/Написано с помощью нейронной сети/
Нечаянно ветка сирени порывом ветра задела форточку окна. Форточка резко распахнулась. От этого разлетелись вдребезги хрустальные подвески, и упали на пол карточки, протянутые мне Астрид. Я поднял их. Это были фотографии Крыма – снег, стеклянная крыша вокзала с застрявшим над ней солнцем, на часах – семь, мама в белом скафандре на фоне черного «Mercer Raceabout».
На одном из снимков был отец – такой, каким его помнил я: полный мужчина в роговых очках, с пегим ежиком на голове. Фотокарточка была пропитана насквозь алыми чернилами строчек. «Это пишет отец», – догадался я и перевернул фото. Буквы были выведены мелким, но четким почерком. Да, точно. Он писал: «Я сделал это ради нас, ради того, чтобы ты смог родиться в Крыму». Слова падали в сердце как сухие листья, и, клянусь, я хотел даже прочесть их вслух, но я не успел. Астрид подняла глаза, и в них проступило выражение глубочайшей безысходности. В следующее мгновение дверь распахнулась и в комнату тайфуном ввалилась толпа пьяной матросни.
По вздёрнутым вверх рукам плыл большущий медный таз, до самых краев наполненный кусками окровавленной ваты. За спинами матросов я увидел исходящую паром белую шинель, под которой скрывалась обнажённая негритянка колоссальных размеров - почти три метра длиной. Темные с белыми белками глаза уставились прямо на меня. Я медленно опустился на стул, и передо мной будто с потолка упала пожелтевшая карта. Что это? Игра воображения или показавшаяся мне галлюцинацией мерзость была явью? Таз опустился мне на колени и окровавленные куски ваты перевоплотились в куски арбузной мякоти – арбузные души. Я погрузил голову в таз, вдавился в сочную арбузную мякоть ртом и всосал в себя сладчайший сок. Из фистулы, находящейся у меня в левом боку закапал в прикреплённую на поясе титановую фляжку инсулин.