.
– Встали? – заметил он меня. – Давайте я полью вам на руки.
Я с удовольствием пофыркал, обливая лицо прохладной водой, которую Хариф экономной струйкой лил мне в ладони из пластмассового бидона. Но от засаленной тряпки, предложенной в качестве полотенца, отказался, предпочтя вытереть руки о штаны, а лицу дать обсохнуть на теплом ветерке.
– А где хозяин? – спросил я, пристроившись у костра.
– Пошел проведать стадо.
– А где он, кстати, спал? – осенило меня.
– На воздухе. Где ж еще.
– Неудобно как-то получилось.
– Нормально. Мы – гости, а ему не привыкать. Он всю жизнь пастушит.
– Интересно, сколько ему лет?
– Сказал – девяносто два.
– Не может быть! – изумился я.
– Вполне может. Человек живет первобытной жизнью: постоянно на свежем воздухе, ест исключительно экологически чистые продукты, а самое главное – никаких нервных потрясений.
– Вдобавок еще курит и пьет похлеще иного молодого.
– Пьет он тоже натуральный продукт. А сигаретку выкурил из уважения к гостям. Вы вот не заметили, а я заметил, что он даже не затягивался. Давайте завтракать. Чай заварился.
– А деда ждать не будем?
– Нет. Он уже поел. И вряд ли вернется, пока мы не уйдем, – многозначительно посмотрел на меня Хариф.
Я промолчал, хотя его ответ, а еще больше взгляд подталкивали задать еще несколько вопросов. Или хотя бы один: не придушил ли он бедного старикана?
Есть мне не очень хотелось – я был сыт еще с вечера. Но глядя, как Хариф щедро размазывает по ламашу масло («ламашем» в Гюлистане называют тонкие пресные лепешки), крошит сверху сыр, заворачивает в трубочку и аппетитно ест, я тоже решил попробовать. Оказалось – вкусно. Особенно со сладким горячим чаем. Хотя эти ламаши и были не первой свежести, отчего тянулись как резина, и их приходилось рвать зубами. Впрочем, какой еще хлеб мог быть у одинокого пастуха в горах?
– Вы хоть спросили у старика, куда нам идти? – обратился я к Харифу.
– Да. Осталось немного. Кстати, вон, видите на севере снежную вершину? Эта та гора, о которой я говорил.
Я пригляделся и увидел в небе на горизонте розовый треугольник. Сначала я принял его за облако. Но небо повсюду было чистым, и этот «треугольник» висел в небе совершенно неподвижно.
– Значит, отсюда мы свернем на восток?
– Совершенно верно. Наше село находится вон за теми высокими скалами, – указал он на сдвоенную вершину, отливающую лиловым в лучах восходящего солнца.
– Это вы называете «немного»? Нам и за два дня туда не дойти!
– Старик сказал, что, если мы поспешим, доберемся задолго до захода солнца, – терпеливо ответил Хариф.
– Старик, старик! – сорвался я, – Он может и доковыляет, ваш старик. А нам через пару часов снова придется где-нибудь залечь!
– Не придется, – еще спокойнее ответил Хариф и строго посмотрел мне в глаза. – Он сказал, что мы можем идти спокойно – до самой горы нет ни одного села. И воды тоже во всей округе нет. Поэтому он посоветовал нам взять с собой побольше воды и остатки вчерашнего мяса. Я как раз этим сейчас и займусь. А вы, Бобби, соберите наши вещи. Пожалуйста.
– Что-то вы слишком верите этому пастуху! – бросил я, вскочив на ноги. – А он, может быть, как раз в эту минуту звонит своим хозяевам!
– Никуда он не позвонит, – не совсем уверенно ответил Хариф. – А если и позвонит... В любом случае, надо торопиться.
Спускаясь в долину вслед своему другу, я не раз оборачивался, пока, наконец, не увидел высыпавшее на солнечную сторону горы стадо, накрывшее изумрудную поляну желтоватым пушистым облачком – и тут же до моего слуха донесся веселый отдаленный лай.
«Черт бы их всех побрал!» – ругнулся я про себя. Хотя сказать хотелось совсем другое – спасибо! Спасибо тебе, Господи, что послал мне на ночь хлеб, кров и доброго человека. Спасибо за еще одно чудесное утро, Господи!
Долина, разделявшая два горных хребта, смотрелась огромной проплешиной, окруженной амфитеатром буйно-зеленой растительности, песочно-желтой ареной для гладиаторских боев, где, задыхаясь от жара и жажды, испускали последний дух самые стойкие биологические сущности – травы, группы кустарников и отдельные деревца. В самом центре этой адской воронки, куда, очевидно, во время сильных дождей стекали воды с окрестных гор, бурело заросшее камышом небольшое озеро. Затхлый запах, источаемый этим болотцем, доносился за сотни метров, а за пару десятков шагов до озера нас встретил радостно жужжащий авангард кровососов. Пришлось даже чуть отклониться от курса. Истомленные зноем, мы укрылись в первой же подвернувшейся тени – под небольшим алычовым деревцом.
– Хотите? – протянул мне Хариф горсть мелких сине-желтых плодов.
– Что это? – спросил я подозрительно.
– Это дикая... «алыча». Я не знаю, как эти плоды называются на английском. Попробуйте, она как раз созрела.
– По-моему, это cherry-plum, – сказал я, надкусив кислый плод. – У нас ее не едят.
– У нас тоже. Только садовые сорта, которые крупнее и слаще. А из дикой алычи делают джемы и соусы.
– Я не буду есть эту кислятину. У меня и без того живот бурчит со вчерашнего.
– Да, вчера мы поужинали на славу, – удовлетворенно улыбнулся Хариф.
– Все же нехорошо, что мы ушли не попрощавшись, – поморщился я укоризненно.
– Бобби, неужели вы не понимаете, что старик и без того достаточно рискнул ради нас?
– Он догадался, кто мы?
– Вряд ли он что-нибудь о нас слышал. Он пастушит один. И только раз в неделю к нему приезжает внук – привозит продукты и помогает отогнать стадо на другую гору. Но что мы попали в переплет и скрываемся – ясно даже необразованному пастуху.
- Это понятно. На иностранного туриста и его «зеленого» гида мы в таком виде явно не тянем, – согласился я.
– Именно.
– А он случайно не из того села, куда мы идем?
– Нет. Но он в этом селе многих знает.
– Так вы, значит, сказали, куда мы направляемся? Это было неосторожно, Хариф! – притворно возмутился я.
– Старик, между прочим, дал мне ценный совет – к кому в селе лучше обратиться насчет «билета» до Укбы. Эта информация, если вы понимаете, стоит риска.
– Даже так? – хмыкнул я. – В таком случае, нечего здесь рассиживаться. И я бодро вскочил на ноги, не дав возможности толстяку закурить очередную сигарету.
Следующий короткий привал был у подножья горы. Издали она казалась не такой уж и высокой. Но когда мы начали взбираться, решив идти, по возможности, напрямик, чтобы не терять драгоценное время, выяснилось, что преодолеть ее с наскока не получится. К счастью, блуждая в лесу, мы набрели на тропинку и, доверившись ей, удачно обходили чащобы и скалистые участки. Солнце было уже почти в зените, когда, выйдя из леса на высокогорный луг, мы, наконец, смогли заглянуть за гребень.
– Подозреваю, что старик никогда не ходил этой дорогой, – сказал я, уныло оглядывая открывшуюся панораму. – Или намеренно солгал, чтобы быстрее от нас отделаться.
– Да, далековато, – растерянно согласился Хариф.
– Это вы называете «далековато»? – возмутился я.
– В горах всегда так: близкое может оказаться далеким, а далекое – неожиданно близким, – изрек философски Хариф. – Просто пойдем дальше по тропе. Смотрите, как она хорошо утоптана. По ней наверняка часто ходят. А это значит, что село не так далеко.
– Пойти-то мы пойдем, – не сдавался я. – Но зачем надо было врать?
– С чего вы взяли, что старик соврал? – уже несколько нервно возразил Хариф. – Это нам с вами кажется далеко. А эти горцы каждый день ходят в лес за десять километров. А потом возвращаются с вязанкой дров на горбу.
– Откуда вы может это знать?
– Знаю! Я бывал в подобных местах не раз. И видел, как живут эти люди. Если вы так устали, можем остановиться здесь и пообедать, – предложил он примирительно.
– Нет уж! Идти, так идти! – бросил я резко и отчаянно зашагал вниз по тропе.
Это было в первый раз за время нашего путешествия, когда я вел, а мой спутник следовал за мной. Спускаться с горы по широкой тропе казалось делом легким и даже приятным. Несмотря на палящее солнце, было довольно свежо – то ли от легкого ветерка, что сквозил откуда-то снизу, то ли оттого, что мы находились довольно высоко. Тропинка вела по широкому травянистому отрогу вниз, где, образуя естественный мостик, плавно переходила в такой же изумрудный отрог следующей горы, еще более высокой, с драконьим скалистым гребешком на вершине. Справа и слева от тропы, когда мы зашли на середину «мостика», зияли глубокие обрывы, густо заросшие высокими деревьями. И как только мы перешли на другую сторону, тропинка повела нас вверх и вправо, на юг, сквозь редкий лес с небольшими красочными полянами. Я упорно шел вперед, закинув котомку за плечи, не обращая внимания на недовольное сопение Харифа. Не знаю, откуда брались силы. Нет, меня вело не злое упорство, замешанное на желании что-то доказать своему другу. Может быть – только в самом начале. Меня вела дорога, ускользающая вперед пестрой змейкой, то вытягивая свое упругое тело на прямых участках, то прячась в кустах, показывая лишь «хвост» за очередным хитрым поворотом. Меня вели любопытство и неожиданные открытия, которые пытливый глаз обнаруживал на каждом шагу: блеснувшая меж сучьев огромная паутина, дупло идеально овальной формы в основание раздвоенного в виде рогатины могучего дуба, огромный кузнечик, неожиданно выпрыгнувший из-под ног. И я бы все шел и шел, преодолевая все более крутые подъемы, если бы не Хариф, о существовании которого я почти забыл.
– Бобби, хватит уже! – крикнул он откуда-то издалека. – Вы меня совсем загоняли.
Я обернулся и увидел его метрах в пятидесяти, сидящим понуро на траве.
Для обеда мы убрались подальше от тропы. Только присев, я почувствовал насколько устал.
– Поспим пару часов? – предложил Хариф, когда мы плотно перекусили.
– Вы думаете, мы сегодня не дойдем? – спросил я.
– Это вы так думаете.
– Тогда лучше идти.
– Прямо сейчас? – удивился Хариф моей решительности.
– Отдохнем полчаса и двинемся.
– Тогда я все же прилягу, – сказал он и немедленно растянулся на шелковистой траве.
– Хариф, это не честно. Я тоже устал, – попытался я его пристыдить.
– Вот и ложитесь, – спокойно ответил он. – После обеда необходим покой. Это полезно для пищеварения.
– А если мы заснем?
– Я не засну. А если вы заснете, я вас разбужу.
– Это я вас разбужу. Ровно через полчаса, – сказал я твердо и улегся на спину.
9
Нет ничего хуже, чем заснуть днем, после сытного обеда, и быть безжалостно разбуженным, не успев в полной мере насладиться этой липкой карамельной дремой. Я чувствовал себя разбитым, тело – словно все еще спало, а голова отказывалась что-то соображать.
– Вы перегрелись, – посочувствовал Хариф. – Выпейте воды.
И действительно, пока мы спали, тень от большого дерева, под которым мы прилегли, предательски отползла в сторону, оставив нас на солнцепеке.
– Долго мы спали? – спросил я, без всякого удовольствия сделав пару глотков теплой водицы и слегка смочив голову и лицо.
– Вряд ли. Солнце еще высоко, – ответил он, и бодро вскочил. – Вы готовы идти?
Я заставил себя встать и поплелся вслед удаляющейся фигуре. Очень скоро я был уже почти в норме, вошел в ритм и двигался без особых усилий. А дорога все вела нас вверх и вверх, так что становилось чувствительно прохладнее. Пожалуй, так высоко мы еще не забирались. Выйдя из леса, мы обнаружили, что гребень горы совсем недалеко и скоро за него можно будет заглянуть. Желание поскорее узнать, что нас ждет, подстегивало...
И вот мы уже стоим на скальной площадке, изумленные и обрадованные. Перед нами горное плато, которое пересекает широкая река. А над рекой, среди куп высоких деревьев, высятся черепичные крыши и высокий минарет!
– Хариф, вы ведь говорили, что село находится за той высокой горой с раздвоенной вершиной? – спросил я растерянно. – А оно – по эту сторону. Или это не то село?
– То самое, Бобби. Скорее всего, я неправильно понял старика.
– Но ведь вы были в этих местах?
– Был. Но я приезжал сюда на автомобиле. Вон по той дороге, что идет вдоль берега. Там справа скалы, так что видно только реку и противоположный берег.
– Значит, мы пришли?
– Значит так. Давайте покурим? – предложил он. – Надо кое-что обдумать.
Он присел и прикурил дрожащими руками сигарету.
– Когда мы пойдем в село? – спросил я, дав ему время успокоиться. – Ночью?
– Я думаю, нам вообще не следует туда соваться. Село большое – свыше двух тысяч жителей. И наверняка есть полицейский участок.
– Но вы ведь говорили, что они не такие.
– Какие «не такие»? Да, у них чуть больше свободы, чем у других в этой стране. Но это не значит, что за ними не приглядывают, или что среди двух тысяч сельчан не найдется пары мерзавцев или болтунов. Нам нужен только один человек в этом селе. И необходимо найти средство как-то с ним связаться.
– И как нам это сделать?
– Надо за ним кого-то послать.
– Кого же мы пошлем? – удивился я.
– Кого-нибудь. Видите мост? – указал он на длинный узкий пешеходный мост, перекинутый через реку. – Я думаю, жители иногда переходят по нему на эту сторону – или за дровами в лес, или на огороды. Вон там, внизу – видите? – есть обработанные участки.
– Вы предлагаете спуститься туда и подождать?
– Именно! Внизу, справа, скалы и много деревьев. Если мы пойдем не прямо, а сделаем небольшой крюк, сможем подобраться к мосту незамеченными.
– А не лучше сделать это вечером, когда стемнеет, и дождаться утра? – предложил я.
– Нет. Как раз сейчас – самое удобное время. Утром на этом берегу будет слишком оживленно.
– Полагаю, спорить с вами бесполезно?
– Доверьтесь мне.
Менее чем через час мы уже затаились в зарослях кустов, метрах в пятидесяти от моста.
– Хариф, там, кажется, кто-то есть! – шепнул я своему другу.
– Где?
– Вон, у самой реки, за большим камнем.
В это время человек поднялся во весь свой небольшой рост и оказался смуглым мальчишкой. Он был в шортах и майке, а в руках держал самодельное удилище. Повозившись с крючком, мальчик закинул грузило и снова уселся, почти скрывшись за камнем.
– Бобби, сидите тихо. Я выйду к нему поговорить.
– С мальчишкой? – удивился я.
– Так даже лучше, – ответил он, и полез сквозь кусты вниз.
Мальчишка обернулся, только когда Хариф оказался в нескольких шагах. Он спокойно вышел к незнакомому человеку. Они недолго о чем-то поговорили – и мальчишка, забыв про свою удочку, бросился бегом по мосту к деревне. А Хариф снова заспешил в кусты, но засел чуть впереди от меня.
Ждать пришлось с полчаса, пока на другой стороне не появилась группа из четырех человек. На середине моста двое мужчин почему-то остановились и так и стояли потом, поглядывая в нашу сторону. А один из мужчин вместе с мальчиком продолжили путь.
– Хариф, это тот человек, который нам нужен? – не вытерпел я.
– Откуда мне знать! – нервно откликнулся Хариф. – Ни в коем случае не выходите, если только я не подам вам знак. Что бы ни случилось! Вы поняли, Бобби?
Как только Хариф вышел к ним, мужчина отослал мальчика. Незнакомец был высок ростом и с солидным брюшком, но одет просто: обычная рубашка голубого цвета с закатанными до локтей рукавами, и спортивные брюки. Они поздоровались и мужчина, оглянувшись на миг в сторону моста, сделал Харифу жест, словно приглашая пройти с ним куда-то – и они пошли в сторону больших деревьев, скрывшись вскоре из виду. Не было их довольно долго, так что я уже начал нервничать. Еще больше я занервничал, когда увидел здоровяка, быстро возвращавшегося к мосту, одного. Но почти сразу же где-то справа и сверху послышался треск кустов – и я услышал голос друга:
– Бобби, выбирайтесь сюда!
– Ну, что? – спросил я Харифа, как только мы столкнулись в колючих зарослях.
– Идите за мной! – приказал Хариф.
Мы вышли к той же тропе, по которой спускались к мосту, но здесь Хариф свернул с нее влево и двинулся в направлении течения реки. Шел он быстро, так что я едва успевал.
– Хариф, куда мы так бежим? – не выдержал я. Хариф остановился и посмотрел с укором, словно я сказал что-то неприличное. – Я никуда не двинусь, пока вы мне все не объясните!
– Друг мой, у нас нет времени на разговоры, – сказал он. Но видя мое упорство, сдался, – Ладно! Можно считать, что я договорился. Но сейчас нам необходимо успеть до заката к месту завтрашней встречи с этим человеком. Возможно, это не так близко, как он меня заверил. Вы удовлетворены?
Удовлетворен я не был. Мне нетерпелось узнать все подробности. Но Хариф, решив, очевидно, что сказал достаточно, уже удалялся. Что-то он от меня скрывает, – думал я, шагая за ним. Но это были всего лишь мои догадки. Не верить человеку, который сделал почти невозможное, чтобы мы оказались здесь, было глупо и недостойно. Что ж, если и возникли какие-то новые трудности, он наверняка расскажет, – решил я про себя.
Держась прибержной тропинки, петляющей меж деревьев и больших камней, мы шли часа два, пока Хариф не остановился и стал оглядываться. Солнце уже зашло, и островерхие силуэты окрестных гор, словно зубчатые стены огромной башни, все теснее замыкали пространство ущелья, погружая долину в таинственный сумрак. В этом месте река сужалась и неслась одним бурлящим потоком в промытом веками каменном ложе. Но каменистая пойма на противоположном берегу была широкой, с несколькими лесистыми островками.
– Я думаю, это там, – сказал Хариф, указывая на один из таких островков.
– И что там? – заинтересовался я.
– База, про которую я вам говорил.
– Но я не вижу там ни трейлеров, ни каких-либо строений, – возразил я.
– И я не вижу. Но тот человек определенно говорил об этом месте. И по времени сходится. В любом случае, скоро стемнеет, так что надо искать место для ночевки. А рано утром перейдем реку и все выясним.
В поисках достаточно скрытого места мы вынуждены были немного подняться в гору, сойти с тропинки и углубиться в лес. Пока ужинали, совсем стемнело – и мы разожгли небольшой костерок, поскольку спать было рано, а сидеть в темноте – неуютно. Опасаться чего-то, после того, как мы себя обнаружили, не имело смысла.
– У меня для вас две новости, Бобби, – заговорил, наконец, Хариф.
– Ага, одна хорошая, а другая, как водится, плохая, – подхватил я.
– Так и есть. Для краткости я их объединю: вы завтра едите в Укбу, а я – остаюсь.
– Где вы остаетесь? – спросил я, не желая понимать сказанного.
– В Гюлистане.
– Но мы так не договаривались! – резко воспротивился я.
– Никакого договора не было, мой дорогой друг. Я обещал, что вывезу вас из страны и, видит бог, сделал все возможное. Дальше наши пути расходятся.
– Но почему?!
– Потому, что для меня лучше остаться. У меня было время все обдумать. И я принял окончательное решение. Хотя, должен признаться, последние обстоятельства меня, можно сказать, вынудили.
– Какие еще обстоятельства, о чем вы?
– О «билете» до Укбы, Бобби. У этих контрабандистов расценки оказались слишком высокими. Хотя, как посмотреть.
– Сколько они запросили?
– Тысячу амеро с головы.
– Тысячу? Я заплачу гораздо больше, Хариф! Пусть только они вывезут нас отсюда!
– Бобби, это деловые люди. Они не любят, когда с ними расплачиваются обещаниями. А у нас, если вы помните, недостаточно денег и на одного пассажира.
– И как в таком случае вам удалось договориться?
– Я пообещал пять сотен, как только они посадят вас в машину. И все остальное – когда за мной приедут. На меньшее этот человек не согласился.
– И вам поверили?
– Я дал этому человеку номер телефона одного моего родственника, чтобы он удостоверился.
– В таком случае, я тоже еду с вами! – заявил я решительно.
Лицо Харифа сразу помрачнело.
– Бобби, разве я мало для вас сделал? – спросил он. Я лишь растерянно пожал плечами, не понимая, к чему он клонит. – Постарайтесь понять меня правильно. Если бы у меня имелась возможность безопасно доставить вас в Велиабад, а затем вывезти из страны, я бы так и сделал. Но это зависит не только от меня. Можно даже сказать, что от меня уже ничего не зависит. Я сам буду вынужден доверить свою судьбу в чужие руки. И я не могу требовать от людей, которые и без того рискуют, рисковать еще и ради вас. Вы – мой друг, Бобби. Но для этих людей – чужак. Человек, из-за которого моя семья уже пострадала, и может пострадать еще больше.
– Вы хотите сказать, что ваши родственники откажутся мне помочь?
– Так и есть. Это – Гюлистан!
Наступила тягостная пауза. Мне было обидно и страшно. Обидно, что человек, которому я так доверял, бросает меня в последнюю минуту. И еще больше меня страшила полная неопределенность будущего. Что меня там ждет, в этой Укбе? Как я оттуда выберусь?
– Бобби, все должно получиться, – сказал Хариф, словно прочитав мои мысли. – Что вы доберетесь до Укбы, я вам гарантирую. Эти люди ни в первый раз перевозят людей. У них все схвачено. А там вы будете в полной безопасности.
– Не надо меня успокаивать, Хариф! – ответил я зло. – Я все понял!
– Что вы поняли?
– Что вы уже следующую ночь будете спать в своей постели, а я окажусь на улице в разрушенном городе, где царит анархия. Без денег, без единого знакомого и без всякой возможности оттуда выбраться. Вы ведь сами говорили, что Укба полностью блокирована и там нет иностранных консульств, разве не так?
– Да, это правда. Вам придется нелегко какое-то время. Но я уверен, что выбраться из Укбы возможно. Тем более – иностранцу. Вам обязательно помогут. Мир не без добрых людей. И деньги я вам на первое время дам. У нас еще остается больше ста амеро. Думаю, для Укбы это не маленькая сумма.
– Не нужны мне ваши деньги! – упорствовал я.
– Возьмите себя в руки! Мы через столькое с вами прошли! Это чудо, что мы добрались сюда. Надо радоваться, что скоро все закончится, – пытался образумить меня Хариф.
– Для вас, возможно, и закончится.
– Мое положение не лучше вашего. А скорее – даже хуже. Это вы уезжаете из Гюлистана, а я – остаюсь. И не буду я спокойно спать в своей постели ни через сутки, ни даже через месяц. Я вообще не уверен, что меня повезут в Велиабад. Почти наверняка запрут в какой-нибудь деревне, пока все окончательно не уляжется. Да и потом, когда я смогу вернуться, кем я здесь буду?.. Так что не завидуйте мне, мой друг. А просто пожелайте удачи.
– Так давайте уедем вместе, Хариф! Вы правы, я веду себя неблагодарно. Вы спасли мне жизнь! Я вам всем обязан! И, если мы выберемся, я обещаю вам любую помощь! – взмолился я, не сдерживая чувств.
– Нет, друг мой, – грустно возразил Хариф. – Я никуда не уеду. Это – моя страна. И
это – моя судьба. Поздно что-то менять.
– Но это ужасно! – вскричал я, осознав вдруг совершенно ясно безысходность судьбы, на которую добровольно обрекал себя этот достойный человек.
– Это – жизнь, – мужественно улыбнулся он. – А в жизни случаются вещи и похуже.
Он закурил и, подымив с минуту, сказал:
– Бобби, у меня будет к вам одна просьба.
– Да, Хариф? – с готовностью отозвался я.
– Помните, вы говорили, что подадите в суд и все такое?
– Да, а что?
– Решать, конечно, вам. Я не смею настаивать. Но если возможно, воздержитесь от этого шага. Я буду вам очень признателен!
– Я ведь уже сказал, что пошутил насчет вас, – удивился я его странной просьбе.
– Бобби, если вы подадите в суд, меня это в любом случае коснется. Одно дело – клановые разборки. Здесь еще можно как-то договориться. И совсем другое – если в эту историю будут втянуты официальные структуры. Они там очень чувствительны, когда их беспокоят извне. Вы понимаете? Пострадает много людей. И охранники, которые нас упустили. И эти ребята – контрабандисты. Ну и я, конечно. В первую очередь.
– Хариф! – изумился я. – Вы даже об охранниках беспокоитесь! Вы забыли, как они над нами измывались?
– Ничего я не забыл, – проворчал Хариф. – Но ведь и они люди подневольные. Им и без того достанется, будьте уверены. Но если поднимется шум на самом верху... Словом, я просто попросил.
– Ладно, я понял. Только ради вас! – согласился я несколько разочарованно.
– Вот и спасибо. И не расстраивайтесь так. У вас бы все равно ничего не вышло. Они в любом случае найдут, чем прикрыться.
– Я уже сказал – не будет никакого иска. Плевать мне на все! Лишь бы унести отсюда ноги.
– И еще, не пытайтесь со мной связаться. И Джоанну попросите о том же. Я сам вас потом найду. Договорились? Может быть, мы еще посмеемся над нашим приключением. Когда-нибудь. Я на это надеюсь.
– Вы неисправимый оптимист, Хариф, – сказал я, не сдержав слабой ухмылки.
– А по-другому в этой стране не выживешь, – улыбнулся он чуть лукаво, напомнив мне былого Харифа. – И давайте ложиться спать. Как говориться, будет день – будет и пища.