Поднимаясь по лестнице наверх, к спальням, Толик покачнулся и отчаянно вцепился в перила. Он еще никогда не пил столько. Легкая эйфория, позволяющая немного отпустить тормоза — да, но опьянение со всеми вытекающими он испытывал впервые. И не сказать, что ему понравилось… А все Виктор виноват. Подливал да подливал. По глоточку, отчего он и не уследил за нормой. Или просто элитный алкоголь прежнего хозяина был непривычно крепким?
Маша засмеялась, поддержав его за локоть, и подвела к двери спальни, которую предстояло делить им с Виктором на двоих. Возможно, когда они приведут в порядок все помещения, оборудуют какие-то под личные комнаты, а пока придется потесниться, ничего не поделаешь.
Открыв дверь, девушка пропустила его в комнату, буквально уронив на единственную, но огромную кровать, и закрыла ее. Изнутри.
Толик смотрел, как она медленно приближается, на ходу расстегивая черную блузку, и не мог отвести взгляда. В ореоле светлых распущенных, завитых локонов, ниспадающих на плечи и затянутую в корсет грудь, она напоминала суккуба: возбужденного и жаждущего.
— А... — потерял он дар речи, а может, все мысли разом. Инстинктивно попытался отползти. — А где Виктор?
Какой-то неестественный горловой смех дополнил образ. Подкрадываясь к нему на четвереньках по шелковым простыням, точно большая хищная кошка, Маша неопределенно кивнула в сторону выхода:
— В нашей с Любой спальне.
— Что?..
Толик попытался подняться, но, уперев ладонь в чужую грудь, девушка впечатала его обратно в матрас.
— Оставь. Ему давно пора сделать это. И чем раньше, тем лучше для самой Любы. Ты же понимаешь, да? — хмыкнула она, накрыв пах Толика, лаская пальчиками через ткань твердеющий член, выдающий его желание с головой. — Вик все равно изнасилует ее. Рано или поздно.
Маша принялись за его рубашку, но тугие пуговицы отказывались подчиняться торопливым пальцам, и она рванула ворот так, что те просто поотлетали. Сбитый с толку и даже напуганный подобным напором, Толик попробовал вывернуться из-под стройного полуобнаженного тела, и Маша буквально оседлала его, удерживая на месте. Склонилась, завладевая его губами, увлекая в какой-то варварский поцелуй.
Таки сумев сделать рокировку, Толик вдавил девушку в матрас собственным телом, сковывая движения. Всмотрелся в ее лицо, отмечая неестественный румянец и расширенные зрачки.
— Ты пьяна!
— Да! — Машка толкнула неожиданно сильно для девушки, сбрасывая его с себя, и вдруг закрыла лицо ладонями. — Иначе не решилась бы... Кретин...
Вздохнув, Толик прикрыл глаза, делая выбор между двумя представительницами слабого пола. Люба сильная, она не даст себя в обиду. Да и Виктор... Ну не верил он, что товарищ сможет сделать такое. Не с Любой. Хотя бы потому, что тогда потеряет ее навсегда. Подался вперед, чтобы мягко привлечь к себе Машу, обнимая.
— Ты уверена, что хочешь этого? — на всякий случай, уточнил он.
Девушка кивнула, судорожно вздохнув ему в шею, доверчиво прижалась.
— Помоги мне забыть то, что происходило в этом доме. Во что меня превратили, — выдохнула она. — Люба назвала это вытеснением. Замещением.
Люба... Тревога вновь всколыхнулась в душе, но Маша уже пошла в атаку, скользя теплыми мягкими губами по его шее, вниз, сбивчиво шепча:
— Лучше ты... Приходи во сны ты...
Так жарко и нежно ласкала ладонями, спину, плечи, грудь, распаляя остывшее было желание, и Толик отдался ему во власть, осторожно укладывая девушку на постель, накрывая своим телом. У него тоже никого не было с момента катастрофы, но...
— Одно твое слово, и я остановлюсь. Обещаю, — выдохнул он ей в губы.
Девушка решительно качнула головой:
— Не останавливайся.
И он выполнил ее просьбу, хотя пару раз за эту безумную ночь, ему самому хотелось попросить девушку остановиться. Ненасытную, развратную, изобретательную. Закралось в голову сомнение: кто из них кого имеет, как сказал бы Виктор.
Свадьба уже совсем затихла, девчонки начали убирать со стола. Виктора даже неожиданно уколола совесть — они-то сейчас спать завалятся, а Любе еще посуду мыть... Закурив сигарету, он вышел на улицу, поднял взгляд к чужим небесам с незнакомыми созвездиями. Зацепился взглядом за башенку, что еще в первый свой визит они оценили как неплохой наблюдательный пункт, и в голове родилась мысль, воплощение которой он откладывать не стал.
Вид сверху открывался шикарный. А главное, не только замок было видно из любой точки окрестного лесопарка, но и они, благодаря окну, идущему по всему периметру небольшого помещения, могли просматривать подступы со всех сторон света, а также заметить признаки присутствия людей в лесополосе, выше уровня которой находился наблюдательный пункт. По ходу, его и прежде использовали по тому же назначению. За это же говорило кресло на вертушке — любил прежний хозяин комфорт. Подняв его, опрокинутое и отброшенное к стене землетрясением, Виктор смахнул пыль и опробовал. Докурив с наслаждением сигарету, затушил ее о стену и оставил на полу у окна. Надо будет пепельницу принести.
Но это уже завтра. Сказывались усталость и алкоголь, блуждающий в крови. Кроме того, надо было проверить, как там Толик, а то перепил — птица такая… Твою мать! Будто младенца споил... Толик не переставал его удивлять. Оставаясь вполне себе реальным пацаном, он был до того правильным и, в некоторых вопросах, невинным, что иной раз зубы сводило. А иной, на его фоне, Виктор сам себе казался мерзавцем... Неприятно чувство, надо сказать.
Когда он поднимался в спальню, на которую показала ему Машка, прежде чем исчезнуть из поля зрения, в доме уже было темно и тихо. Только из спальни молодоженов доносились недвусмысленные звуки. Кролики, мать их... Хорошо хоть их с Толиком комната находилась в противоположном конце коридора. А то получится как в старом анекдоте: "Шел бы ты отсюда, сын мой, а то дождь собирается..."
Тихо открыв дверь, чтобы не разбудить товарища, Виктор прошел в темную комнату и завалился на кровать с краю. Кокон из одеяла тревожно шевельнулся, притворяясь спящим, пока он не потянул краешек на себя и не заговорил, виновато поинтересовавшись у Толика, в норме ли он.
Света окно давало чертовски мало, но все же достаточно, чтобы отличить испуганно шарахнувшуюся к стене девушку от парня.
— Вик? — хрипло, то ли со сна, то ли от испуга, выдохнула Люба.
Сердце ухнуло. Нет, не в пятки, несколько выше. С губ слетело грязное ругательство. Правду говорят, будь осторожен со своими желаниями, а то они исполнятся...
— Ты что тут делаешь? — скрывая за грубостью свою растерянность, потребовал он ответа.
— Это наша с Машей комната, — заявила хозяйка очага, беря себя в руки, которыми отчаянно прижимала к груди одеяло. — Ваша после детской.
Он оглянулся на дверь со стойким чувством, что кому-то пришла в голову гениальная в своем идиотизме идея разыграть его.
— А Дикарка сказала эта… — протянул он, потерев зачесавшийся по ком-то кулак.
— Маша?.. — Люба нахмурилась, что-то соображая. Она явно понимала больше, чем мог докумекать недалекий тип вроде него.
— Ладно, не боись, — успокоил ее Виктор, поднимаясь и натягивая брюки. — Пойду поищу, где приткнуться.
Тонкая девичья рука удержала его, обвив пальцами запястье.
— Нет, не... уходи, — попросила Люба.
— Ты дура? Я же...
Лежать в одной постели с желанной бабой и не сметь к ней прикоснуться — какой мужик выдержит? Железный разве или импотент... Виктор судорожно выдохнул, прогоняя картинки, которые нарисовало воображение при взгляде на полуодетую девушку.
— Не ходи. Не мешай им. Мы же взрослые люди, — не то спросила, не то пыталась его уговорить Люба, подавая пример, вытягиваясь у стены. — Одну-то ночь потерпим.
Одну, усмехнулся Виктор, снова укладываясь с краю. Он уже два года терпит...
Впрочем, он честно пытался уснуть, отворочавшись около получаса, борясь с желанием подмять девчонку под себя и трахнуть наконец, как мечталось долгими ночами. Тихо застонал, запуская руку в боксеры, чтобы сбросить вызванное фантазиями возбуждение.
— Ты чего там? — настороженно окликнула его Люба, которая тоже на свою беду не спала.
Скорее почувствовав, чем увидев, как он придвинулся ближе, повернулась, чтобы не упускать опасность из виду. Потянулась за очками на прикроватной тумбочке, но он перехватил ее руку.
— Люб... Сделай это для меня, — хрипло выдохнул он, тяжело дыша, потянув к себе. Положил чужую ладонь на свой возбужденный член, и девушка дернулась, точно ее током ударило. Задохнулась от остроты ощущений, хотел бы он думать, но скорее от отвращения. — Прошу. Один раз…
Более не проявляя никакого насилия со своей стороны, разжал пальцы. И, к его удивлению, рука Любы осталась на месте, обхватила плотнее, прежде чем начать скользить. Сперва медленно, потом быстрее и увереннее. Шумно выдохнув, он накрыл ее ладонь своей, направляя, показывая, как ему больше нравится. Наглея, протянул другую руку, чтобы накрыть пятерней ее грудь, лаская через ткань ночной рубашки, и Люба отчаянно зажмурилась. В темноте нельзя было этого разглядеть, но Виктор знал, что скулы ее сейчас алеют, как закат над океаном.
Кончив бурно и ярко, как никогда за годы новой эры, он почувствовал, как содрогнулась Люба — от отвращения, отдернув испачканную мужским семенем руку. Попыталась отодвинуться, но он не позволил, вновь обвив пальцами запястье. Чуть придя в себя, поднес ее ладонь к лицу, начиная языком слизывать белесую субстанцию.
Люба напряглась, потянув руку на себя:
— Ч-что ты делаешь?
— Мою то, что испачкал, — усмехнулся Виктор, легко удерживая свою напуганную добычу.
— Прекрати! — наконец избавившись от его прикосновений, Люба всхлипнула, остервенело вытирая руку о ночную рубашку. — Ты... Ты чертов извращенец!
Отвернувшись к стене, спрятала лицо в подушке.
— Сколько тебе было? — спросил Виктор, неожиданно решившись заговорить на непростую тему, которой они невольно коснулись. В буквальном смысле.
— Что? — притворилась Люба, что не понимает. Оно и понятно, только с преследователем на такие темы и говорить...
— Сколько?
От требовательного тона девчонка вздрогнула:
— Одиннадцать, — слетел с губ тихий шелест.
Виктор снова грязно выругался, отправив педофила туда, где он и должен был сейчас находиться. Теперь, по крайней мере, становилось понятно, отчего Люба такая недотрога. Девчонка не успела себя женщиной почувствовать, небось, даже еще не втюрилась первый раз в жизни, а ей уже привили отвращение ко всему, что касалось отношений между противоположными полами, не говоря уже о сексе...
Убил бы!
— Тебя быстро нашли?
Девочкой, Люба должна была быть премиленькой, он бы на месте насильника и пяти минут не выдержал.
Люба качнула в темноте головой:
— Он два дня держал меня в своем гараже. Лапал везде. Заставлял трогать себя, "приучая к близости". Сосать... — слова давались с трудом, но остановиться Люба, видимо, уже не могла, выплескивая все то, что долгие годы отравляло ей жизнь. — Вечером второго дня он пришел и сказал, что настало время познать его как мужчину... Не знаю, каким чудом мне удалось выскользнуть из-под него. Наверное, ужас от ощущения его члена между ног и ожидание боли придал мне сил... Защищаясь, я схватила ночной горшок, что он оставил для меня под узкой кроватью, и выплеснула содержимое ему в лицо...
Люба вдруг прыснула в кулачок от смеха, наверное, вспоминая лицо педофила в этот момент. Виктор также позволил себе короткий смешок. А вот она остановиться не смогла, на грани истерики захлебываясь смехом и одновременно размазывая по лицу слезы. Истерики, которую он остановил, сгробастав ее в объятья и целуя, долго и жадно. Отпуская только, когда девчонка напряженно затихла.
— А он?
Люба судорожно перевела дыхание, отодвигаясь обратно на безопасное расстояние, и долго смотрела на него, прежде чем решиться разомкнуть дрожащие губы и продолжить:
— От его желания не осталось и следа. Он избил меня, назвав глупой сучкой, и ушел. Уже позже, в институте, я узнала, что для таких личностей важен однажды заведенный ритуал и, нарушив его, можно спастись или умереть. Нашли меня уже утром, в парке...
— Его задержали?
Люба покачала головой. Спрятала лицо в ладонях. И Виктор осторожно придвинулся ближе, лишая возможности избежать объятий.
— Прости, — выдохнул он ей в макушку.
За то, что заставил делать то, что всколыхнуло ужасные воспоминания, вновь пережить травмирующий случай. За то, что не оказался кем-то вроде Толика: правильным, деликатным, терпеливым...