Все это было бы смешно...
Знойный август в Одессе был в разгаре. Даже с утра, несмотря на прокапавший по пыльным тротуарам дождичек, было тяжело дышать.
Но не эти капризы погоды были причиной того, что в тот день у серого здания районного суда было лишь небольшое количество любопытных завсегдатаев судебных разбирательств. Причина была в том, что в повестке дня была лишь пара разводных дел, не сулящих никаких неожиданностей в интриге. Достаточно было взглянуть на лица пожилой респектабельной пары, чтобы понять это. Они были полны равнодушия, и старались не смотреть друг на друга. Даже по лицу судьи было заметно отсутствие интереса. Обычное дело: два пожилых молчуна, не желающих распространяться по поводу причин происшедшего, но железно настаивающих на разводе.
Среди занявших последние два ряда в зале заседаний мелькали лица соседей и жильцов дома, в котором жили разводящиеся. Вот они и комментировали известные им эпизоды из жизни супругов.
- Надо же! Прожить почти всю жизнь, дожить до седых волос, и вздумать разводиться! Курам на смех! – осуждали одни.
- Бывает по-всякому в жизни, - возражали другие, - можно и в старости исправлять ошибки молодости.
- Известное дело – стерпелись, ради детей терпели друг друга.
- Да не было у них никаких детей! Три раза Зинаида ходила беременная, а доносить не сумела.
- Такую женщину можно только пожалеть! А он вишь как вырядился на суд, гоголем каким пришел! Сразу видно – бабник!
- Да никакой он не бабник! Самый приличный мужик в нашем подъезде. Многие к нему подъезжали, да с тем и отъезжали. Это уж я точно знаю. – делилась откровениями консьержка.
Да, многое было известно и соседям, да разве сложишь из огрызков целую картину. Степан, так звали супруга, был высококлассным специалистом, окончившим Одесскую Высшую мореходку. Всю жизнь плавал. В последние годы, перед самой пенсией, после развала Черноморского пароходства, успел походить и под чужими, сытными флагами. Зинаида работала в маленькой пошивочно-ремонтной мастерской, и по заказу обшивала знакомых клиентов. В общем, развели пару быстро. Делить им, по сути, было нечего: ни дачи, ни машины. Хотя понятно было, что люди они не бедные. Была у них двухкомнатная квартира в высотке, которую они предполагали разменять на две однокомнатные.
Но получив разводные бумаги и столкнувшись вплотную с обменом, они поняли, что этот вариант нереален. Из предложенных трех вариантов ни один не был одобрен Зинаидой. Она плакала и не желала расставаться со своей квартирой. Тогда Степан, без предварительных рассуждений, снял заработанные за последний рейс деньги и купил себе комнату в коммуналке. Сделав там своими руками ремонт, он перевез туда старый кожаный диван, пару старых, доживавших свой век на балконе стульев и столик. И главное, он перевез самую ценную для себя вещь – подаренные отцом настенные часы. То, что он не взял с собой японский телевизор, отказался от всякой кухонной электроники, в том числе даже от посудомоечной машины, как-то даже оскорбило Зинаиду. Она посчитала подобное благородство где-то даже унизительным. Во многих свалившихся на нее несчастьях она втайне считала виноватым супруга. И даже в невозможности обзавестись ребенком она тоже винила его. Устанавливать истинные причины этого ей не хотелось, боясь, что придется считать виновной себя. Осуждала она его и за постоянные рейсы, не считаясь с тем, что он обеспечивает и ее саму, и ее стареньких родителей, живших в селе.
Однажды, когда Степан ушел в последний рейс, она, идя с работы и проходя мимо мусорных баков, уловила какие-то живые звуки. Зинаида вернулась на два шага назад и открыла крышку одного из баков. Там барахтался в кухонных отходах маленький черный комочек. Она взяла его своим носовым платком, положила в сумку и сразу понесла в ветлечебницу. Это был маленький щеночек пинчера, полузамерзший, но живой и здоровый. И началась для нее новая жизнь. Наконец-то она была кому-то нужна со своей нерастраченной материнской любовью.
Когда вернулся из затянувшегося семимесячного рейса Степан, маленький комочек по имени Патрик превратился в злобного, неумолчного песика, который не отходил от своей хозяйки ни на шаг и готов был бросаться на каждого, кто поднимал на нее руку или голос. В первый же вечер, ложась спать, Степан вышвырнул его со своего места в супружеской кровати. А Патрик устроил на полночи такой скандал, что на утро пришлось объясняться с соседями. Патрик невзлюбил Степана навсегда. Теперь он мог подолгу ожидать возвращающегося хозяина в коридоре, под входной дверью, чутко прислушиваясь к звуку лифта. И как только открывались двери на девятом этаже, безразлично, приехал ли хозяин или соседи, он заливался агрессивным лаем так, что соседи стали подозрительно смотреть на хозяина.
Как-то Степан после встречи с товарищем вернулся чуть навеселе и прикрыв за собой входную дверь, неожиданно присел на корточки перед черной пастью Патрика. Тот от удивления замолк и спрятался за хозяйкины сапоги под вешалкой.
- Ну-ка, сучонок, иди сюда. Будем мириться. Я дам тебе конфетку. – и Степан протянул к Патрику руку. А тот недолго думая цапнул хозяина за палец и от испуга затявкал. Но Степан ругаться не стал.
- Зинуля! – крикнул он, - Иди помажь мне йодом боевые раны!С этой вражиной мира не будет.
Пришла с йодом Зина. Степан, указывая покусаным пальцем на песика, сказал: «А что, Зинаида, если я эту черную гниду выкину с девятого этажа во двор?»
- Только вместе со мной! – категорично отрезала Зинаида и, прижав к груди своего любимца, унесла его в кухню, на кухонный диванчик, где теперь было место Патрика.
Но в арсенале у Патрика была еще одна мелкая пакость, которую ему не мог простить Степан. С появлением часов Патрик, чутко улавливая отношение к ним Зинаиды, на каждый «бом» часов отзывался громогласным «анти-бомом».
Но сейчас надо добавить несколько слов о второй причине, подталкивающей к крушению семейный катамаран.
Отец Степана, капитан Охрименко, заканчивал Вторую мировую в Берлине. Накануне капитуляции он со взводом автоматчиков прочесывал один из кварталов в предместье, где день назад пулей затаившегося снайпера был тяжело ранен его друг. В одном из домов отряд обнаружил лишь одного старого немца, а из подвала извлекли испуганного, зареванного горе-вояку Гитлерюгенда. Хорошо, что оружия ни в доме, ни при пацаненке найдено не было. И потому сержант Шмыгаль прикладом по мягкому месту отослал пацана в объятия деда. Уже на выходе капитан услышал непонятные музыкальные аккорды и вернулся в гостиную. Это отбивали полночь изумительно красивые настенные часы. «Вас ис дас?» – спросил Охрименко, указывая на часы.
- Это Бах, герр капитан, Бах!
- А я сейчас ему сделаю бабах! – сказал сержант Шмыгаль и поднял автомат.
Дед бросился к часам, заслонил их своей спиной. «Найн, Найн!» - кричал он, и что-то говорил и говорил. Сержант, научившийся за войну немного понимать немецкий, перевел капитану:
- Он говорит, что это совершенно уникальные часы, сделанные еще в прошлом веке по специальному заказу отцом этого деда как подарок к свадьбе. Они еще ни разу не были в ремонте…
- А, ладно, - сказал Охрименко,- ну их. Пусть висят.
- Нет, товарищ капитан, он хочет подарить их вам за вашу милость к внуку.
- Ладно, - сказал Охрименко, усмехаясь. – Пусть хорошенько упакует их.
Привез часы после войны капитан в Одессу, надеясь, что когда-нибудь подрастет Степан, женится, и он часы так же тому подарит тоже на свадьбу. Но долго пришлось тому этого дожидаться. Степан отлично окончил два ВУЗа, много плавал, и мало уделял внимания девушкам. Но вот нашел Зинаиду и женился. Зинаида поначалу к часам была равнодушна, в отличие от Степана, который перенял от отца трепетное уважение к ним.
Зинаиду нервировал громкий бой часов, а в руладах полночного Баха она улавливала ненавистные ей аккорды фашистского марша. И несколько раз просила Степана продать часы, или подарить в музей. Но Степан запретил ей даже думать об этом. Тогда Зинаида научилась на время ухода Степана в рейс останавливать маятник часов, и на несколько месяцев давать отдых своим нервам. Но Степан, возвратясь, замечал, что часы были без работы, и выговаривал супруге: «Ой, смотри, Зинаида! Часы могут обидеться. Не делай этого!» А сам еще тщательнее очищал бронзовые перемычки в ящике, в котором были вмонтированы часы, и разведенным уксусом протирал хрусталь дверец, отчего те с новой силой сияли разноцветной радугой.
Когда Степан въехал в свое новое жилье, часы недолго украшали квартиру. Они вдруг стали отставать и вскоре совсем потеряли голос. Степан с трудом нашел старого часовщика, который часы отремонтировал, но Бах безнадежно исчез в прошлом веке. Степан этому не очень удивился. Он даже обрадовался и часто поругивал себя, что не ценил по достоинству музыкальный абсолютный слух своей супруги. Ну может она и ошибалась в отношении Баха! Но он-то, которому медведь на ухо наступил, кто не смог бы отличить Баха от Цфасмана, почему он не доверился жене? Он все чаще вспоминал свою бывшую супругу, тосковал по ней. Мог же он в конце концов понять и посочувствовать ей! Ведь он же сам ненавидел фашистские марши, и даже сильнее, чем Зинаида.
Без работы Степан обойтись не мог, устроился охранником на автостоянку, а зарплату раз через раз отправлял в адрес Зинаиды. Та деньги получала, и тоже могла всплакнуть, ощущая, что и ее доля вины есть в разводе, что не ценила она своего бывшего мужа по заслугам.
В одно из воскресений, Степан как обычно отправился по Староконному рынку – пообщаться с продавцами, посмотреть на аквариумных рыбок, посвистеть со щеглами. И однажды тут же в рядах встретился лицом к лицу со своей бывшей соседкой Раисой, с которой всегда поддерживала хорошие отношения Зинаида. Обрадовался ей, как дорогой родственнице. Во туж у кого он разузнает о житье своей Зинули. Об этом он прямо в лоб сразу же и спросил Раису.
- А, затосковал? Покинул такую женщину, а теперь локти кусаешь? Да она так же, как и мы с тобой, стареет, тоскует.
- По мне? – оживился, встрепенулся Степан, - так я же тоже по ней скучаю.
- Может, и по тебе тоже. – сказала Раиса. - Но больше по своему цуцику. Попал черныш под машину, да по ее же вине. Отпустила с поводка поиграть с подружкой, а тот от радости сиганул на проезжую часть…
От этой новости Степан не спал полночи, ворочался на своем коротковатом по его росту в метр восемьдесят диванчике, и все мысли его были о Зине. Какая же она умница и чистюля была, как гладила тщательно его рубашки и носовые платки, а какие вкусные она варила рассольники и как жарила бычки, что ни один не расползался на сковородке, не то что у него самого.
Но Зинаида действительно была женщиной умной. На следующий день, узнав от Раисы о встрече со Степаном, она притушив былую гордость, сама позвонила ему.
- Степушка, не поможешь ли мне с посудомойкой? Поломалась, не набирает воду. А ремонтировать мастер не берется. Может, сам посмотришь?
- Да я с удовольствием, голубушка. Но знаешь, лучше ее выбрось, их-то всего две в Одессе, и запчасти не найдешь. А посуду я тебе и сам помою.
- Договорились!
Жаль, не видел Степан, какое счастливое лицо при этом было у его бывшей!