- А что это вы, душенька, делаете? – прозвучал в голове знакомый голос. Мои пальцы застыли в прямом и переносном смысле и перестали отстукивать по мелким буковкам смартфона.
- Да, писульки опять, Михалыч.
- Да, вижу уж! Никак вы, сударыня, не угомонитесь. – сурово сказал он, а я вздохнула и добавила ещё одну букву к слову в тексте.
- Вот в моё время приличные девушки крестиком вышивали, музицировали и учили французский. Замужние вели хозяйство и воспитывали детей. А в вашем времени, так вообще, на работу можно даже ходить? Что с вами то не так, Душенька? Льва Николаевича на вас нет!
- Я занят! – послышался из глубин моего подсознания голос Толстого.
- Ну, хорошо! А Что на это скажет Николай Васильевич?!
И тут же возник Гоголь. В бархатном халате, с чашкой чая в руке, вместе с диваном, на котором он и сидел. С мученическим лицом Николай Васильевич произнёс, - Полно те вам, Фёдор Михайлович! Оставьте уже девочку в покое. Сколько можно? Пусть пишет. Они сейчас все пишут.
- Вот именно! – взвился Михалыч. – Все пишут! Без образования соответствующего. Не набравшись опыта у классиков русской литературы! Она же «Преступление и наказание» не дочитав забросила! Вот на прошлой неделе начала сонеты читать и тоже ведь бросила!
- Сонеты то какое отношение к русской классике имеют? – удивлённо спросила я.
- Не важно!!! – закричал Михалыч, сверкая яростно глазами.
- To be? – спросили откуда-то из темноты.
- Ту би, дорогой Вилли. У нас опять ту би оре нот ту би девушке писателем. Ничего нового. – ответил Гоголь. Шекспир понимающе кивнул и сложив руки на груди под белоснежное жабо, встал неподалёку, опершись плечом о стену моего черепа.
Наблюдавшая за происходящим муза, прикинувшись Тинкербелл, сидела у меня на левом плече. Она хихикнула мне в ухо, - Я начинаю за тебя переживать. Если ещё и Чехов пожалует вместе с вишнёвым садом, как в прошлый раз. Ой-ой-ой!
- Да-да! Антона Павловича нам и не хватает! – прогремел мой обвинитель.
- Вы ещё Дарью Аркадьевну пригласите, для полного комплекта. – съехидничала я. Тут же со скрипом отъехала какая-то створка, оттуда показалось белокурая головка в кудряшках. Донцова звонко рассмеялась и исчезла не задерживаясь.
Михалыч побагровев от возмущения, запнулся, а проявившийся Чехов поперхнулся чаем, предложенным Николаем Васильевичем.
- Если бы у вас, дорогая моя, был талант, вы бы писали, а не вымучивали коротенькие зарисовки. Где романы? Повести ваши где? Что же вам мешает писать книги, душенька? – вопрошал Михалыч, в надежде меня образумить.
- Мне писателем быть мешает Достоевский в голове! – огрызнулась я и нажала на смартфоне на «поделиться».
- Это возмутительно! Николай Васильевич, ну что же вы всё чая никак не напьётесь? Сделайте же что-нибудь!
- И что вы предлагаете сделать? – изумлённо спросил Гоголь. – сжечь это адово устройство, что у неё в руках?
Михалыч уже было набрал воздуха в грудь для ответа, но тут смартфон издал характерный сигнал.
- Ой, это что? – спросил Достоевский и прижал ладонь к разрумянившейся от смущения щеке.
- А это нас с вами, дорогой Михалыч, только что лайкнули.