Главы из книги История башнёра... Сёма - самовар

            
             С самого первого  дня пребывания в  госпитале «башнёра» очень напрягал-раздражал один голос Неприятный по тембру -  сиплый,  как пропитой. Очевидно, как и его хозяин наглый и хамоватый.  Женька,  от вынужденного  безделья «создавая образы», даже представил себе этого, крайне неприятного ему  человека. Вечно недовольный, он постоянно задирал медперсонал,   дерзил врачам, а при перевязках, так истерил и матерился, что, казалось, страшнее ранения ни у кого в госпитале и нет. При редком хорошем настроении скабрёзничал, приставал к санитаркам, и делал недвусмысленные намёки даже Лидии Сергеевне. Пару раз напивался пьяным – да, кто он «чёрт его возьми, что его все терпят?»

     Однажды, юноша  стал свидетелем разговора соседей по койкам. Говорил больше один. О жене. О  своей  любви к ней. И об измене этой женщины после его тяжёлого ранения. О том, что  не видел её полгода.  Не видел детей. По слухам, она отвезла их  к своей  матери. Сама живёт с каким-то тыловиком. И  сосед, больше не хочет жить и ищет смерти. Второй собеседник почти  не встревал в тяжёлый монолог и только однажды, неожиданно начал читать стихи:
 
 «Удар болванки… Там… Когда-то…
 И счёт разбитым позвонкам
 Ведёт хирург из медсанбата.
 По запахам и по звонкам
 Он узнаёт свою палату.
 Жена не пишет.
 Что ж, она…
 Такой вот муж не многим нужен.
 Нашла себе другого мужа.
 Она  не мать.
 Она -  жена.
 Но знай, что есть ещё друзья
 В мужском содружестве железном.
 И значит – раскисать нельзя.
 И надо жить и быть полезным».

     Сипатый, считавший себя главным «консультантом» во всех палатных разговорах опять начал  нести всякую грязь про баб. А Женька вдруг заорал на всю комнату: «Это же мои стихи! То есть, конечно не мои… Но… чьи они…  кто их написал?» Сосед объяснил, что это стихи (так говорили) погибшего танкиста Ионы Дегена, дважды представленного к званию Героя.   Молдованина (так считали), о котором ходят легенды. Так неожиданно Евгений узнал имя своего собеседника по ночным бдениям, в общем -  «властителя дум».

    В день, когда Женьке снимали повязку с глаз, пришла короткая весточка от экипажа: у них всё хорошо, часть вывели на переформирование, его ждут и желают здоровья. Юный танкист был счастлив вдвойне – и  зрение вернулось, и такое радостное  известие получил. Правда, повязку снимали лишь на несколько минут, но всё-таки…
     Как изменился мир! 
     Вернее, его цветовая гамма.
 
     Женька «со старыми глазами» никогда не видел такой красоты, таких ярких, контрастных красок жизни даже в их серой, с обшарпанными стенами и потолком палате. В сером же, от бесчисленных стирок, белье. И серых лицах раненых. И такого же цвета мартовской хмари за окном…  Когда «башнёр» первый раз встал его болтало из стороны в сторону, как в ветреный день окурок в луже. Иван Израилевич колдовал над ним и всё успокаивал: «И не таких  поднимали!» Парень, ещё очень плохо видя, начал сидеть на койке, тренируя «разболтавшийся» вестибулярный аппарат и, даже совершать короткие «пробежки» до окна и назад. Иван Израилевич был прав – время лечит, однажды, повязку сняли окончательно!

     «На, -  полюбуйся, крррасавец!» - в спину младшего сержанта ткнули девчоночьим зеркальцем на резной костяной ручке. Женька уже понял, кто передал его,  но отступать не стал. Зеркало взял.  Из него на танкиста смотрело  жуткое, не узнаваемое, с красной  «молодой» кожей, всё в струпьях, без бровей и ресниц лицо.
     Вернее, - голова без лица.

     Сипатый, хрипло выкрикивал какие-то  гнусности и смеялся, как лаял старый пёс. Парень с обожжёнными кулаками, - откуда силы взялись, -  через кровати, опрокинутую тумбочку налетел чтобы прикончить – растерзать обрыдшего всем, мерзавца, но…   

      Увидел перед собой обрубок тела,  грубо перевязанный по низу окровавленными  тряпками  и бинтами.  У тела была лишь одна рука. Вторая без кисти. Не было обеих ног, отрезанных по самый пах. Перекошенный рот в пене, всё изрыгал какие-то проклятия, но, навалившаяся сестричка придавила его к кровати, успокаивая: «Тише, Сёма, тише…» Обезумевший Женька, развернулся и бросился назад к койке, выхватил из подушки спрятанный там, подаренный  Лавенецким чёрной  воронённой стали офицерский «Вальтер», но застрелиться не успел, пистолет выбил из руки, прибежавший на шум Иван Израилевич.
 
    Заряжающего  страшно трясло. Он беззвучно плакал, а старенький фельдшер гладил его по острым торчащим, как  неразвившиеся крылья, лопаткам, приговаривая: «Запомни мой мальчик - тебе будут завидовать все! Брови и ресницы отрастут. И до глубокой старости не будет на твоём лице ни одной морщины».

     О Сёме-эпилептике палатные знали только то,  что он сам о себе рассказал. То есть, ничего. И только Иван Израилевич  поведал  Женьке, что знал. Одессит Семён Михайличенко – совершенно отчаянной храбрости человек – служил в дивизионной разведке. Более двадцати раз пересек линию фронта. Привёл-притащил восемь «языков», в том числе,  перед самой Курской битвой толстенного майора, начальника строительной организации «Тодта», чьи документы помогли существенно скорректировать планы нашего наступления.  Был даже представлен к званию Героя Советского Союза. Но, из-за своей тяги к вольной жизни и хронической непереносимости начальства, после многочисленных «залётов» был оставлен  «в покое», то есть движение наградных документов  было приостановлено.

      Во время одного из рейдов группа разведчиков нарвались на засаду. Семён остался прикрывать отход товарищей. Не известно сколько положил ворогов гвардии старшина, но фашисты, израненного, всё же пленив его, даже не стали ни о чём  спрашивать.
      Просто начали измываться.
     Что претерпел русский человек –  страшно себе представить, но после зверских пыток, с раздробленными ломом руками и ногами герой был привязан к  кресту из брёвен. Водружён крест – в назидание нашим, - в первой линии фрицевских окопов, лицом туда, откуда разведчик пришёл…
      И напрасно.

      Спонтанный порыв сослуживцев, да и всех подразделений дивизии был настолько мощным, а ярость так велика, что в течение нескольких часов  немецкая оборона здесь была просто сметена!
      Врачи были потрясены жизненными силами Семёна, - претерпев многое на кресте, а затем и на операционном столе, в наркозном бреду он выдавал такое!
      Но, сник, потерялся, после «визита» жены, за которой командарм посылал «личный самолёт». Никто не знал, чем закончилась «встреча».  Но после  ухода женщины в койке уже лежал не человек, а обрубок тела.